Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

СВОБОДА ДУХА

Читала Вадима Кожинова «Победы и беды России» и там натолкнулась на слова Бердяева: «Россия – страна безграничной свободы духа». Бердяев утверждает, что эту внутреннюю свободу русский народ не уступит ни за какие блага мира.   А нам предложили поменять нашу свободу духа на материальный достаток.

Для большинства русских такой обмен невозможен. Неудивительно,  что спиваются и мужчины, и женщины. А зачем жить? Во имя чего работать? Чтобы купить какую-то вещь, а потом снести ее, уже немодную, на помойку и купить другую, модную? Отдавать этому время и силы могут лишь те, у кого  в душе свистит ветер. Чтобы не чувствовать этого ветра, держат телевизор всегда включённым, слушают рекламу и бегут покупать любую новинку.   Но «свобода духа дается лишь тому, кто не слишком поглощён жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия – страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощённым мещанскими нормами. «…Русский человек с большой лёгкостью уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип странника так характерен для России. Странник – самый свободный человек на земле» (Бердяев).

Мне кажется, что в восьмидесятые годы опустевшие деревни были заселены именно теми людьми, в ком была ещё жива свобода духа. Они не просто с лёгкостью  покидали цивилизованный быт большого города, они с радостью принимались приспосабливаться к суровым условиям русской деревни. В 1978 году ещё и мысли ни у кого не было перебраться хоть на лето в чужую деревню и жить самостоятельно, а жить в деревне зиму вообще уму непостижимо! Но прошло 3-4 года, и ни одного пустого дома в новгородских деревнях не осталось. Эти дома покупались только с правом на снос. А потребуется совхозу земля – подведут бульдозер, и нет больше у тебя дома. И всё-таки люди перебирались, обустраивались, оставляя свои тесные городские квартирки детям. Здесь они находили хоть и рискованную, но зато абсолютную свободу.  Сумел поладить с соседями – живи припеваючи. Не сумел – твой дом сгорел, покупай в другом месте. Простой русский человек эту свободу духа называл одним емким словом ВОЛЯ. «Воля царя боле», и всё тут. Желание чувствовать себя вольно толкало русского человека на освоение всё новых и новых земель. Теперь такой возможности нет. Сильные люди приходят к вере, слабые – к бутылке.

В советское время был и ещё один выход – семейные походы «дикарей». Обычно две добротных русских семьи объединялись и с целой оравой ребятишек обживали какое-нибудь озерцо в глухомани, куда и добраться-то от станции  можно было только на тракторе. Мою семью потянуло на речные просторы, когда о байдарках ещё и не слыхали. Решили сами сделать разборную лодку. Шпангоуты гнули из трубок от старых раскладушек. Получилось что-то несусветное, но груз и одного человека эта посудина держала и всё-таки двигалась по течению. Все остальные шли пешком по берегу. Позднее, когда появились в продаже, мы купили настоящую двухместную байдарку и все четверо в ней помещались. Подросли дети – купили вторую байдарку. Ребятам захотелось пройтись по порогам. А  мне страшно. Решила посоветоваться со специалистами. Пошла в клуб. Попала к Плечко. Это удивительно интеллигентный и интересный человек! Он потом издал несколько книг о маршрутах по рекам Северо-Запада.

Меня интересовало, по каким порогам можно пройти  с детьми впервые, без особого риска. Посоветовал: по Ловати от Великих Лук. Здесь мы путешествовали только своей семьёй, две байдарки. Ребята верховодили, шли впереди, мы за ними. Перед первыми порогами остановились, поднялись на высокий берег, высматривали, где лучше пройти. Я вообще, кроме камней и бурунов, ничего не видела и готова была повернуть обратно. Но ребята уверенно приближались к порогу и нам командовали: «Держите в треугольник, в самую вершину!» Действительно, вода, проходя между двумя подводными большими камнями, образует треугольник, и в вершине его стоят высокие волны. В эти волны нужно врезаться на большой скорости, сразу же повернуть лодку туда, куда мчится струя, иначе наскочишь на камень, тебя закрутит, перевернёт и «поминай как звали». Конечно, это были не пороги, а перекаты. Уровень воды до порога был немного выше, чем после порога. Вода нигде не падала, а только убыстряла бег. На настоящие пороги ребята ходили в Карелию уже без нас. К тому времени они стали взрослыми, а мы постарели. Мы бы с удовольствием пошли и в Карелию, но нас не брали. Все участники походов были с жёнами, и «старики» были ни к чему.  На Ловати мы быстро приноровились, привыкли и большинство порогов проходили благополучно. Но два случая было рискованных. Впереди большие волны, дети уже мчатся среди них, только две белых шапочки несутся вперёд. Мне страшно за них, и мой взгляд устремляется туда, где мелькают эти шапочки. Вдруг толчок. Мы сели на камень, и нас разворачивает поперек струи. Оттолкнуться никак не удается. Муж решил выбраться из лодки и тогда попробовать ее спихнуть. Но вода тут же подхватила лодку и понесла. Он остался стоять  среди клокочущей воды, среди камней и бурунов. Тогда МЧС не было. Приходилось рассчитывать только на свои силы. Он все-таки выплыл на гладкую воду, уцепился за байдарку, и мы благополучно добрались до берега. Другой случай –  мы наскочили на острый камень и прорвали лодку. Дыра была большая, вода быстро стала заполнять лодку, а нас вынесло на широкий плёс, до берега не добраться, вещи уже плавали в воде. Увидели недалеко островок Ситки. Там должно быть не слишком глубоко. Действительно, там оказались камни. С помощью другой лодки мы разгрузились, просушили байдарку, заклеили и двинулись дальше. От ребят нам досталось: как это мы ухитрились налететь на этот камень, он и был-то совсем в стороне. Мы помалкивали, виноваты. Дети уже сориентировались в этой порожистой обстановке, а нас всё ещё что-то пугало. Во время таких путешествий наши сыновья быстро взрослели, учились оценивать ситуацию, находить нужный выход, набирались жизненного опыта. Но самое главное – нас влекла сюда абсолютная свобода. Три недели полной оторванности от мира. Мы радио даже не брали. Это я сейчас вспомнила о радио, а тогда, может, и не было такого радио, которое можно было бы взять с собой в лес. Мы впервые пошли в поход в 1961 году.

Начинали мы походы по нашей родовой речке Обноре. Четверо в двухместной байдарке. В какой-то день, едва мы взяли вёсла в руки, полил сильный дождь. К полудню мы были уже совершенно мокрые. Решили остановиться, поставить палатку и в ней переждать дождь. Мы только стали разгружаться, как к нам спустились с высокого берега две старухи. Оказывается, на горе была деревня. Они предложили нам  обсушиться у них и обогреться, да и людей они давно не видели – гостям рады. Мы перетаскали вещи, перенесли байдарку и вошли в дом. Нам указали горенку, где можно было переодеться, и усадили за стол. Оказывается, в доме жили три сестры, три одинокие старухи. На столе уже шумел самовар, пузырилось топлёное молоко в широком горшке, розовела ватрушка. Мальчики всего поели, отдохнули, поблагодарили и попросили разрешения встать из-за стола и посидеть на крылечке. Они вышли. Через какое-то время старшая, тётя Катя, закрыла лицо руками и заплакала. Это меня испугало, озадачило. Я решила, что мы чем-то сразу ухитрились обидеть хозяек. Может быть, мальчики что-нибудь натворили? Тётя Катя овладела собой, вытерла лицо и засмеялась:

«Я из-за мальчиков и расплакалась. Ведь  и у меня могли быть такие внуки. Мне уже 80 лет, сидим мы здесь, три кукушки, и ни одного родного человека во всём белом свете нет. А ведь мы были питерянки, богатые барышни, отец имел винные погреба (так до революции назывались винные магазины). Жили в Питере, деревни почти совсем не знали. А после революции всё рухнуло. Повёз отец нас в деревню, а мы ни о чём и не думали. Едем в нарядной коляске, и сами нарядные. Кисейные платья, модные шляпки, зонтики шёлковые с кружевом. Щебечем, смеёмся. Отец молчит. Подъехали к дому, каждой руку подал, помог сойти на землю и сказал:

– А теперь, барышни, прошу запомнить: вы больше не барышни, вы – крестьянки. Закрывайте зонтики, снимайте шляпки, подтыкайте подолы и марш в огород – гряды полоть!

Так и остались здесь. Много лет прошло. Маменька говорит как-то: «Катя, принеси девоньку. Что ты одна-то будешь. Принеси девоньку. Вырастишь, внуков Бог даст. Одной-то тяжко в старости». Не решилась. И могла бы, да не решилась. Даже помыслить было страшно – ребёнка в подоле принести. А вот увидела твоих-то мальчиков, и подумалось, будто это внуки мои. Вот и расплакалась».

Принимали нас в этом доме как родных. Обогрели, обсушили. Сам дом  у них был очень большой. На повети не брёвна, а половой тёс. Они его даже мыли. В избе и горнице половицы широченные, некрашеные и белизны необыкновенной. Это надо уметь – до такой белизны пол отмыть, да и силы надо какие! Я спросила тётю Катю:

– Кто же вам так пол моет? Ведь это же сколько труда!

– Полно, матушка, сижу да мою.

Это «сижу да мою» повергло и тогда меня в оцепенение. А теперь мне тоже 80, и помыть пол, покрытый линолеумом, для меня большая проблема. Уже трудно наклоняться, уже нельзя встать на колени. А как же мыть сидя?

Меня всегда интересовали старые женщины, просто старухи, словно я знала, что доживу до глубокой старости. Совсем еще юная, читала «Войну и мир». Графиня Ростова первая попала в мою коллекцию. Ведь ей отвели верхние комнаты, горничную и приживалку. По нашим-то меркам – чего бы ещё! Но она совсем не была довольна. Потом, конечно, мои тётушки. Их было много. О многих я уже писала. Но больше всего мне нравятся «Старые старухи» Бориса Шергина. Он большой мастер. Его старухи живут в моем сознании, веселят меня. Просто не удержаться, чтобы не пересказать момент: рассматривают свою фотографию и рассуждают примерно так: «Борькя-то вовсе сымать не умеет. Каких обезьян насымал. А помнишь, как француз в Турецкую войну нас снял – какие крали получились!» Трудно себя осмыслить в старости.

В наших походах принимал участие ещё и четвероногий спутник – пёсик Чебурашка. Своё имя он получил значительно раньше, чем появился фильм. Дети читали книгу Успенского «Крокодил Гена и его друзья» и использовали это имя для своего нового крошечного друга. Наш Чебурашка должен был стать пинчером, но не получился. Вырос побольше, чем полагалось, хотя экстерьер целиком соответствовал породе. Первое время его носили в дамской сумочке, и только осенью, достигнув своего предельного роста, он перестал в нее забираться. Чебурашка очень нравился и посторонним людям. Узнав его имя, с удивлением спрашивали, а сколько ему лет, ведь фильм только что вышел на экран. Приходилось объяснять, что фильм сделан по книге.

Чебурашка долгое время был верным спутником в наших походах, хотя и совершенно безполезным. Сторож из него не получился. Вечером он первым забирался в палатку. Бывало, ещё только лапник положим да накроем его чехлами от байдарки, как он уже укладывается в самой середине. Накроем его палаткой, растянем, закрепим, а он всё не вылезает. И только когда начинаем вещи затаскивать, он выбирается и переходит в палатку. Долгие годы он очень охотно путешествовал на байдарке. Пока был молод, сидел на носу байдарки, прямо на деке. Сидеть ему было неудобно. Поверхность там неровная, через парусину выступают металлические части, да и сама парусина не деревянный пол. Устойчивости на ней не чувствуешь. Но Чебурашка сидел, как столбик, всегда смотрел вперёд, иногда принюхивался и чихал. Если движение по реке затягивалось, он уставал сидеть, переходил в середину байдарки и укладывался на рюкзаках. Утром в палатке спал дольше всех. Мы уже у костра хлопочем, а он ещё храпит в палатке, взвизгивает и тихонько лает в своих собачьих снах. С годами он постарел, мордочка стала совсем седая. Уже не сидел на деке «вперёдсмотрящим», а лежал, прижавшись к чьим-нибудь ногам. Да и в байдарку забирался неохотно, иногда прятался, его приходилось искать и ловить.

Сейчас читаю любопытную книжицу Михаила Веллера. Она полна анекдотов и парадоксов, но раскрывает чисто философские проблемы. По изложению доступна всем. Здесь тоже затронута тема свободы, но решается она просто: «Плюнь на все, иди бродяжить и чеши пузо в тенёчке». Собственно говоря, мы так и делали в течение  18 лет. Во время отпуска на байдарках по рекам, в праздники пешком по лесам и болотам отшагаем километров 50-60 и радуемся. И не одни мы. Семейный «дикий» туризм в семидесятые-восьмидесятые годы был очень популярен. На любой реке, будь то Тигода или Западная Двина, Угра или Ветлуга, – всюду встречались такие группы. И состав и  психология семейных туристов очень отличались от организованных групп. Да на этих реках организованных  и не было. Пока не выселили народ из деревень, путешествовать было очень удобно. Пришло время обеда, остановились у деревни, купили творогу, сметаны, молока, навернули как следует и дальше поехали. Однажды мы даже стоянку назвали «Семнадцатилитровая». Столько молока выпили за пару дней. Правда, «чесать пузо в тенёчке» не приходилось. Слишком много соблазнов – грибы, ягоды, рыбалка.  А вечерами от костра не отойти – разговоров на всю ночь хватит.

Но в походе по верховьям Ветлуги наши молочные надежды не оправдались. Мы проходили на байдарках большую деревню. Вдоль берега стояли отличные дома. Мы еще полюбовались на них. Но скоро какое-то тяжёлое чувство охватило нас. Даже жутко стало. Всё было освещено ярким солнцем. Добротные дома сияли окнами. Возле домов стояли нетронутые поленницы дров. Их хватило бы не на одну зиму. В заулках – стога сена.  Видно, что и они простояли всю зиму нетронутыми. А кругом тишина. Не кричит петух, не кудахчет курица, не взлает собака. И на улице нет никого. Не играют дети, нет взрослых, нет скотины. Мёртвая деревня. Это страшно. Мы не могли понять, почему жители оставили такие дома, куда они делись. Что здесь могло случиться? Спросить было не у кого. К вечеру добрались до следующей деревни. То же самое. Вышли на берег посмотреть. Никого. Дом открыт. В доме пустота. Стоит печь, но и возле печи нет ни кочерги, ни ухвата.  Заглянули в баню. В бане всё на месте: вёдра, тазы, бак для холодной воды. Решили помыться в бане и не ставить палатку, а переночевать в доме. Истопили русскую печку, натаскали и уложили на пол сена. Это наша постель. Пока ребята топили баню, пошла посмотреть деревню. В другом конце её тоже топилась баня. Оказалось, такие же туристы. Живут уже третий день и уходить не собираются. Недалеко от деревни большая старица, там хорошо берёт рыба. Поинтересовалась, почему деревни брошены.  Деревни неперспективные, всех жителей заставили переселиться в железнодорожные посёлки. Думаю, что жители не были рады такому переселению.

Но рыбалка в старице отличная. Поймали несколько крупных щук. Нарезали кусками, уложили плотно в кастрюлю, залили маслом и тушили в русской печи. Костей выбирать не надо. Косточки мягкие, как у шпрот. Еле вытащила ребят из этой деревни. Но и дальше по Ветлуге хорошо брали щуки на «дорожку». Вечером выбираем стоянку, а рыба уже в садке плещется. Жалко расставаться с такой свободой, снова выбираться к людям, к работе, заботам и обязанностям. До нового года живем воспоминаниями, снова переживаем наиболее яркие моменты похода. После нового года обсуждаем новый маршрут, подбираем спутников и мечтаем о свободе.

Такая свобода пьянит. Хочется скорее до неё добраться. Выберешься из поезда, договоришься с машиной – и к реке, чтобы скорей лодки собрать, погрузиться и начать веслами работать. Уйти, уйти подальше, чтобы уже ничего, кроме реки, лугов, леса больше не видеть. Но вот наконец выбрались на природу. Теперь чаю хочется. Смотришь, где удобно остановиться, костерок развести, душу отвести. Мужики уже забыли все свои звёзды и степени, бегают чуть не нагишом, с комарами сражаются. А ребятишки, наоборот, с самым серьёзным видом лягушек ловят, жерлички, донки готовят, удочки разматывают. Маленьких детей такая свобода особенно радует.

В советское время было много интеллектуального мусора. Вся голова им забита. Все всё прекрасно понимают, а сидят на собраниях с самым серьёзным видом. Если сосед уснул, ему зверски завидуют, но сами спать не решаются. Вспоминается анекдот: «Бросить бы всё да уехать в Урюпинск!»  В Урюпинск, конечно, не уезжали, а три недели, проведённые под открытым небом, хорошо восстанавливали силы, проветривали голову.

Я заканчиваю свои воспоминания. Они светлые. Моё сознание устроено так, что заново  воображать картины прошлого не приходилось. Я без конца могу вызывать в нём ту или иную картину. И каждый раз она встаёт передо мной в том виде, как запечатлелась в первый раз. Я вижу предметы, краски, ощущаю запахи, звуки. Мне остаётся только всмотреться и записать, что я вижу, слышу, чувствую. Поэтому то, что я описала, абсолютно правдиво. Но это совсем не значит, что так светла была вся моя жизнь. Тяжёлые моменты жизни  в моём сознании картин не оставляли. Я даже не всегда помнила причину переживания, но боль, отчаяние, безвыходность этих ситуаций живут во мне всегда. Все эти переживания приводят к подавленности и ослаблению жизненной силы. Их не приходится вызывать. От них приходится всячески избавляться. Тут помогает только молитва.

предыдущая