Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Былинки Александра Ракова

О РОДИНА! С ТАКОЙ ТОСКОЮ КРИЧИТ ПОРУГАННАЯ ЧЕСТЬ

22 июня 1941 года — память Всех Святых; восход — 4:43,заход — 22:20; долгота дня — 17:37. Не танцуйте сегодня, не пойте, в предвечерний задумчивый час молчаливо у окон постойте, вспомяните погибших за вас. Вадим Шефнер.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
О Родина! Как это странно, что в Александровском саду его могила безымянна и — у народа на виду. Из Александровского сада он выползает на твой свет. Как хвост победного парада, влачит он свой кровавый след. Во глубине тысячелетий Владимир-Солнышко встаёт, и знаменосец твой последний по Красной площади ползёт. В его лице полно туману, а под локтями синий дым. Заткнул свою сквозную рану он бывшим знаменем твоим. Его слова подобны бреду и осыпают прах земной: «За мной враги идут по следу, они убьют тебя со мной. О Родина! С какой тоскою кричит поруганная честь! Добей меня своей рукою. Я криком выдаю: ты здесь. Немилосердное решенье прими за совесть и за страх. У Божьей Матери прощенье я отмолю на небесах…» Судьба на подвиг не готова. Слова уходят в пустоту. И возвращается он снова под безымянную плиту. Юрий Кузнецов, †2003
Сын-то твой — от какого, молви, солдата? Старшины? Или политрука? Постояльцы твои, кашей жирною из концентрата угощая тебя, норовили огладить бока. Постояльцы твои были рады картошке в мундирах, из сеней принесённой капусте со льдом… На штанах и шинелях еще ни подпалин, ни дырок — вся война впереди, наступления первый подъём… Постояльцы портянки на печке сушили, в ряд ложились на белом полу; засыпая, солёные шутки шутили, до костей разомлев по теплу… В свете лампы потушенной лица уснувшие смутны, чей-то храп, бормотанье — неведомо чьё… Кто из них из твоей комнатухи под утро — половицей не скрипнуть бы — крался на место своё? На рассвете ждала их дорога прямая под ещё не знакомый им огненный вал… Кто из них дольше всех, строй походный ломая, рукавицею тёплою в небе махал и махал?.. А когда твой живот округлился под юбкой льняною, а когда в нём забилось, откликнулось болью в спине, ты к соседке пошла: «Мил моя, не качай головою! Загляни ввечеру — помощь сделаешь мне. Не качай головой, не кори… Получилась калина-малина: не вдова, не невеста — ничейная, вышло, жена… Приходи ввечеру — собираюсь родить ноне сына! Пригодится стране — мнится, долгая будет война…» Леонид Агеев, СПб, †1992
Жалели, жалели бабоньки безусых солдатиков, нестройно бредущих навстречу кровавой буче войны. Говорило им житьём наученное бабье сердце, что хлебнут они лихушка досыта и первый бой для многих станет и последним. Солдатики-то — школьники, только глаза на Божий свет распахивают наивные, так и крутят тонкими шеями. Бодрились они, конечно, друг друга подначивали, рассказывали свои похождения, но правдиво не получалось, но и обличителей не было. Форма сидела мешковато, винтовка била по ногам, и обмотки растягивались по пыльной дороге.
— Эх, робята, небось и девчонки поцеловать не успели, или не глянулся пока никто — вон вам какое время развеселое для гулянок досталось… Вздыхала баба и утирала по привычке концом заношенного платка уголок глаза. Жалко ей мальчишек-несмышлёнышей — покалечат, а то и в яму братскую… На западе громыхало все громче.
А под вечер, когда стрелковый взвод угоманивался наконец от безконечных армейских дел, подходила баба невзначай, будто воды снести, к худому очкарику с выпирающими из гимнастёрки лопатками и говорила только ему слышное: «Слышь, очкастенький, ты приходи ночью, я дверь запирать не стану…» И удалялась с полными вёдрами до хаты по бабьим делам: много их, дел-то, ещё дотемна зробить надо.
…Рано-рано, когда проснувшееся солнышко сладко потягивалось перед июньским рассветом, разбудила она солдатика, чем-то неуловимо похожего на её старшего сына, и слабо толкнула в дверь: «Иди-иди, а то старшина твой шибко строгий, застукает…» И трижды мелко перекрестила худую спину защитника Отечества, а другая рука всё искала конец платка, чтобы по привычке вытереть утреннюю слезу.
Были женщины в войну — всех любили, всех жалели, кто в обмотках и в шинели. Я такую знал одну. Было общее у них: возвышали в ласках женских не каких-нибудь снабженцев, интендантов и штабных, а солдатика того, молодого, что, быть может, за Отчизну жизнь положит, не изведав ничего. Но потом — войне конец. Наступили перемены, и они сошли со сцены, и отнюдь не под венец. Разумеется, тогда мы ничуть не ощущали благодарности, печали, сожаленья и стыда. Константин Ваншенкин, †2003
Всё выкрошила, всё вывернула, всё вытащила наружу война — и чувства, и волю, и характер. Перемешала война безпримерную смелость с трусостью до онемения, подвиг с предательством, жадность со щедростью. На войне каждый человек на виду — не убежишь, не спрячешься за спину. И незримое в мирное время великое милосердие. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.14,13). А злость на врага такая была, что в рукопашном буквально рвали его зубами. А кончался бой — вытирал солдат с финки красной травой загустевшую чужую кровь и, уже остывая и прикуривая самокрутку, устало говорил трясущемуся пленному немцу: «Ну что, получил, фриц, земельки русской?» И сплевывал рядом коричневую от махры тягучую слюну.
Отец Иоанн на мой вопрос, как оккупанты относились к русским, отвечал немногословно: «Немцы в нашем посёлке не зверствовали. Убили только счетовода — члена партии. Но я, слава Богу, ни смертей, ни виселиц не видел, Господь уберёг». Хозяйка дома, который пыталась поджечь Зоя Космодемьянская, норовила побольнее стукнуть партизанку. Ещё в газете мы рассказывали о судьбе девочки Светы. «Я родилась на Дону через месяц после начала войны в большом хуторе, который переходил из рук в руки. Тот день я помню хорошо. Бабушка из остатков кукурузной муки напекла лепёшек, но стоявшие в хате немцы их отобрали. Мне было три года, привлечённая запахом, я подошла к тому, который уписывал наши лепёшки, и уставилась немцу в рот. Он отвернулся. Тогда я зашла с другой стороны, и ногой он пнул меня в голову. Случилось кровоизлияние в глаз, сгусток крови прирос, теперь — ядерная катаракта. Со временем стал слепнуть и левый глаз…» Сейчас бывшую девочку зовут Светланой Алексеевной Дегтяренко, она — председатель Общества слепых на Васильевском острове. Хотите проверить мой рассказ — зайдите на 9-ю линию В.О., д.6, кв.25.
Бормотал, в санбате лёжа, обратясь лицом к стене, — как тогда писалось, Боже, не вернуть такого мне! Было чище, было строже, было ярче на войне… Как тогда любилось, Боже, не вернуть такого мне! Много лет прошло, и всё же с чем сравню по глубине эту боль и радость, Боже? Не вернуть такого мне! Семен Ботвинник, СПб, †2004
У войны и вправду не женское лицо, скорее нечеловечески страшный звериный оскал. Но получается, разная для всех война была, и нет одного понимания этой огромной беды для всех. И всё равно жалость оставалась жалостью, и доброта — добротой, и суть человека — в сердце его.
†«В том состоит чистота сердца, чтобы, видя грешников или немощных, иметь к ним сострадание и быть милосердным». Прп.Макарий Великий.

предыдущая    следующая