Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Человек на Земле

«…И РАВНОДУШНАЯ ПРИРОДА»

Хочу признаться, что с годами всё чаще ловлю себя на несогласии с Пушкиным. Не буду перечислять всех случаев, но вот самый разительный:

На свете счастья нет, но есть покой и воля…

Ну как он мог такое сказать?! На свете счастье есть! Сколько угодно! Надо только уметь его воспринимать, уметь его почувствовать. Нормальный человек, не страдающий депрессией, не истеричный меланхолик, не может не ощущать его по крайней мере несколько раз в году. А вот чего на свете решительно нет, так это покоя и воли. Где он их видел?! Они есть, конечно, но не на свете — не в нашем человеческом мире; они нам сияют дальними отблесками оттуда, и потому только мы и знаем, что вообще-то они существуют.

И вот ещё:

…И равнодушная природа красою вечною сиять…

Нет. Нет, не согласен. Не бывает в мире ничего более неравнодушного, вечно волнующегося, вечно мятущегося, чем природа. И краса её вечная тоже под большим-большим вопросом для меня.

Не подумайте только, что я не люблю природу, не любуюсь никогда красивыми пейзажами, не восхищаюсь прекрасными цветами, и голубыми озёрами, и облаками в высоком небе… Но всё чаще и чаще приходит мне в голову мысль, что это не сама природа сияет, что её красота — только отражение иной, истинной красоты. Помните, как у Тютчева:

…Всё сущее опять покроют воды,
И Божий лик отобразится в них.

Но не надо и вод, покрывающих всё сущее. Оно — это сущее — и без вод служит зеркалом для Божьего лика.

И вся беда в том, что зеркало это, то есть Природа, не всегда достаточно ясно: иногда оно мутнеет, иногда по нему разбегаются трещины, иногда оно покрывается совершенно непроглядной копотью.

Слышал, что святитель Игнатий Брянчанинов не хотел жить в монастыре, расположенном в живописном месте: красоты природы отвлекали его от молитвы. Нет, даже глубже: в молитве своей великий русский святой созерцал Лик Божий непосредственно, и видеть его отражение (зачастую искажённое) в Природе ему не хотелось, представлялось умалением Божества. Мы, конечно, о таких высотах молитвы мечтать не смеем, но искажение Божественной красоты в окружающем мире тоже порой замечаем.

Вот я, например, очень люблю собак. Они порою представляются мне существами равноангельными: какая чистота души, какое глубокое и радостное смирение, какая детская любовь!.. И всё бы было в собаках идеально, когда б не пресловутое собачье бесстыдство. У одного святого прочитал, что собака, по его мнению, символизирует не верность, не преданность, не ум, а именно бесстыдство. Бывают моменты, когда от него устаёшь, от этого прямо-таки нарочитого собачьего нежелания прятать всевозможную постыдность. Именно нарочитого — кошки же прячут! А собаки — нет, ни в коем случае! Всё напоказ!

Хорошо, — кошки. Они красивы, нежны, ласковы… И чудовищно жестоки! Все, наверное, видели игру кошки с мышью; так попробуйте же рационально растолковать мне, зачем этому очаровательному злодею нужно часами (вот именно!) гонять визжащую, хрипящую, окровавленную мышь и при этом громко мурлыкать от пьянящего счастья?! Ну голоден ты — ну взял и съел, но зачем этот садизм-то устраивать? И ведь ничем, кроме как врождённым садизмом это не объяснишь — никаким охотничьим инстинктом, ибо собственно охота продолжается лишь до того момента, как мышь окажется в когтях, а дальше — дальше уже садизм. То есть глубокое повреждение Природы.

Вот оно: Природа носит в себе глубокое повреждение, а значит, и глубокое беспокойство, глубокое страдание, глубокие срывы. Никакого возвышенного равнодушия! Это не только к живой природе относится: для меня знаменитое таиландское цунами 2004 года — это такой же греховный срыв Природы, как, скажем, для человечества греховным срывом была Первая мировая война.

Вы скажете, что нельзя говорить о греховности Природы? А вы видели когда-нибудь тех же собак или кошек в тот момент, когда они тем или иным способом пакостят? У них на «лицах» написано в эти секунды или предвестье раскаянья («Что-то я не то делаю…»), или наглый вызов («Нате­ка, выкусите!»). То есть они понимают, что совершают грех. Никогда не забыть в гениальной книге Виктора Астафьева «Царь-Рыба» рассказ о медведе-людоеде.

«Они смотрели друг на друга неотрывно — зверь и человек. И по глубоко скрытому, но сосредоточенному отсвету звериного ума, пробившегося через продолговатые, тяжёлым черепом сдавленные глаза, Аким уловил: зверь понимает, что натворил, знает, какая должна его за это постигнуть кара, и, чтобы спасти себя, он должен снова напасть или уйти, скрыться».

И не случайно простодушный охотник Аким в гневе называет медведя «фашистом» и горько спрашивает его: «Што ты наделал? Што наделал?» — как если бы зверь подлежал моральному суду.

…А вы хотите сказать, что Пушкин в строках о «равнодушной природе»
утверждал, что она равнодушна не вообще, а только лишь к человеку, к нашим человеческим бедам и радостям?

Нет, не получается. Природа не может быть равнодушна к человеку, ибо человек — её царь. Он, человек, сам может забыть о своём царском венце, он может отрицать наличие этого венца, может (к чему теперь дело ведётся) называть себя ничтожнейшей из тварей… Но Природа-то чётко знает, кто есть кто. Природа-то помнит, кто нарекал ей имена, кто возделывал её с любовью и заботой, — но и кто первым сорвался, кого выставили прочь из Эдема, как нашкодившего мальчишку из класса. А когда царя выгонят из дворца, придворные тоже во дворце не останутся.

Можно, наверное, и так сказать: человек в Эдеме был царём всякой твари земной, а будучи изгнан, стал атаманом разбойничьей шайки (причём шайкой этой стала вся тварь земная — от высших животных до растений и даже неживой природы).

Да, Природа несёт в себе некое повреждение, некую рану, но это наша рана, человеческая. Природа ранена постольку, поскольку ранен человек, — и уж по этому одному равнодушной к человеку она быть не может.

«Вемы бо, яко вся тварь (с нами) совоздыхает и сболезнует даже до ныне…» (Рим.8,22) — так Апостол сказал, а уж он-то, поднимавшийся до третьего неба, видел с такой высоты, что действительно творится у нас на земле.

И вновь скажу: как радостна для меня картина кормления огромного медведя преподобным Серафимом, — радостна как твёрдое, уверенное обещание возврата в Эдем! Радостное, как если бы случайно взглянул в зеркало и вдруг увидел на своей голове корону Царя Природы. Радостное, как голос, говорящий: «Все страдания твари, которые мы видим, о которых постоянно слышим, все, начиная от массового самоубийства китов вплоть до мук несчастной мышки в когтях у разыгравшегося кота, вплоть до судорог бабочки в руках у любознательного ребёнка, — все будут исцелены и вознаграждены с Отцовской щедростью. Природа и человек перестанут бояться и ненавидеть друг друга, перестанут восставать друг на друга и помогать друг другу в преступлении. Но даже и тогда, когда Покой и Воля вернутся в мир (а может быть, в особенности тогда!) Природа не станет равнодушно взирать на человека. Нет, тогда-то и появится в её глазах нежнейшая дочерняя любовь, отблески которой мы сейчас можем видеть лишь в глазах преданных нам собак, — любовь, которая не имеет ничего общего с равнодушием.

Алексей БАКУЛИН