Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ЛАНДЫШЕВАЯ СТРАНА

Дождь. Дождь. Дождь. Ни неба не видно, ни дальних лесов. Апрель. Холодно, а дождь теплый. И снег сошел. Ни листочка еще, ни почки… Земля не прибрана лежит, безвидна и пуста…

К вечеру и дождь устал. От земли пар повалил, солнце багряное над косогором стоит - все в дыму, больше, вдвое больше обычного. Ни души окрест - хоть бы пташка чиркнула, хоть бы зверь какой пробежал.

Сыр-бор мертв стоит. Тихо-тихо. Словно первый день и времени еще нет. И людей нет… А мы с тобой кто такие?

Земля бурая и рыжая и черная вот-вот первой травой проклюнется. Первые почки лопнут, первые цветочки - одуванчики желтые - цвет в мир дадут. Но тихо все, словно ждет земля сигнала какого-то, знака. Темнеет. Последний снег по ямкам белеется в сумерках. От земли тепло… Звезды высыпали и вот: чив-чив-чив-фьють-фью… Соловьи запели, запел лес, ожил, завздыхал. Стронулось все, пошло крутиться.

МАЙ

Лежит камушек. За камушком - рябинка. А из-под камушка ручеек. Над ручейком дом, тут мы живем. Живем - песенки поем, репку сеем, да морковку. Май месяц, тепло. Черемуха цветет, а комаров пока нет.

- А погляди, погляди: за ручейком ландышевая страна. Ландыши, ландыши до самого леса. А в лесу тоже ландыши. Тут и черника есть, но пока не ее время - ландыши цветут. А лето придет, ландышевая страна исчезнет, появится черничная. Там и подосиновик пойдет и подберезовик, и гриб-моховик, он тут главный. А пока все сидят под землей, глубоко-глубоко. Молчат.

- Ну пойдем, посмотрим тихонечко, кто там в ландышевой стране живет?

Вот и осока, и папоротник, и трава-мурава. Пониже, пониже смотри… Тут свои жители, махонькие. В большом лесу жизнь большая: кукушка кукует, соловьи поют, пеночки еще, перепелочки - те молчком сидят. А в самом низу, в ландышевой стране, житие иное. Кто первый весной проснулся, из домиков вышел? - Кузнечики? - Нет. Они еще не скоро запиликают. - Светлячки? - Нет. И их не видать, да и ночи-то белые, как увидишь? Из куколок бабочки появились - вон порхают. Им за ручейком не интересно: на полянку скорее, к солнышку… Но и не бабочки первые.

Первыми вышли муравьи. Они еще в апреле проснулись, тут по ручейку снег лежал. Пригрело солнышко, обрадовался ручеек: всю зиму под снегом бежал, а теперь на волю вышел. Запрыгал, заиграл, камушки стал поворачивать, песок наносить. Нагрелся на солнышке муравьиный домик, снег с него сошел, пар повалил. Первым вышел муравей-разведчик, обежал свою муравьиную страну - видит: снег сошел, - пошел своих будить. За ним вышли муравьи-солдаты - так для порядку. Вот и муравьи-рабочие побежали. А еще из куколок - молодые муравьицы и муравьи, у них - крылышки. Чуть пообсохнут и полетят по весне в разные края муравьиного царства. Недолог месяц медовый: муравей-мужичок прилетел - и дух вон. Да и муравьица пала на землю, крылышки поникли, лежит ни жива ни мертва: есть-пить сама не умеет. Ее свои рыжие рабочие должны встретить: отгрызут ей крылышки, построят гнездышко и все начнется вновь. И раз только полетав по белу свету на легких своих крыльцах, будет она сидеть всю свою жизнь в муравейнике - не один год, не два - безвылазно… Ведь весь муравейник это ее дети. Целый город и все братья. И все работают: тут и рабочий муравей, и солдат, и мусорщик (он внутри муравейника убирает), и разведчик. Муравейников в лесу - не сосчитать и в каждом муравьев - не сосчитать. Сколько же их всего в ландышевой стране?

А ландыши зацвели - тысячи беленьких колокольчиков. Мы с тобой не слышим, а они, наверное, звенят. А там, под горою ландыши только пробились из-под земли, чуть подняли зеленые свои стрелы. Как в старину-то ландыши звали, знаешь? - Заячьи ушки. Ушки и есть… Трава едва еще взялась, не замуравела, не заматерела, кругом старый пожухлый лист лежит, преет. Папоротник не распустился, коричневыми стручками разгибается - словно пружинки какие раскручиваются прямо на глазах… Развернется, зазеленеет - прикроет ландышевую страну.

А пока рабочие муравьи бегут тремя колоннами через ручеек по березовым веткам. К нам бегут, в сад. Здесь черная смородина, яблони зацветают. Муравьи тащат личинки своих муравьиных коровок. Посадят на листочки, а летом будут доить, зеленое молочко собирать. Другие мурашки - в лес. - Гляди, гляди, уже тащат в муравейник червячков… А муравьи-строители несут хвою: надо строиться - муравьиному народу прибавка. На старом пне кора лопнула, вышел жук-короед, черный, с рогами красавец. Весь сияет, как начищенный сапог. Побежал по своим делам, что ему муравьишки!.. А осенью ползал махоньким червячком, труху жевал, под корой ходы прокладывал.

А есть и совсем маленькие жители: вот из земли мошка вылетает, ее толком и не видно. Для нее муравей - "дяденька, достань воробышка". И вся-то она с маковое зернышко, а кусает как: "Комар не мошка, жалит немножко". А сам комар едва из воды вышел, сидит себе пока, по осинам прячется, нос точит. От комара один зуд, а кусать как мошка он не умеет, так - ласточкам на поклевку. Ласточкам вольготно, под застрехой новое гнездышко лепят. Трясогуски по ручейку так и бегают: туда-сюда, хвостиком хлоп-хлоп, червяка, а то и самого короеда - щелк.

А муравьиный народец бежит себе, работает и птицу не замечает. По ручейку лягушатинка плывет - махонькая. - Откуда такая? - Только-только из головастика вылупилась. Вон их черным-черно копошится в луже. Сначала как маленькие киты, а потом, глядишь, уже человечки - руки-ноги появились… Да нет, не человечки - лягушата. И куда хвост девался? Прыг в ручеек и поплыли к озеру: пока доплывут, уже лягушками будут. А там на озере, на мелководье и комар гуляет, и муха. Без них лягушке было бы скучно. Еще, видишь, в луже жук-плавунец, усами своими шлеп - поплыл. Он в ручейке жить не хочет - холодно, ему пруд подавай.

А в ручейке вода сладкая, студеная - ах, как по жаре пить хочется! - Не пей, потерпи. Обманчив ручеек, прохватит горлышко, а то еще и конский волос зачерпнешь - вон плывет, извивается - совсем худо будет. Плавунец за головастиками туда-сюда, жук-вертячка так и вертится, гладыш кверху пузом плывет - это все ребята хищные, зубастые. А у них по головам, по воде аки по-суху - прыг-прыг - водомерочка. - Куда бежишь, водомерочка? И уж чем она питается, не знаю. Муравей, вестимо, несет, ох несет, самого не видно. Головастика тоже из-за щек не видать, чего-то там наворачивает. Короед вышел - молодец-молодцом: сам с вершок, а какой пень извел! А ты, водомерочка, побегала?

А тут из-под листика по мху какие-то червячки, личинки, гусеницы… Ожили, выползли, тащатся куда-то, ищут чего-то. Живут. И как их всех звать-то не ведаю. Хоть садись на камушек и как Адам придумывай названьица махонькому народу: ни числа ему нет, ни скончанья. А что, вот и мы так, ползаем-ползаем, думаем, что большие, а Бог смотрит сверху: "Э… чего они там!"

Солнышко тем временем с каждым днем все круче забирает, все выше и выше поднимается. По утру зябко, а в полдень припекло - прямо лето.

- А что это там погромыхивает за лесом, не дождь ли? Пора, пора: снега сошли, ручьи схлынули, пообсохла земля, притомилась… Майский дождь долгожданный, недолгий, с шумом, с громом - хлынул и прошел. А без него весна никак не завяжется. Травы лежат пожухлые, лист на деревах тоже силу не взял еще, все такое молодое, слабое. Но вот набежит весенний дождичек и раз, и два прольется, зашумит лес и встанет, воспрянет трава-мурава, а для махонького народишка это и дом, и кров, и прибежище, и хлеб насущный.

А пока мы с тобой по ландышевой стране ходили, солнце уже на закат, муравьи в муравейник бегут: пора в муравьином городе ворота запирать. Мошка в землю пала, жук под кору. Головастики - вот уж не видел никогда - спят, наверно. И мы с тобой пойдем: вон, мамка к чаю кличет. Завтра опять путешествовать отправимся. Ведь какие большие эти махонькие страны: заблудишься и конца-краю нет… А народцу-то, народцу, не в пример нашей стороне - куда как больше. Ну, спи теперь. Смотри, во сне путешествовать куда пойдешь - без меня далеко не ходи, ладно?

ИЮНЬ

Вот и тепло. Ох, и повалил махонький народишко изо всех дыр и щелей. Кто из-под земли, кто из воды, а кто прямо с неба падает. Кто ползет, кто летит, кто бегом да в припрыжку. Каждая козявочка со своей подковыкой. Этот вот бежал-бежал и вдруг - хлоп - полетел, ищи его, свищи. А в воздухе чего только не летает: пушинки одуванчика летят - новые места ищут, сирень отцветает, черемуха, как снегом сыплет… Клейкие, тяжелые, воздушные, пушистые - древесные и цветочные - летят семена, не сосчитать.

Даже елки цветут, только не осыпаются. Да ведь это не цветы, а новые веточки свежей зеленью по прошлогодней темной так и развернулись кружевами. А красные шишечки наверху! И вся-то елка, как в Новый год стоит. Шишечки, словно свечки, все вверх торчат. День растут, и два растут, а потом выйдешь - бах! - шишечки все вниз. За ночь повернулись. Так у елок устроено. А между елок уже паутинки. Это паучишки взялись за свою работу - плетут тенета. Раз загудело, зажужжало в воздухе, то хватай-лови.

- Вот смотри, кто тут приземлился - весь красный, с оранжевыми подпалинами. Это жук-пожарник. Этого я с детства знаю. А вот жучек черный, с синими отливами. Кто такой? - Бог весть. С каждым днем махонький народец все прибывает и прибывает: бабочки, мотыльки, сороконожки, гусеницы, а жуков-то, жуков! А дальше - больше, уж такой народец пошел, какого и вовсе не ведаю, безо всякого числа и чина. Муравьи тли понатаскали, пошла тля смородиновый лист крутить. - Э, ребята, не балуйте, оставьте и нам смородинки! Ну ладно, тля - скотина подневольная, а вот есть в лесу разбойник почище твоего соловья. Да и имя-то у него страшное: клещ. Он мал да удал - богатырей с ног валит, а боронится от него надо гребешком. На грядке долгоносик - у, жук! - орудует. Клоп лесной опять же… Ну, эти нам не друзья. - Жу-у-у-у - шмель летит. Серьезный товарищ… Вот на цветок сел, цветок аж до земли согнулся… Ему-то что, он толстый, ему меду много надо.

- А это кто? - М-м-м-м-м - загудело, как на подстанции. - Да это осы. Пчел-то у нас не держат, а вот осы… Они и жалят больнее, и вообще - ребята дружные. Видел на чердаке у них гнезда слеплены? Славные гнезда, большие, многослойные, можно б зиму перезимовать. Да только оса не пчела, гнездо не улей: не засыпает она, а вымирает к осени. Осиная семья одно лето живет. Выползет из щелки перезимовавшая оса, отложит личинки. Сначала вылупятся рабочие осы - и маме на подмогу: строить гнездо. Гнездо из бумаги и соты бумажные. Осы древесину жуют: пожевали-пожевали и раз - бумага. А воску-то делать не умеют, за воском пчеле поклониться надо. В середине лета в гнезде появятся самцы и самки, а к осени гнездо пустеет - самки прячутся кто куда. Мужичков и рабочих уже нет… А по весне проснутся и - м-м-м-м - полетели на свое сладкое дело. Другие осы в земле живут. У тех семьи небольшие и куда уж они мед складывают - не видно.

Шмель, как оса, тоже под землю ушел, а соты по-пчелиному - из воска. Да поди возьми его! Семейка маленькая, живет в норке мышиной, глубоко. У шмеля хобот имеется и потому кроме него никто клевер не ест: и меду вдосталь, да носы коротки.

А то еще шершни есть и трутни. Те меду не носят, летят, гудят: у-у-у-у - мы мужуки! - Ну ладно, ладно, летите себе с Богом. Шершень сам из осиного рода, только по-свирепей - и пчелу ест, и муху, и жалит больнее. А дом строит в дупле.

Комар вышел, разгулялся, разошелся - ух! Наскучался под корой да во мху. Комар в лесу первый боец-удалец. Кто комару супротивник? Нет такого. Он не силой, так числом, не умом, так измором, а доведет кого хочешь! Хоть бы ветер подул что ли, али дождичек - не на юру, в лесу живем!

Комар, конечно, боец славный, но лето в свои права входит, и не ветер, так жара, комара в угомон возьмет. Он - ах, ах, куда с жары-то? - в лес под елки. - А и чем лес сердит? - Волк есть ли, нет ли - не знаю, а комар вот он, на лицо.

Лето в гору, а на ручье появились другие бойцы, пошибче комара будут. Те - напротив: из прохладцы на жару - у-у-у-у - летят, разбегайся, кто может!

Тут овод, здесь и слепень. И в самом деле, в глаз врежет - окривеешь. Глаз - глазом, а, бывает, работаешь по жаре, разденешься, весь потом истаиваешь… Так слепень тут первым бесом: эх, руки заняты! Что мы-то, слепень быка-бугая в пруд загоняет…

А мух-то всяких пошло, а мушек! Эти хоть и кусают мало, да тоже не в радость. А вот летит, смотри, стрекозище: "Ты зверь, ты зверина,/ Ты скажи-ка свое имя!/ Ты не смерть ли моя,/ Ты не съешь ли меня?"

А стрекоза глазом поведет, крылышком легким на солнышке - сверк-сверк - и полетела на пруд. Летит-гудит, на лету мошек хватает. Вот-вот с ласточкой сшибутся: кто кого еще и сцапает! А это что за зверушка ползет по стебелечку - сама красненькая с точечками, а глаза - бусинками? - Знаешь, как я делал, когда был маленький, такой вот, как ты? На ладошку с листочка брал ее осторожненько и держал: "Божья коровка,/ Полети на небо,/ Принеси нам хлеба -/ Черного и белого,/ Только не горелого!"

А можно еще и так спеть: "Божья коровка,/ Черная головка,/ Лети-лети за море,/ Там тепленько,/ Здесь холодненько!"

- Глянь-ка, и правда полетела. Подняла надкрыльица и на махоньких своих крылышках - р-р-раз! Такая тяжеленькая вроде, а как летает! - Ой-ой-ой - уже и не видно.

Давай теперь посмотрим, что у нас за ручейком делается. Как там наше ползучее народонаселение? А ему - приволье: вот-вот ягода пойдет, пыльца сыплется, кругом семена всякие и еще что-то мелкое ползает, чего уже и глазом не видно. Муравьи бегут. Полдня туда, полдня - обратно. И когда едят-то - по дороге, что ли? А что несут, так это не себе.

Вот дело к вечеру. Смотри тихонечко: два муравьишки третьего несут, он, бедняга, неживой. Почто несут-то? Уж час, наверное, тащат, а до муравейника им, пожалуй, еще два - успеют ли? Через соломинки, былинки перебираются, то один вперед забежит, подмогнет, то другой - ловко это у них получается. Так неужели скушают по глупой малости своей? - Нет, оказывается. Принесут в муравейник и там в глубине самой сложат, как заведено. Выходит… хоронят. Несут они, несут, интересно, что думают? Вот ведь как у них заведено - своих не оставлять. Ну понятно, если пожар или вода подступает, - бегут личинки спасать. Мы бы заметались кто куда, а они нет: вместе, дружно, без командиров даже…

Солнце на закате, лето под гору. Скоро папоротник зацветет. Правда ли это? Пойдем, Богу помолимся, не муравьи все же.

Вознесение прошло, Семик, Троица. За Троицей - Духов день.

Ползает, копошится, летает народец безгрешный. Словно и не выгоняли его из райского сада. А не Рай разве ландышевая страна? От ручейка и до леса, и дальше, дальше…

ИЮЛЬ

Июль накатил - макушка лета. Жарко. Полям нужен дождик, и грядкам нужен, и грибам, и нам, конечно. А вон и тучка набежала. Эй, тучка: "Дождик, дождик, пуще, дам тебе гущи!"

Дождик недолгий, грибной, значит и радуга будет. Выйдешь из дому, а она уже раскинулась на весь белый свет. Мы маленькие были - бежим в поле за радугой, кричим, песни поем. А в поле… клеверу видимо-невидимо. Уже и пообсохло все. Уже и шмель - откуда взялся после дождя! - летит за медом. И мы вырываем цветочки клеверные, и жевать - сладко. Вроде как тоже мед едим. А по полям, по холмам коровье стадо - большое, не сосчитать. Вот уж кто клевера поест. Клевер красный, а молоко белое - как так получается?

Уже и радуги нет, а мы все бежим себе по тропочке, а кругом: тр-р-р-р, чи-чи-чи-чи, жу-у-у-у, ц-ц-ц-ц. Кузнечики балуют. Июль - месяц кузнечиков. На гору забежим и с горы кубарем - кто быстрее - у-у-ух, дух захватывает. Голова закружится, упадешь в траву, руки раскинешь. Запах-то какой от травы-муравы… Господи, красота-то… Лежишь, один глаз откроешь: травки-былинки, жучки какие-то ползают, пробегают мимо, в зрачок заглядывают: "Чевой-то такое свалилось к нам большущее?" - вот побежали рассказывать подружкам. Муравей - откуда посередь поля! - тащит чего-то, не оглянется. Работяга. Гусеница ползет, маленькая, зеленая. Косоножка на длинных своих лапках… Ой, кто там за шиворот заполз, не червяк ли! Вскочили и - бежать.

А домой прибежим - прямо к печке, на приступочке ведро с квасом. Корки хлебные плавают… Квас домашний, бабушкин. Тут и ковшик: "Сам в море, а хвост на заборе". Пьешь долго, не напиться никак. Сама-то бабушка больше "гриб" пьет: вон он на шкафу в банке сидит, шевелится… Живой наверно, пить страшно… А еще из колодца любил. Вода холодная, ключевая. Журавель тяжелый - мне маленькому пустое ведерко и не утопить никак, но наловчился кое-как, поднимать - легче. А вокруг колодца черная смородина, бывало, наберу пригоршню и - в рот, и запивать из ведерка… А еще землянику любил…

Вот пойдем с бабушкой по грибы. Да все по болотам, по ложбинам. Комары: зы-зы-зы-зы-ы-ы-ы. Я устану, не столько грибов наберу, сколько у бабушки из-под носа утащу. Пока она наклоняется, да режет, я - шасть-шасть: целиком с ножкой, со мхом в корзинку. А выйдем на горку, она говорит: "Ну, поешь землянику, притомился, поди". Я ползу на четвереньках по склону, не знаю, где и корзинку бросил. Сапоги и те скину, земляники полон рот. А на горе и малина, да уже и не до малины - устал, лег навзничь, замер, сердце бьется, солнце палит, кузнечики… А запах, запах… Когда идешь, либо сидишь - не видишь, не чуешь, а ляжешь в траву - словно в другой мир попал.

Может, так и Адам кузнечиков слушал… Может, сами мы в траву превратимся - прорастем когда-нибудь. И будет усатый, крылатый народишко по нам ползать, свой мед собирать, слушать о чем мы там шелестим.

На июль три Спаса идут: медовый, яблочный и ореховый. Лету закат - росы в травы, а ласточки на отлет. Много бабушка знала… В медовый Спас пчела на отдых, пасечник - за медом. А в яблочный - яблоки пора освящать, взрослым до того - яблочко ни-ни, а за то Господь в Царствии Небесном деткам яблочки раздает. На Третий Спас - орехи поспели и первый хлеб: "Третий Спас - хлеба припас", Успенскому посту конец.

Вот и вечер. Ты не спишь, балуешься. И я бывало не спал, когда жил у бабушки с дедушкой. Только я сидел тихо-тихо: "Дедушка, расскажи про войну…" Смеется дедушка: "Какую, я ведь три войны прошел?" И начнет рассказывать, вот я и сижу тихо-тихо. А мелкий народишко пошумит, пошебуршит да и попритихнет - тоже слушает. Есть, ведь, чего послушать…

На столе лампа керосиновая - мотыльки летят, крылышками хлоп-хлоп - пыльца осыпается. Один над самой лампой пролетел, опалился и упал. Бабушка говорит, они один только день живут. Не знаю, правда ли это… Как так один день?

Таракан со света бежит, он, известно дело, - вор, а летучий народец - на свет. Вот их сколько к окну нашему прибилось. В стекло тычутся. Их-то видно, а за ними тьма бездонная - жуть. Страшно им, наверное, там, за окном, вот и просятся. Вон гигантский комар лапами по стеклу перебирает… Ох, такого-то я и сам боюсь.

И вот сижу я на скамеечке, слушаю, вот-вот засну… А дедушка рассказывает про окружение, про Синявинские болота, про блокаду. Я-то все это наизусть знаю, а все одно прошу: расскажи да расскажи! За печкой сверчок - часы, что ли, заводит: спустит пружину и опять - ки-ки-ки-ки… Но и он умолк - заслушался дедушку.

Тридцать лет прошло с лишним… А сверчок, кажется, все тот же. Нету бабушки, и дедушки нет. Истории, что помнил наизусть, я забыл. Помню только лампу керосиновую, мотыльков, тьму за окном и этих ночных летучих на стекле - вот как они лапками перебирают…

- Ну, спи-засни. Нынче июлю конец, завтра август начинается. Видишь, ночи-то какие темные… Бабушка говорила: "Петр и Павел - час убавил", "А Илья-пророк - два часа уволок". "С Ильина дня водяной купаться не велит".

АВГУСТ

Вновь вспоминается детство… Бывало, проснешься, один глаз откроешь, другой - в подушке утонул. Лежишь - не ворохнешься. Тихо. Ночные все крылатые куда делись? Сверчок спит, напиликался. Из-за штор, из-за яблонь, что в окне, лучи косые через всю комнату. Гляжу, пылинки светятся: одни вниз опускаются, другие вверх летят, медленно… Интересно. Даже второй глаз открыл. Век бы лежал, смотрел. Только часы: тик-так, тик-так. Бабушка окно открыла. За окном пчелы гудят, работают. Гиря уж почти до полу дошла - поздно, заспался, заслушался вчера. А на часах картинка: "Три медведя". И фамилия у художника подходящая: Шишкин. А напротив картинка в раме - "Корабельная роща" называется. И художника, и название я потом узнал, а тогда - боялся. Пела мне бабушка про серого волчка, который "за бочок и во лесок…" А когда я подрос и шалил, бабушка мне на картинку - "Смотри, смотри, видишь, волчок из-за елки глядит. Сейчас выскочит, сейчас утащит!" Я смотрю и, правда, - волчок! И не серый даже, а зеленый, страшный. Вон как зубами щелкает! А уж когда большой стал, приехал к бабушке дяденька дяденькой, глянул на картинку - волчка нет… Странное дело: ведь был же, как сейчас помню.

Видишь чудеса какие! Стали мы с тобой по ландышевой стране путешествовать, я и сам маленьким стал - не таким, как вот мурашка этот, а таким, как ты. Все вспоминаю, вспоминаю… И ты вырастешь, встанешь на возраст, что вспоминать будешь? - Юные года? - Тут больше жалеть приходится, каяться. Не кается кто, ну, не повзрослел, значит. А вот детство - райский уголок - на эту жизнь и на жизнь будущую - на все хватит.

Давай завтра встанем пораньше, да за грибами пойдем! Тут у нас леса другие. Здесь земляничных горок нет, зато черники, морошки, ежевики…

Прямо за домом - гора. Тяжело карабкаться, да не долго. Смотри: вчера тут шаром покати, а сегодня… Присядь-ка пониже, гляди: по мху целое воинство моховичков. Главный моховик дал команду по подземному своему царству-государству и… когда они успели, на рассвете что ли? А под елками горькушек - солить-не -пересолить - и брать не во что. Моховик, тот на сковородку пойдет, а вот этого удальца - на нитку да в печку: белый гриб -боровик - всем грибам гриб. Пойдем-ка на другой склон, там есть боец и не хуже белого. Он под осинкой стоит, подосиновиком кличут или красным. Из него суп хорош. Впрочем, настоящего супа без подберезовика не будет, а его не на горе, а там внизу, по ручейку брать надо. Он самый первый вылезет и самый последний из леса уйдет. - Ба, да он тут не один: лисички рыженькие раструбы свои к небу тянут, слушают. А погляди: в моховичке дырка. Нет, не червивый, хороший, пойдет, но… с дыркой.

Поверниcь, видишь - улитка: "Улитка, улитка,/ Покажи рога,/ Дам тебе улитка/ Пирога". Да это слизняк, этот не покажет. Ему что сыроежка, что груздь… - А чего ты, слизняк, на мухомор не хочешь? Не нравится? А вот и улитка с домиком. Вот сейчас поползет и рожки покажет: "Улитка, улитка,/ Покажи рога".

У нас на пруду улиток много. У одних домик плоский, закручен калачиком, а у других ракушка башенкой, словно храм или дворец. Ракушки разные, а улитки вроде все те же: ту катушкой зовут, а эту прудовиком. И как они себе такие домики строят? Построить мало - потаскай-ка всю жизнь!

Вот мы и гору обошли, и корзинка полна, и черники набрали баночку для маминого пирога. "Роса долой и мы - домой". На дороге мой любимый гриб растет. - Где? - Да прямо под ногами. По обочине за травку-муравку хоронится, шляпка в пыли - и не заметно. Масленок прозывается. Гриб не большой, а дружный. Пока идем, разговоры разговариваем, да и наберем. Некуда? - Рубашку расстегни, да за пазуху. Пленочка у него, а под ней словно масло вологодское, да и сверху будто маслом помазан.

Вот идет грибник: в правой руке нож, в левой кошелка. Бойся, гриб, таись, прячься под листочек! Что жизнь грибовая: чик - под нож и на сковородку…

У каждого гриба свой норов, свой день и час, свое местечко. Раньше пришел - нетути, припозднился - собирай червивые. Да поклонись каждому, гриб уважение любит. В лесу не шуми, не балуй - слушай лес-то. Он много знает. Ты шагай помаленечку и примечай. Много мне бабушка рассказывала про грибы, про жучков-паучков, про травку-муравку, про пташечек. Это все твари Божьи. Ты их полюбишь и они тебя не забидят. Малого обидеть - не велико дело, да грех на душу…

Глянь-ка, цветочек какой. Это цикорий, из него чай-кофий заваривают. А это зверобой, тоже в чай полезно. Вот шалфей, им хорошо зубы полоскать… Цветов-то много, до вечера всех не переберешь, а мы уже и домой пришли.

На Успенье - "дожинки" - урожай в закрома. А у нас урожай - грибы да ягоды, амбаров не надо.

СЕНТЯБРЬ

Поселок опустел. Поразъехались все. Школа, первое сентября: "Пророк Наум - наставь на ум!" А нам спешить некуда - поживем пока. Предтеча прошел, росы медвяные пали. Рябина цветет - осень долгая будет, бабье лето. Большая птица в отлет пошла. Утки, гуси… Журавли за лесом на болоте сидят: курлы-мурлы разводят, клюквой заправляются. Скоро на крыло встанут и пойдут, пойдут - дней пять над нашим домиком и в ночь, и в день… Летят, курлычут, прощаются. В Африку путь держат, к верховьям Нила. Там уж клюквы не поешь… Ну вот и журавли ушли, тихо как.

Послушай-ка, как лес вздыхает. В начале лета он шелестел листвою молодою, радостно, трепетно. Осинка на солнце играла, ель, сосна корабельная - скрип-скрип, шу-у-у-у - хоть сейчас в плаванье. Как дыхнет ветер-ветрище над домом: то ли ели разом качнулись, то ли небо враскачку пошло…

А в августе дожди зачастили, тучи ползут косматые, брюхом за макушки леса задевают. Лес и не гудит, плачет под дождем. А солнышко выйдет, ветерок тучи повыметет, радуга-дуга… Лес опять зашумел по-молодому.

Вот и лист полетел - сентябрь. Загрустил лес не на шутку, закряхтел, застонал: о-о-о-о. А падет лист по зиме, и вовсе шуму не станет - будет посвистывать да похрустывать. А в зимнюю бурю завоет не по-хорошему… А сейчас что - шуми, вздыхай. Осина-то свои червонцы так и сыплет…

Рождество Богородицы. День светлый какой. Радость. Осенины празднуют, луковая неделя.

Солнышко камушек нагрело. Сижу на камушке, к бревнам привалился: бревно спину греет. Сижу-пишу… Про ландышевую страну сочиняю, а ее уж всю листом занесло… Уезжать надо, пора прощаться с махоньким народишком. - Эх, вы, мелкие, где там есть? Живы ли?

Кто ты есть такой, усатый человечушко, о-шесть рук, о-шесть ног… камо ползеше? Не было еще ни нас, грешных, ни зверя, ни птицы не было, а ты ползал, бегал, летал. Дерев не было и трав, даже елок… Вот лишь папоротник да хвощ - твои друзья. Во сколько раз древнее ты нашего брата… И все такой же, и ничего тебе не надо. Быть может, достиг ты уже своего счастья и живешь в нем. Живешь себе по воле Божьей и боле ничего не ведаешь. Пропадешь ли под чьей-то стопой, смоет ли ливнем, склюет ли птица - никто не заплачет и не возрадуется. А что же наша скоромимоходящая красота? Куда убежала?

- А это кто такой: серый, дымчатый, жук-жуком, а на крыло легок - бряк на страницу. Побежал по строчке - усом трясет: читает. Нет, не понравилось - улетел. - Ну, что ж, лети, лети… Может, переживешь нас. А когда вострубят трубушки, и земля, и моря отдадут человека и зверя, сколько же вас-то восстанет от земли?

Тоже ведь твари Божьи… Какая-никакая душонка есть.

ОКТЯБРЬ

Как положено, на Покров снег выпал, укрыл ландышевую страну. "Батюшка Покров, прикрой землю снежком". На Покров до обеда осень, с обеда - зима. А махонькие наши жители все спят. Они ведь на зиму никуда не улетают - все тут. Последние мураши в муравейник зашли, ходы заделали и спать. И осы спят, и червячки. А кто лето отпорхал, отлетал, отползал - куда они делись? Кто куколкой обернулся - и куколки спят, кто - личинкой, и личинки спят. Тут дела волшебные: кто под воду, кто под кору, кто прямо в землю, а по весне превращения начнутся. Так что вроде никто и не умер - все спят до срока. Вот где только кузнечики - не знаю… и божья коровка - не на небо ли улетела?

- Давай поглядим, послушаем, может кто-то все же не спит?

По соснам белка - шасть-шасть. Ей чего, она и грибов и ягод запаслась, и шишки - все ее, шуба есть, дом в дупле. Ей зима не в опаску. И горностаю. Да и зайчику - у нас ведь тут даже волков нет, побежит зимой на огороды яблони грызть. Нутрия в хатке подводной, подземной, глубоко под снегом. У нее тоже запасы - зимуй не хочу. И ежик спит, у него своя норка. Спит и барсук. И медведь спит, но только не в нашем лесу. Здесь медведей нет. Ведмедь аккурат на Воздвиженье в берлогу ложится. И змея на Воздвиженье под пень ушла. Птицы не все улетели. Снегири, глухари, синички - все тут, все с нами. А под снегом кто шебуршится? Мышки-полевки, пришли из леса и побежали по избам шуровать. Какое там спать!

Ну, а что же в ландышевой стране, маленький наш народец? Ужели все уснули? - Погляди, и пруды замерзли, и земля промерзла и кора древесная. Тихо. Все спят. Удивительное дело… Только ручеек один бежит под снегом, точит камушки, но и в нем как будто нет никого. Холодно. Спят.

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, ведь проснутся же… Все проснутся обязательно. Что же, будем ждать! Весну ждать будем, ландыши… А то как же…

Андрей ГРУНТОВСКИЙ, СПб