Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Родная речь

ЗВЕЗДА ИЗ СОЗВЕЗДИЯ ПУШКИНА

…Был такой случай. В одном загородном доме молодёжь устроила танцы, игры, забавы и т.д. Вскоре веселье дошло до такого градуса, что всякое благоразумие было утрачено. Одна из присутствующих девушек сняла с ноги своей туфельку и швырнула её в пруд, сказав при этом что-то вроде: «Настоящий рыцарь не побоится спасти мою туфельку!» Несколько молодых людей, решив доказать своё рыцарство, тут же в одежде сиганули в воду, которая, надо сказать, оказалась достаточно холодна — до лета было ещё далеко. Все рыцари тут же, как ошпаренные, вылетели на берег, и лишь один сумел донырнуть до дна и найти искомое — впрочем, самостоятельно выбраться на сушу ему оказалось уже не по силам. Из ледяной воды его вытаскивали баграми. К вечеру у него началось воспаление лёгких, и он впал в беспамятство.

Конечно, хозяева дома принялись его выхаживать, но болезнь не отступала, и в сознание юноша возвращался редко. Особенно усердна в заботах о больном была юная дочь хозяев (не та девушка, что бросала туфельку, хотя из той же компании). Родители её, поразмыслив, решили извлечь пользу из дочкиной заботливости — едва юноша начал что-то соображать, ему тут же выставили ультиматум: «Наша Верочка уделила вам столько внимания, что теперь вы, как честный человек, обязаны жениться на ней!» Плохо понимая, что происходит, больной сделал Верочке формальное предложение. Даже в церкви во время венчания он ещё не вполне пришёл в себя и с трудом держался на ногах.

Однако брак оказался весьма счастливым: супруги прожили вместе более 60 лет и народили восемь детей.

Теперь пришла пора открыть имя спасителя туфельки. Им был Пётр Андреевич Вяземский — блестящий русский поэт, близкий друг Пушкина, аристократ и т.д. и т.п.

Вяземского сейчас помнят (не его самого, а его поэзию) по фильму «О бедном гусаре замолвите слово». Там Валентин Гафт поёт романс на стихи Петра Андреевича «Я пережил и многое, и многих…» Как всегда, музыка мешает хорошим стихам, и умные, горькие слова Вяземского почти неразличимы в гитарных аккордах. А ведь стихи Вяземского (и эти, и многие другие) — это удивительное явление в нашей поэзии. Его ясный, чистый стих, необычайно простой и искренний, напоминает дружескую речь. Ясностью, лёгкостью и простотой Вяземский выгодно отличается от многих своих прославленных современников, любящих напустить псевдоантичного туману, с натугой сплетающих тяжеловесные строчки. А Вяземский писал примерно так:

Тройка мчится, тройка скачет,
Вьётся пыль из-под копыт,
Колокольчик звонко плачет
И хохочет, и визжит.

Или:

Грустно видеть, Русь святая,
Как в степенные года
Наших предков удалая
Изнемечилась езда.

То ли дело встарь: телега,
Тройка, ухарский ямщик,
Ночью дуешь без ночлега,
Днём же — высунув язык.

Но зато как всё кипело
Беззаботным удальством!
Жизнь — копейка! Бей же смело,
Да и ту поставь ребром!

Или:

У вас по-русски здесь — тепло и хлебосольно,
И чувству и уму просторно и привольно;
Не дует холодом ни в душу, ни в плеча,
И сердце горячо, и печка горяча.

Правды ради надо сказать, что в юности он писал, посматривая на Державина, — столь же велеречиво и тяжеловесно, — но потом что-то в нём перевернулось, и стих его заискрился, как шампанское, — как он сам сказал о стихе Дениса Давыдова:

Буйно рвётся стих твой пылкий,
Словно пробка в потолок,
Иль Моэта из бутылки
Брызжет хладный кипяток!

Этими словами и о поэзии самого Вяземского можно сказать.

Всех его стихов тут не перецитируешь — а жаль: полны ума, живого чувства, любви к России и русскому народу (а такая любовь не часто встречалась среди русских аристократов того времени)… С Пушкиным он был в полном смысле слова «на дружеской ноге». Они постоянно ссорились, мирились, ругали друг друга, хвалили… Пушкин, например, запретил в своём присутствии плохо отзываться о стихах Вяземского, а сам в письмах порой называл его дурой (даже не дураком, а дурой, что, конечно, гораздо обиднее!). Для Вяземского же Пушкин был не классиком и солнцем русской поэзии, а просто закадычным приятелем, к тому же младшим годами, на которого, следовательно, можно посматривать свысока и снисходительно похлопывать по плечу… Вяземский много-много пережил Пушкина, но даже и в конце жизни, в 70­х годах XIX века, когда имя Пушкина для всех русских давно стало святыней, Пётр Андреевич всё ещё вспоминал его как забавного юнца, у которого был «яркий талант, но не гений».

А ещё Вяземский интересен тем, что с него Лев Толстой списывал своего Пьера Безухова. Нет, не то чтобы списывал до последней детали, но многие черты реального Петра Андреевича перекочевали к толстовскому Петру Кирилловичу: высокий рост, могучее сложение, очки… Вяземский, как и Пьер, присутствовал на Бородинском сражении — да, было такое… И когда читаешь воспоминания Вяземского о Бородине, как он в нелепой одежде, в очках рассеянно бродил под французскими пулями, — обязательно вспомнишь соответствующие страницы из «Войны и мира». Впрочем, Вяземский оказался более боевым человеком, чем Пьер: он однажды даже совершил подвиг — спас жизнь раненому русскому генералу, за что и получил орден…

И когда он прочитал впервые увидевший свет толстовский роман, то возмущению его не было предела. Нет, он не обиделся на сходство с Пьером Безуховым (или никак не выказал свою обиду), но он наголову разгромил Толстого как историка, найдя огромное количество фактических ошибок в описании Отечественной войны вообще и отдельных её участников в частности. Мне запомнилось, с какой досадой говорил Вяземский о толстовском видении императора Александра I. Помните эпизод из «Войны и мира», когда царь бросает с балкона в толпу кусочки бисквита, а народ, как безумный, бросается ловить эти кусочки. Там, в частности, присутствовал и Петя Ростов, который подрался из-за бисквита с каким-то мужиком… Вяземский был ошеломлён этим отрывком:

— Не было такого и быть не могло! Никогда государь не опустился бы до такой недостойной игры со своими подданными!

Вяземский никогда не был устойчив в своих политических воззрениях: его мотало от ультралибералов до строгих консерваторов; он любил Россию и не скрывал своей любви, но мог иной раз и побранить в сердцах родную страну… Но гораздо чаще его острый язык не щадил европейцев:

…Немец к мудрецам причислен,
Немец — дока для всего,
Немец так глубокомыслен,
Что провалишься в него.

Но, по нашему покрою,
Если немца взять врасплох,
А особенно зимою,
Немец — воля ваша! — плох.

Декабристы перед своим выступлением передали ему на хранение свои секретные документы, и Пётр Андреевич строго хранил их, хотя было это довольно рискованно…

Словом, был на Руси такой вот удивительный человек, поэт с редкостно звонким и ясным голосом, образцовый русский барин, немножко политик, немножко воин, сказавший в конце жизни:

Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я…

Сергей ОЛЬХОВЕЦКИЙ