Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Судьбы Родины

ЧТО ЕСТЬ РУССКАЯ ПРАВДА?

Начать разговор я хотел бы с зарисовки с натуры.

Пожилая женщина в храме беседует с продавщицей в лавке и тихо плачет:

— Когда же мне приходить на исповедь? Я целую службу выстоять не могу, а мне нужно срочно покаяться…

— Не волнуйтесь, не торопитесь, — ей отвечают. — Приходите вечером, к началу исповеди…

— Но мне сейчас, немедленно нужно! У меня такой страшный грех! Я ведь… Я пионеркой в школе была!

— Ну… И что же?.. Вас в пионерском отряде заставляли с религией бороться? Кощунствовать? Верующих оскорблять?

— Нет… Ничего такого не было… Да разве в этом дело? Ведь пионеры — это юные коммунисты! Вот грех-то какой!

И она снова безутешно плачет.

…Нам всем пора бы задуматься, почему большевики всё-таки победили — и в октябре 1917 г., и в Гражданской войне, и в последующих, не менее тяжких для них испытаниях. Неужели кучка никому прежде не известных заговорщиков из «пломбированного вагона» за считаные месяцы возымела такую невероятную власть над огромной страной, над великим народом, что буквально вертела Россией, как хотела?

Кажется, И.Л.Солоневич ввёл в антисоветскую публицистику моду на сравнение покупательной способности рабочего до революции и после неё: вот, дескать, что можно было купить на рубль в 1913­м и что можно купить на него теперь, в 1930 таком-то году… Цифры всегда смотрятся особенно убедительно: и в самом деле — вот что тогда, и вот что теперь… Ужас! И я даже не пытаюсь оспорить Ивана Лукьяновича и иже с ним: возможно, что они правы в своих выкладках… (Хотя не удержусь от ехидного замечания: после 1991 г. эти цитаты из Солоневича почему-то потеряли популярность у наших борцов с коммунизмом!) Но пусть, пусть Солоневич говорит правду! Только тогда пусть его поклонники объяснят, почему этот самый рабочий, так роскошно живший в 1913 г., не захотел в 1917 г. вернуться в капиталистическое изобилие, а предпочёл отстаивать (с оружием в руках!) новый мир? Почему в 1918 г. этот самый рабочий в огромной массе своей не побежал под крыло к Корнилову, Деникину и Колчаку, а воевал против них?

Ах да, конечно, это Троцкий всех запугал: он один скрутил, он один зазомбировал десятки миллионов оставшихся с большевиками… Я и забыл про Троцкого…

И всё-таки приманка сытостью никогда — даже в годы самого страшного голода — не работала всерьёз, не была главной движущей силой революции. Ведь для того чтобы быть сытым, не нужно устраивать революции! Это, кажется, все понимали. Для того чтобы быть сытым, нужно хорошенько приспособиться к существующему строю, найти, как сейчас говорят, «свою нишу», свить своё гнёздышко… Капитализм для этой цели подходит идеально — в этом смысле он куда лучше и социализма, и даже коммунизма с его изобилием.

Правда, столкнувшись с объективной действительностью, с грубой прозой жизни, приходится признать, что нельзя свить своё гнёздышко, не разорив прежде чужое, — нельзя твёрдо встать на ноги, не пролив чью-то кровь: или ты сожрёшь, или тебя сожрут; вечная жестокость и вечный страх — это необходимая плата за сытость.

И, как выяснилось, русский народ в массе своей эту плату считал чрезмерной и не хотел такой ценой покупать своё счастье. Он, видите ли, стремился к жизни по правде, а закон капиталистических джунглей ему почему-то не казался праведным.

Революция приманила русский народ не даровой жратвой от пуза, а обещанием новой, лучшей жизни, — лучшей не потому, что еды в ней будет больше, но потому, что в ней должно быть больше правды. Жизни, в которой нет закона «Человек человеку волк», где царствует справедливость и любовь к ближнему. Ради такой жизни русский народ готов был и голод потерпеть, и труды необъятные поднять, и кровь свою пролить.

Разве люди, свершившие Октябрьскую революцию, умирали за колбасу?

А если даже так, то почему они, едва лишь вкусив голодухи военного коммунизма, не повернули разом штыки против «пломбированного вагона»?

Ах да, конечно, они боялись Троцкого… Троцкий так их запугал, что они со страху разгромили три белых армии, выбросили из страны полчища иностранных интервентов, побороли разруху, восстановили культуру… Да мало ли чего со страху не сделаешь!..

Русский человек не хочет жить при капитализме — мы это видели в 1917 г., это мы видим и сейчас; разница между двумя эпохами заключается только в том, что в начале ХХ века русские отказались от непригодной общественной модели, а в начале XXI века они отказываются от самой жизни в рамках непригодной модели. В 1917 г. русский протест выражался в классовой борьбе, в наше время он выражается в национальном самоубийстве: в пьянстве, наркомании, в нежелании заводить семью и иметь детей.

Не могу не вспомнить слышанные мною жалобы некоего деревенского священника из Ленинградской области. Молодой, деятельный батюшка пытался бороться с пьянством в своём приходе. «Вы же убиваете себя водкой!» — убеждал он односельчан…

— И что же они мне отвечали? Они отвечали: «А для чего нам жить?»

Жизненные идеалы капитализма не воспринимаются русскими как достаточное основание для продолжения жизни. Обогащение — это для нас не мотивация! Косвенно это доказывает и тот факт, что успешные русские капиталисты (вроде Саввы Морозова) нередко финансировали революционеров, — ибо в глубине души считали своё богатство «неправедным собранием» и морально тяготились им. Тут уместно будет вспомнить и вполне преуспевающего петербургского капиталиста Николая Муравьёва, который в первые же дни революции отдал свой бизнес рабочим, а сам принял монашество и был впоследствии прославлен Церковью как св.прп.Серафим Вырицкий.

Итак, русский народ в 1917 г. выступил на борьбу НЕ ЗА СЫТОСТЬ, А ЗА ПРАВДУ.

Нет, я не отрицаю того факта, что будущее коммунистическое изобилие было не последней приманкой в устах большевистских пропагандистов, — да и странно было бы говорить народу о грядущем обществе скудости и жизни впроголодь. К изобилию — худо ли, хорошо ли, — но стремились все 70 советских лет. Но его ли ставили во главу угла? Даже школьники в СССР понимали, что нельзя достичь такого сказочного изобилия, которое смогло бы удовлетворить жадность жадных, насытить алчность алчных, успокоить зависть завистливых… Ведь страсти человеческие никогда не бывают вполне сыты, вполне довольны миром —
им всегда чего-то мало.

И недоумевающим школьникам объясняли: изобилие изобилием, но в первую очередь социализм должен воспитать такого человека, который не станет обжираться сверх аппетита, хапать сверх потребностей и завидовать чужому добру…

Помните, бывшие пионеры, что означал пионерский салют — рука, вздёрнутая над головой? Пионерский салют означал: «Общественное выше личного!»

Нас учили, что брать чужое позорно. Но нас никогда не учили тому, что собственность священна! Помните притчу из советского учебника для младших классов:

— Апельсин, скажи, почему ты состоишь из долек?

— Чтобы ты мог поделиться мной со всеми друзьями!

— А у тебя, яблоко, почему долек нет? Чтобы я мог съесть тебя целиком?

— Нет, чтобы ты мог отдать меня целиком!

Вообще, рассуждая о моральных ценностях советского общества, полезно было бы не мусолить без конца «Кодекс строителя коммунизма», а заглянуть в учебники чтения для младших классов.

И конечно, рассказы о наших героях, — эти рассказы сопровождали нас все школьные годы: от Зои Космодемьянской и молодогвардейцев до местных, никому, кроме земляков, не известных героев… Как подавались нам их жизнеописания? Как пример величайшей любви к ближним, как апофеоз добродетели (хоть само это слово и не очень­то любили в советские годы…). В нашей, например, школе пионерская дружина носила имя Валерии Гнаровской — девушки-медсестры, которая, стремясь остановить немецкий танк, движущийся на палатку с ранеными, бросилась под него со связкою гранат. Этот живой пример гибели за други своя всегда был у нас перед глазами — как и сотни других подобных примеров…

То есть если называть вещи своими именами, нам давали идеал святости — самой настоящей святости; образ действия, Самим Христом прославленный как нечто великое в очах Божиих. Все наши военные, все исторические фильмы не учили ничему иному, как святости. Вспомните фильм 60­х гг. «Когда деревья были большими»! Где, когда ещё вы видели на экране столь светлый, столь чистый образ, как тот, что создала Инна Гулая?.. И никакой натяжкой, никаким преувеличением не кажется история о том, как юная деревенская девушка сумела вернуть душу живую спившемуся прощелыге, — ибо зритель верил: такой ангел во плоти способен одним своим душевным светом воскрешать духовно погибших…

Нас учили быть святыми — именно так! Вся машина советской пропаганды работала на создание идеала святости, ибо коммунизм виделся НЕ КАК ОБЩЕСТВО СЫТЫХ, А КАК ОБЩЕСТВО СВЯТЫХ.

И вот если мы примем эту мысль, если мы признаем, что социализм был мощным, государственно направляемым и всенародным порывом к святости, рывком в небеса, то мы без труда сможем ответить и на вопрос: почему рухнул СССР? Почему не удалось создать общество победившей праведности?

Просто потому, что святость без Бога невозможна, как невозможно без воды утолить жажду.

Мы сейчас не станем рассуждать о том, почему коммунистическая идея и христианство разошлись по разным дорогам. До сих пор можно легко видеть, как некие силы из себя выходят, лишь бы помешать им воссо­единиться. Россию (да, собственно, и всё человечество) пытаются убедить в том, что есть только два пути: либо христианство в мире заведомо неправедном, либо общество праведности, но непременно без Бога.

И это не есть — нет, ни в коем случае! — не есть призыв к построению Царствия Божия на земле, ибо коммунизм нельзя понимать как нечто до конца определённое, имеющее твёрдые границы. Нет и не может быть того момента, когда человечество скажет: «Всё! Коммунизм мы построили!» Идеал может быть достигнут только в вечности, только в преодолении истории, каковым является Второе пришествие и жизнь будущего века.

Это подобно тому, как невозможно достижение личной святости в земной жизни: как бы ни был праведен тот или иной человек, лишь после его кончины мы сможем (или не сможем) назвать его святым. Но эта мысль ведь не отрицает того, что путь к личной святости начинается на земле, и только на земле! А общественная святость есть такой же возможный и необходимый земной путь народа (народов) к Царствию Небесному. Если до конца понять эту мысль, то всякий разговор о противостоянии красных и белых в современной России стихнет сам собой…

Алексей БАКУЛИН