Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Валерий Лялин

ВЕЧЕР НА ИВАНОВОМ ПОГОСТЕ

Зимой на Северо-Западе России дни стоят короткие, с воробьиный нос, а ночи длинные, тёмные и морозные, наводящие тяжёлую русскую тоску и уныние, особенно в лесных деревнях, где в основном остались старики и старухи, доживающие свой советский век. Несмотря на то что в космосе летают спутники и космические корабли и весь мир опутан компьютерной интернетной паутиной, здесь — сонное царство. Спит лес, засыпанный снегами, спят реки, покрытые толстым льдом, спят деревеньки, по самые окна погрузившиеся в сугробы. На проводах вдоль шоссе висит бахрома сверкающего инея, на деревянных столбах — снежные шапки. А приложишь ухо к столбу — он гудит, гудит напряжённо и безостановочно. А что он гудит и чего там гудеть сюда, в глушь? Кто его знает?! Дед Матвей, что пасёт деревенское стадо, говорит:

— Это начальство гудёт из области по обязанности, за что и хорошее жалование берёт, да кто его здесь слышит? Разве что лоси, кабаны да волки.

И вот в эту глухую пору, да ещё под вечер, пришлось мне ехать здесь на своей машине из гостей от свата, пригласившего меня на охоту. Сват жил в собственном доме в небольшом посёлке при лесокомбинате. Я пробыл у него неделю и вот в самые сретенские морозы возвращался назад по пустынному, плохо очищенному от снега шоссе. Справа сплошной угрюмой стеной стоит еловый лес, над ним висит большой багровый диск заходящего солнца, и ни души. Как только солнце зашло за лес, сразу стало темнеть, на небе появились бледные звёзды. Я включил фары, и дальний свет выхватывал то стройную, обложенную снегом, как ватой, ель, то какое-то корявое придорожное дерево, то скачущего в свете фар безтолкового зайца. В машине что-то подозрительно стало стучать. Я подумал: «Еще этого в такой мороз мне не хватало». Машина плохо стала тянуть, пошла рывками, наконец в моторе что-то затарахтело, и она остановилась на обочине. Я вышел из машины, и сразу лютый мороз перехватил дыхание и защипал лицо. Я представил, что меня ожидает: ночь, мороз, волки, и нет надежды, что кто-нибудь проедет и возьмет на буксир. Все мои попытки наладить машину ни к чему не привели.

Как-то, с Божией помощью, надо продержаться до утра, а утром авось кто-нибудь да проедет мимо. У меня в багажнике был топор, которым я нарубил кучу веток и повалил небольшое сухое дерево. В сторонке от машины при помощи бензина я разжёг большой костёр и стоя грелся у него. На случай волков, которых здесь развелась прорва, я надел на пояс патронташ и закинул за спину ружьё. Присев на корточки, я шевелил палкой в костре. В мороз огонь особенно прожорлив, только и успевай подбрасывать в него ветки. Я вспомнил, как на фронте зимой мы ночевали в лесу, соорудив нодью. Это два бревна, положенные друг на друга, укрепленные колышками, а между ними мы просовывали сухие сучья и мох. Зажигали — и эти брёвна медленно горели всю ночь, обогревая лежащих вповалку солдат. Мне одному, конечно, нодью не соорудить. Просто сил не хватит ворочать бревна. Ну ладно, буду поддерживать костер и пойду нарублю еще веток... Стало совсем темно, ветра не было, и на чёрном небе дрожащим холодным светом ярко горели звёзды. Было тихо, только иногда в лесу раздавался громкий треск — это крепкий мороз рвал древесину. Так прошло часа два, и пока никаких изменений не предвиделось. От этих хлопот и суеты я почувствовал усталость, да и ноги стали болеть. Да еще и мысль о волках не оставляла меня. Не дай Бог, волки наскочат. В такой мороз они делаются от голода наглые и безстрашные. Ну да ладно, как-нибудь отобьюсь да в машине отсижусь, если не замерзну.

Внезапно я вздрогнул и сорвал со спины ружьё, нацелив его на выскочившего из темноты зверя. Это оказалась крупная чёрно-белая лайка. Она подошла ко мне, обнюхала ноги и, насторожив острые уши, уставилась в сторону леса. Пока никого не было, но вот послышался кашель и скрип снега под лыжами. На свет вышел старик. Он прищурился на огонь и сказал:

— Бедуешь здесь?!

— Бедую.

За спиной у старика виднелось ружьё и еще пара лыж, которые он снял и положил рядом со мной.

— С машиной что? Крах?

— Надо в мастерскую.

— Это уже до завтра, а сейчас пошли ко мне. Негоже тебе в такой морозище на ночь оставаться. Да ещё у нас волки балуют.

— А ты как, дедушка, здесь оказался?

— А здесь рядом наша деревушка: Иванов Погост. Увидел я на дороге костёр и думаю: надо пойти посмотреть, кто там бедует.

— Как вас, дедушка, звать-величать?

— Матвеем Ивановичем зовёмся.

Перед тем как идти, я написал записку и налепил на лобовое стекло машины, чтобы, кто может, взял её на буксир, погудел мне — и я выйду на дорогу с Иванова Погоста.

— Услышу ли от дороги? — спросил я деда.

— Как не услышишь? Обязательно услышишь. Тут близко.

Я встал на лыжи и пошёл вслед за стариком. Идти пришлось недолго, и мы вышли на деревенскую улицу, освещённую светом, падавшим из окон. Деревенька оказалась маленькой, всего-то домов десять-двенадцать. Я её с дороги не видел, потому что она прикрыта лесным урочищем. Впереди, всё обнюхивая, бежала собака, приведшая нас ко двору. Мы прошли через тёмные холодные сени и вошли в избу. Она состояла из одной большой комнаты, на пороге которой сидел самодовольный рыжий кот и вылизывал когтистую лапу. Справа от двери, занимая треть помещения, стояла большая русская печь со множеством удобных и полезных приспособлений. Тут была и большая топка, прикрытая железной заслонкой, и вмазанный чугунный казан с постоянно горячей водой, и ниши для сушения валенок, и обширная лежанка, где могли устроиться и спать в тепле сразу пять человек. Под стенами стояли широкие лавки. Посреди — большой скособоченный стол с керосиновой лампой. В красном углу теп-лилась лампадка под хорошего письма иконами. Рядом — лубочная старинная картина: развесёлые пьяные грешники с гармошками в обнимку с блудницами идут широким путём и в конце его валятся в огненную преисподнюю. На другой половине картины изображены сухие постные старцы с котомками и торбами, лезущие в гору узким путём прямо в Царство Небесное, у врат которого стоит с ключом гостеприимный апостол Петр.

Всё в избе было просто, без всяких городских украшательств, без традиционных обоев, столь любимых тараканами и клопами, без пахучего линолеума и прочего. С другой стороны красного угла было много фотографий, к которым особенно питают пристрастие деревенские жители. В рамочках под стеклом красовались молодые солдаты времен Первой мировой войны с выпученными глазами и каменными лицами. Они сидели под фотоательевскими пальмами на тонких венских стульях и старались щегольнуть начищенными сапогами и громадными саблями. На других фотках они же, в остроконечных буденновках со звездою, сидят около пулемёта «максим» под знаменем с надписью «Смерть мировому капиталу!». Были здесь и колхозные стахановки с граблями и косами, и дорогие покойники во гробах, и счастливые молодожёны, и солдаты Отечественной войны с медалями и костылями.

За столом при свете керосиновой лампы сидели и делали уроки мальчик лет десяти и девочка лет восьми со светлыми льняными волосами.

— Это мои внуки. Круглые сироты, — сказал Матвей Иванович. — Родители их погибли на дороге в аварии. Уж такое Господь возложил на меня послушание — воспитывать их. Так и живём втроём. Есть у нас и хозяйство: коровушка, поросёнок, несколько овец, куры, огород. Пенсию получаем. Слава Богу, так и живём. Не голодаем. Жаль вот только, света нет. Сгорел трансформатор, а новый всё не поставят. Ну, да и без электричества обходимся. Меньше искушений и соблазнов. Вот и телевизор поэтому не заводим. В Писании сказано: «Не всякого впускай в дом свой». А с телевизором дом не дом, а проходной двор. С ним-то в дом входят и воры, и убивцы, и блудницы, и всякие колдуны и звездочёты, и черти, и дьяволы, и сам сатана. Тьфу, не к ночи будь помянут проклятик.

— Дедушка, а я от мальчишек в школе слышал стишок про телевизор, — сказал Вася.

— А ну-ка, Васенька, скажи, а мы послушаем.

— Свет телевизора в каждом окне, это лампадки зажгли сатане.

— Ха-ха-ха, ну и стишок! Прямо не в бровь, а в глаз лукавому!

— Время ужинать. Накрывай, Маша, на стол. А ты, Вася, поди подбрось сена животинам, им тоже надо на ночь подкормиться.

Маша расставила тарелки, положила ложки, нарезала хлеб. Рогатым ухватом ловко вынула из печи и поставила на стол чугунок с кашей и к ней кринку молока. Со двора вернулся Вася и встал у стола. Меня тоже пригласили к ужину. Матвей Иванович прочитал «Отче наш», благословил трапезу, мы сели на лавки и принялись за еду. Во время трапезы по православному обычаю хозяева соблюдали молчание. После еды дедушка прочел благодарственную молитву: «Благодарим Тя, Христе Боже наш».

После ужина Маша тщательно вытерла стол и перемыла посуду. Дедушка тем временем готовился читать что-нибудь из Пролога или Алфавитного Патерика. Маша подкрутила фитиль в лампе и прибавила света. Дед надел на нос очки, перекрестился и открыл большую старинную книгу с медными застёжками. Все приготовились слушать. Дедушка послюнил палец, перевернул страницу, торжественно посмотрел на слушателей и начал:

— Сегодня мы будем читать про святого египетского монаха авву Даниила.

«Поведал некоторый отец, что авва Даниил пришёл однажды в селение для продажи рукоделия. Молодой человек, житель того же селения, просил его войти в дом свой и сотворить молитву о жене его, которая была безплодна. Старец оказал ему послушание, вошел в дом его и помолился о жене его. По благословению Божию она сделалась беременною. Некоторые, чуждые Божиего страха, начали злоречить, говоря: «Молодой человек не способен к чадорождению! Жена его зачала от аввы Даниила». Дошли эти толки и до старца; он послал сказать молодому человеку: «Когда жена твоя родит, извести меня». Когда жена родила, муж ее пришел в скит и сказал старцу: «Бог по молитвам твоим даровал нам дитя». Авва сказал ему: «Когда будут крестить дитя, сделай в этот день обед и угощение и призови меня, сродников и друзей своих». Молодой человек сделал так. Во время обеда, когда все сидели за столом, старец взял дитя на руки и перед всеми спросил его: «Кто твой отец?» Дитя протянуло руку и, показав пальцем на молодого человека, сказало: «Вот отец мой». Дитяти было двенадцать дней. Все, видевшие это, прославили Бога, а старец встал из-за стола и бежал в скит».

— Ой, дедушка, да как же это, ведь такие маленькие не говорят и ничего не понимают?

— Здесь, Маша, во всем действует Бог по молитве своего угодника аввы Даниила. Бог по Своему желанию может изменять природы естество. И чего невозможно человеку, возможно Богу. Ну, дети, помолитесь и ложитесь спать.

Не прошло и полчаса, как дети, постелив себе на лавках, крепко спали.

— Что-то собака надрывается. Кто-то пришёл. Пойду открою калитку.

Накинув тулуп на плечи, Матвей Иванович пошёл к воротам. Вскоре он вернулся с соседом — стариком с большой окладистой бородой. Старик вошёл, увидел меня, поздоровался. На иконы посмотрел, но не крестился и не положил поклон.

— Это мой сосед Яков Петрович. Вы, наверное, удивляетесь, что, вошед, он не помолился на иконы, как положено православному.

— Мы на никонианские иконы не молимся, — проворчал Яков Петрович.

— А почему? — спросил я.

— В них святости мы не находим. Пишут их — лик утучнён, перстосложение безблагодатное — Малакса.

— Что это?

— Да был такой греческий епископ Малакса, который придумал благословлять не двуперстием, а раскорякой. Да еще гонитель Никон на ваших иконах ковчег упразднил. Мы молимся только на свои древние иконы.

— Так вы какой веры? — спросил я.

— Мы — старообрядцы Поморского согласия.

— А ты, Яков, как думаешь спасаться, если не только наших икон не признаёшь, но и причастия не приемлешь?

— Я, Матвей Иванович, как могу приемлять причастие, если у нас нет священников?

— А куда они делись?

— Да вымерли все со временем, а новых ставить некому было.

Матвей Иванович огладил бородку, поглядел на меня и спросил Якова Петровича:

— А вот в Евангелии Господь наш Иисус Христос говорит: Кто не вкушает Моего Тела и Крови, тот не войдёт в Царствие Небесное. Что ты на это скажешь?

— Наш знаменитый старообрядческий начётчик Пичугин учил нас на этот счёт, что за наше благочестие по молитвам неотступным Господь причащает нас не чувственно, а духовно.

—Э-э, Яков Петрович, это у вас новоизобретенное мудрование. Этим вы думаете Христа объехать. Не получится! Вы уже начали хитрить-мудрить, как иудеи. Вот им в субботу их закон не дозволяет уходить от дома сверх меры. Так мне знакомый еврей рассказывал, как их раввины придумали обходить этот закон. Значит, еврей берет под мышку зонтик, набивает карманы хлебом и отправляется в путь. Прошел законную мерку, стоп. Дальше — Бога гневить. И вот он устраивает якобы дом. Раскрывает зонтик — это крыша, садится и жуёт хлеб. Пусть Бог думает, что он дома обедает. Пожевал, пожевал, сложил зонтик и еще может мерку идти. И так идут, сколько хотят. Так и Пичугин придумал вам духовное причастие. Талмудисты вы стали.

— Тебя, Матвей Иванович, не переспоришь, — Яков Петрович поднялся с лавки. — Ведь я к тебе за дрожжами пришел. Моя хозяйка хочет на ночь квашню ставить, а дрожжей-то и нет.

— А на дворе-то метель поднялась, — сказал вошедший Матвей Иванович, проводивший соседа.

Я выглянул во двор: действительно — снежная круговерть. Ничего не видно. К крыльцу подбежала собака, вся облепленная снегом, из раскрытой пасти вываливался пар. Она забежала в сени и, вытянув хвост, начала трястись, сбрасывая с себя снег. В избу хозяин собаку не пускал, так как собака — животное нечистое и в дом, где святые иконы, по православному обычаю её пускать не полагается. Мы уселись на лавку, и я спросил хозяина:

— Расскажите, как вы здесь живёте в такой глуши?

— Ну вот так и живём. Есть у нас деревянная часовня, куда на праздники приезжает священник из райцентра. Есть маленькая школа-восьмилетка. Учителя тоже приезжают вахтовым методом. При школе есть библиотека. Муку привозят. Хлеб печём сами. У всех есть огороды, скот. Так и живём. Главное — духом не падать. Живём, спасаемся.

— От чего же вы спасаетесь, Матвей Иванович?

— А спасаемся, дорогой друг, прежде всего от самих себя. Что есть в нашей душе? Хаос. Вот отсюда греховная тоска, беснование, пьянство, драки, ругань. Прежде всего надо душу свою утихомирить, привести её в порядок. Но самому, одному это не под силу, но возможно только с Божией помощью. Стараемся жить по Евангельским заветам Господа нашего. Здесь главное — постепенность и чтобы из воли Божией не выходить. Так понемногу душа умиротворяется. А когда в душе водворяется мир, тогда все пойдёт как по маслу и жить будет хорошо и без телевизора. Вот сам спасайся и других спасай. Показывай путь ко Христу. Я вот двух внуков воспитываю. Бог даст, будут хорошими людьми.

Еще мы много говорили под шум ветра и стук метели в окна. Наконец Матвей Иванович полез спать на полати. А я постелил себе на лавке. Ночью сквозь сон я слышал собачий лай, визг и возню на дворе. Утром, когда я проснулся, в залепленном снегом окне синел рассвет. По избе ходил озабоченный хозяин, что-то бормоча.

— Что случилось? — спросил я его.

— Волки нас ночью посетили. Утащили со двора собаку. Видно, выскочил он на них оборонять сарай с овцами. А без собаки я как без рук.

— Не горюйте, я с оказией пришлю вам волкодава — кавказскую овчарку. У меня в городе есть такая на примете.

Вдруг Матвей Иванович насторожился.

— Чу, гудят! Это с дороги гудят. Дорогу до райцентра, видно, уже расчистили, и кто-то может взять вас на буксир.

Мы встали на лыжи и до-шли до дороги. Гудел милицейский вездеход. Он взял меня на буксир. Я распрощался с хозяином, и мы тронулись к райцентру. А через месяц я с едущим по этой дороге знакомым прислал обещанную Матвею Ивановичу собаку.

предыдущая    следующая