Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ПОЧТИ СКАЗКА

Сейчас мне кажется, что я родилась верующей. Семья наша совершенно атеистическая, о вере, о Боге речи не было и быть не могло: папа — военный, командир части, естественно — член партии, очень строгих правил, из честных коммунистов, для которых долг и совесть превыше всего. Мама отца во всем поддерживала. Бабушек я знала больше заочно, встречались редко. Одна из бабушек была верующей, однажды она приехала к нам в гости, мне было лет 8, вижу — она крестится. Я и говорю ей, больше из детской вредности: «Бабушка, а Бога-то нет!». Бабушка ничего не ответила, промолчала. Это её молчание я потом часто вспоминала.

В детстве мечтала, что буду жить в лесу, отшельницей, таинственной одинокой принцессой в рубище, и никто-то мне был не нужен (принцы в моих мечтаниях не появлялись). Много позже, уже в зрелом возрасте мистическое чувство оформилось, перешло в веру — когда появились знание и некоторый церковный опыт. Если отбросить все сказочные мотивы, эту «религиозность» нетрудно объяснить: как потом выяснилось, в нашем роду были и священник, и монахиня, вероятно, они за наш род молились, и по их молитвам я пришла к вере и в монастырь.

«ТОЛЬКО ЭТОГО МАЛО»

Сложно было пристроиться в миру. Нет, с мирской точки зрения всё было прекрасно, но всё себя искала. Долго училась. Сначала изучала иностранные языки на инязе в Петрозаводске, потом решила идти куда-нибудь на «вЕдение»: искусствоведение, музыковедение, театроведение. Остановилась на последнем. Тут была некая дерзость с моей стороны — живя в лесу, в провинции, я не видела ни одного спектакля, но твердо знала, что мне туда. Поначалу всё было неплохо — много любопытного, необычного, не того, что в жизни, казалось, ещё немного и попадёшь в нужную сферу. Этой сферой стали теория искусства и философия. Они окончательно открыли мне глаза на мир и искусство: всё в мире конечно, безконечное только в Боге.

А пока я только поступила, и у меня случился период внутреннего кризиса. Повторю: внешне никаких проблем не было, наоборот, всё складывалось как нельзя благополучно, угнетало как раз это общепринятое благополучие.

Я пыталась понять — зачем, зачем? Я не могла смириться с тем, что мы пришли в мир только для того, чтобы работать, строить карьеру, создавать семью, путешествовать. Мне это казалось диким, мне было недостаточно этого. Помните стихотворение Арсения Тарковского:

«Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало».

Всего, что предлагала жизнь, было мало. Такую жизнь я отказывалась принимать. Мне казалось, что от меня что-то скрывают — какую-то великую тайну. Так и было.

Именно в этот момент Господь послал мне духовника.

Помню, летом 1983 года поехала в Москву писать работу по пьесе «Геркулес и Авгиевы конюшни». Встретилась с однокурсницей, и она, видя мое странное состояние, предложила мне выручить её — сопроводить в поездке одну знакомую. Я не спросила, кого, куда и зачем — тогда мне было все равно. Сели в поезд, доехали до Кинешмы, потом на автобус, потом пешком по лугам, до села Жарки. Впереди белая церковь — тут у меня появились некоторые подозрения. Зашли в деревянный домик, сели на лавку. Ждём. Вдруг открывается дверь и входит священник. Я таких священников никогда не видела, вернее, не представляла. Думала — они все заморенные, седые, смотрят в пол, ни с кем не разговаривают, — в общем, такие «засушенные аскеты». А этот — живой и радостный, улыбается, весело так смотрит. Это был отец Амвросий (Юрасов). Познакомились, и он дал мне первое послушание — чистить от птичьего помёта колокольню. Вот вам и Авгиевы конюшни!

Так вот, в Жарках я прожила несколько дней.

К о. Амвросию тогда много молодежи приезжало — из Москвы, с рюкзаками ехали, на несколько дней. Все мы были примерно одного возраста, но — совершенно разные, каждый со своей историей духовных исканий, со своей «мировоззренческой кашей» в голове: «смесью» из восточных религий, разных философских идей… Все мы только начинали свое вхождение в церковную жизнь.

В январе 1992 года закончила аспирантуру в театральном, думала — что дальше?

Театр уже перестал интересовать, не оправдал моих духовных ожиданий, впрочем, как и сам мир. Почему мне было многое неинтересно в миру? Потому что я видела: вот тут эта сфера кончается, тут стена, а за ней ничего. Вот следующая сфера. Тут опять стена. За ней — пустота.

Мне тогда казалось, что в театре, в искусстве этого нет. Что эта сфера имеет свою безконечность, которую можно изучать и изучать… Оказалось — ничего подобного. Та же история. Много позже я спрашивала у одной своей знакомой, бывшей сокурсницы: «Что с тобой, почему ты в таком угнетённом состоянии?» А она говорила: «Ты разве не знаешь, что театр душу иссушает?» Театр ничего не дает духу. Он дает какие-то другие вещи. Нравственные вещи, безусловно, может дать. Но безконечности там нет, разве что «дурная безконечность» (почти по Гегелю).  А мне нужна была настоящая…

ХОРОШИЙ БАТЮШКА

Заканчивая аспирантуру, спросила духовника — что дальше делать? Он ответил: «Можешь приехать к нам». Свято-Введенскому женскому монастырю в г. Иваново, который основал и строил отец Амвросий, было тогда чуть менее года.

Каюсь, я не очень послушное чадо, да еще и критик — мне надо всё проверить. Подумала: «А вдруг батюшка ошибся?» И решила уточнить. В те годы под Петербургом в Сусанино жила блаженная Любушка, многие ездили к ней за советом, поехала и я. Одна-то трусила — не умею разговаривать с блаженными, пригласила знакомую — Валентину (Царствие ей Небесное!), она часто ездила к Любушке. Сказали, что Любушка деньги не берёт, только хлеб и свечи. На подворье Валаамского монастыря купила две самые красивые свечи с ленточками (как оказалось потом, венчальные — ведь я в свечах не разбиралась совсем), свежих булочек, и мы поехали. Сейчас уже плохо помню, да и от близости блаженной была в каком-то ступоре. Я молчала, говорила и спрашивала про меня Валентина: «Вот девушка хочет идти в монастырь, можно?»

— Можно.

Валентина продолжает: «В монастырь, к отцу Амвросию».

— Можно, хороший батюшка.

— Она боится, что родители её там увидят, живут рядом.

— А у отца Амвросия несколько монастырей.

На этом наш разговор и закончился. Любушка взяла наш хлеб, чем очень порадовала Валентину (потом она мне сказала, что Любушка не у всех принимает), взяла свечи со словами: «Мы их на Пасху в храм принесем». Любушка пошла в храм. Службы ещё не было, храм пустой. Любушка с кем-то невидимым беседовала, спорила, отгоняла и топала на них ногой. Потом стала обходить иконы, прикладываться к каждой и долго молиться. Мы постояли немного и ушли.

Так было получено благословение идти в монастырь.

Как только сошла с поезда, матушка дала послушание — чистить лук. Трапезная тогда была в подвале под храмом — маленькое такое помещение, непроветриваемое. Сижу я над этими тазами с луком и обливаюсь слезами — нет, не от горя — аллергия на лук. Лицо распухло, ничего не вижу, а сама радуюсь и чему радуюсь — не пойму.

А потом отправили меня мыть полы в храме. И вот как только я взяла швабру в руки, произошла интересная вещь: тут же были решены все мои вопросы. Зачем, для чего мы? Я поняла, что попала туда, куда должна была попасть с самого начала. И душа успокоилась. Вздохнула с облегчением: «Я дома. После долгих поисков наконец-то нашла!»

С моими родителями было непросто. Наверное, можно было бы рубануть сплеча — и всё. Но я так не могла, знала, что к моим нужен другой подход — щадящий. Потому решила готовить их постепенно, понемногу рассказывать об изменениях в моей жизни. Пришлось говорить полуправду, потребовалось несколько лет, пока они узнали всё. А потом мама приняла святое крещение и стала как ангел. Совсем другой человек. Прошло больше 20 лет, не скажу, что родители серьезно воцерковились — сложно им, но несколько раз в году причащаются и исповедуются.

ИМЯ

Постриг я приняла не сразу. Ведь как бывает: сначала послушница, потом она становится инокиней — совершается рясофорный постриг. Пройдет немало лет, прежде чем будет совершен мантийный постриг. Как готовятся к постригу? Как человек внутренне готовится к браку, к рождению, к крещению, к похоронам? Постриг — это одновременно и смерть, и рождение, и брак. Подготовка — вся жизнь. Духовник несколько лет смотрит — готова ли ты? Хотя — мне, послушнице, так хотелось! И видя такое мое желание, батюшка говорит: «Ну ладно, иди в пошивочную мастерскую, пусть тебе там одежды пошьют». Одежды-то пошили, но они висели у меня еще года два, прежде чем постригли в рясофор! А между иноческим и мантийным постригом прошло пять лет.

При постриге всегда меняют имя — ведь начинается другая жизнь. Как-то спросила своего духовника — архимандрита Амвросия, как давали имена в его бытность. Оказывается, в Троице-Сергиевой Лавре, правда, было это более 40 лет назад, имена писали на листочках, листочки лежали на мощах преподобного Сергия Радонежского, а потом их во время пострига оттуда брали: кому какое достанется, а вернее, какое благословит через Преподобного Господь. Было и ещё одно условие — новое имя обязательно начиналось на ту же букву, что и полученное при крещении. Так, послушник Александр получил имя Амвросия.

Отец Амвросий вспомнил, как один из постригаемых узнал, что ему приготовлено имя древнее, заковыристое, которое ему очень не нравилось. Но имя-то уже заготовлено, просить о его перемене он не дерзал, да и кто послушает? Стал молиться: «Святителю отче Николае, помоги»! Пришло время пострига, подходит Владыка к постригаемому, чтобы произнести слова из чина пострига: «Брат наш монах (имя) постригает власы главы своея…» — и запнулся, забыл имя, думал, думал, махнул рукой и говорит: «Брат наш монах Николай». То-то было радости у новопостриженного монаха Николая!

У нас одна сестра очень расстроилась, когда дали ей имя Рипсимия, а когда прочла житие святой, так полюбила имя, что теперь лучше и не надо.

Прежде в нашем монастыре имя выбирал духовник, на листе писали имена нынешнее и будущее, например: Вера — Евфросиния. Этот листок был необходим, потому что постриги у нас были большие — по 20 человек, Владыке всех их запомнить было бы сложно. Чаще всего сестра не знала, какое имя она получит при постриге, в редких случаях знала, когда духовник, видя ее особую любовь к какому-то святому, давал имя этого святого.

О своем имени я знала, вернее, надеялась, что постригут в  честь святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова — духовник знал о моём желании. У меня в келии еще до пострига оказалось несколько икон святых, носящих имя Иоанн: Святой Пророк, Предтеча и Креститель Господень Иоанн, Апостол Иоанн Богослов, святитель Иоанн Златоуст, святитель Иоанн Шанхайский, мученик Иоанн Воин, святой праведный Иоанн Русский.

Стала Иоанной, думала, что имя распространенное, понятное, но оказалось, что это не так. Как-то беседовала с мирянином. Он намеривается подарить мне свою книгу, спрашивает: «Вас как зовут?» — «Иоанна». Пишет на титульном листе: «На добрую память и.о. Анне». Так я стала исполняющей обязанности.

Монахиня Иоанна (Смирнова), насельница Введенского монастыря, г. Иваново