Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ВНУКИ

Перебрались мы в деревню в середине апреля, как только  ушёл лёд и появилась возможность добираться на моторной лодке. Других дорог не было. День был яркий. Пробивалась зелёненькая травка. Высокий берег реки казался умытым. Пока мы перетаскивали вещи, шестилетняя внучка резвилась на берегу. Она бегала, прыгала, кружилась, что-то напевала, но наконец  остановилась и долго стояла  неподвижно. Потом подошла к нам и спросила:

– Почему здесь так много неба?

– А разве в городе ты неба не видела?

– Столько не видела.

– Что же ты там видела?

– Ноги.

А что ещё может увидеть городской ребёнок на узкой улице в толпе людей, спешащих на работу? Чтобы увидеть небо и осознать это, недостаточно  идти по улице или работать в огороде. Нужно обязательно достичь такого места, где бы вас окружал неоглядный простор и первобытная тишина.  Такая тишина священна. Вы сами ощутите это, когда окажетесь в широком поле, в берёзовой роще или в сумеречном еловом лесу. Берегите эту тишину и научите ваших детей беречь её. Она лечит больную душу, она же делает человека мудрым. Природа – первоисточник всего прекрасного в человеке. Относясь к природе с благоговением, вы откроете для себя  целительную и воспитательную силу природы. Маленькие дети чувствуют это особенно остро.

Однажды дедушка с внучкой пошли в лес. Нужно было вырубить жёрдочку цыплятам для насеста. Вдруг внучка возвращается с громкими рыданиями. Не может вымолвить ни слова.  Я испугалась.

– Скажи же, что случилось?

Наконец слышу:

– Дедушка… на ромашку… наступил!

Смешно?  Нисколько. Так уж устроена душа ребенка – жалеть, ощущать как собственную боль, как потерю гибель одного цветка на тропе. Написала это и задумалась. Ведь это было  почти тридцать лет назад! Может ли современный ребёнок так жалеть, так чувствовать природу?  В православных семьях –  может. Ведь там исключён телевизор, и сознание ребёнка не искалечено  всякими страшилками, боевиками и мерзостью рекламы. Духовную оккупацию народа осуществляют в первую очередь именно через телевизор. Конечно, и печатная информация играет свою роль. Но её надо прочесть, а это теперь далеко не всем доступно. Отучили нас читать.

Однажды соседка принесла Маше гусёнка. Он только что вылупился на свет Божий. Меня это озадачило – гусёнок не игрушка.

– Не возьмёте, так я ему голову сверну и кошке отдам.

Оказывается, из семи яиц вылупился только один, но с одним соседка возиться не хотела. Гусёнок жалобно пищал. Маша смотрела на меня, а в глазах стояли слёзы. Поняв, что можно гусёнка взять, она прижала его к своему телу и прикрыла тёплой рукой. Гусёнок замолчал.  Так он и рос у Маши за пазухой. Когда девочка убегала играть с детьми, гусёнок с удовольствием пристраивался на руках у меня или у деда. Маша назвала его Акка, в честь мудрой гусыни из сказки «Путешествие Нильса с дикими гусями». Из нашего гусёнка вырос большой, красивый, умный и гордый гусь. Чужих он не терпел, с шипением набрасывался на каждого встречного, а с нами был очень нежен. Стоило только присесть возле него, как он прижимался к человеку, укладывал свою шею нам на плечи и начинал клювом перебирать на голове наши волосы. Видимо, наши «пёрышки чистил». Со временем мы приобрели для него гусыню. Появились и гусятки. Река была рядом. Целый день гуси были на реке, но когда наступало время кормления, мы кричали: «Акка! Акка!», гусь отзывался громким «га!» и приводил все семейство к кормушке. Гусята подросли, размерами своими они почти сравнялись  со старшими и стали бороться за первенство между собой, а потом и за главенство в семье, то есть оспаривать роль вожака. Как отец оттрепал их! Ухватив за шею, он болтал их, как тряпки, и ставил одного возле другого в ровненький рядок. А те, пристыжённые, вытягивали шеи и прижимали головы к траве. Видимо, просили прощения. Но этим дело не кончилось. Акка долго еще важно ходил возле этого ряда взад и вперёд, высоко подняв голову, и всё говорил, говорил, говорил, а подросшие гуси все стояли, прижав головы к траве. Сосед тоже наблюдал эту сцену и высказался: «Вот под носом уже взошло, а в голове еще не посеяно. Что люди, что птица, у малых-то ума нет». Махнул рукой и ушёл. Недавно к нему приезжал сын. Видимо, и он был своим сыном недоволен.

Привезли нам двух внуков. Одного я подхватила на руки, а другой побежал знакомиться  с гусями. Акка набросился на него как на чужого. Крик, рёв! С ребёнком на руках я стала ногами отпихивать гуся от старшего внука. А гусь уцепился за его рубашонку и треплет. Пришлось поддать ему, чтобы отлетел подальше. Убежали в дом. Вечером гусей во дворе не обнаружили. Звали, звали у реки – никто не отозвался. Было уже темно. Пришлось оставить гусей на реке до утра. Думали, проголодаются к утру и придут, но и утром они не появились. Пошли по берегу посмотреть, где они. Как только Акка увидел нас, подал сигнал, и все гуси, хлопая по воде крыльями, спрятались за островок. Уже вечером, пока не стемнело, мы сели в байдарку и заставили их вернуться домой. Акка явно был возмущен и все время пытался кого-нибудь ущипнуть. Неужели так обиделся? Что же теперь делать? Я почувствовала себя очень виноватой. Я готова была просить у гуся прощения, ласково говорила с ним, но все безрезультатно. Он меня не понимал. Но понял же он своих гусят, когда  они просили  у него прошения! Я присела пониже. Гусь заинтересованно насторожился и замер. Я склонила голову. Он ждал. Что же, я и голову должна положить на траву?! Он ждал. Я вытянула вперед руку и сжатый кулак положила на траву. Гусь удовлетворённо гакнул, подошёл ко мне, прижался, положил свою длинную шею ко мне на плечо и стал  мне «чистить пёрышки». Мир был восстановлен.

В нашем доме летом охотно селились ласточки. Гнёзда они лепили внутри, под крышей. Особенно много их было в сенях. Это создавало определённые неудобства. Когда птенцы подрастали, они садились на край гнезда, свешивали хвостики, и птичья капля падала на пол. Все ворчали:  «Грязи слишком много», но и с ласточками расставаться не хотелось. Как-то прибежали внуки:

– Бабушка, мы ласточкам пелёнки подстелили!

Действительно, под каждым гнездом на полу лежала четвертушка газеты. «Пелёнки» они меняли часто.

Пока внуки не подросли, они часто жили у меня зиму – то один, то другой.

Птицы зимой – это очень большая радость. С ранней осени мы начинали приучать синичек. Кормили их семечками подсолнуха. Большая синица – птичка смелая, привыкает к человеку быстро.  Возьмёт с кормушки семечко, взлетит на ветку, лапкой прижмёт семечко к ветке и начинает расклевывать. Позавтракав, никуда от дома не улетают, ждут, когда ещё мы выйдем на улицу. В карманах у нас всегда семечки. Птицы это знают и начинают кружиться над нами, садятся на плечи, на голову, заглядывают в глаза – выпрашивают. Протянешь руку с семечками, они одна перед другой пикируют на ладонь, хватают семечко, и в сторону. Соседи мои не верили, что каждый так может, считали, что я секрет какой-то знаю. Через нашу деревню проходил зимник. Вывозили брёвна из леса. Я попросила шофера привезти мне бутылку масла. Он охотно согласился, но на следующий день ему пришлось ехать в другое место. Масло он передал приятелю, но никак не мог объяснить, кому надо отвезти это масло. Имени моего он не знал. Наконец сказал:

– Знаешь старуху, которой птицы на руки садятся? Вот ей и передай.

Переезжая в Калиты, я привезла с собой икону Божией Матери. Зачем? Мне казалось,  что я всего лишь не хочу  отступить  от традиций моих предков. Кроме того, в душе еще теплилось «что-то», что казалось уже совсем ненужным, но с чем расстаться было очень жалко.

Однажды ко мне привезли маленького внука. Он уже стал разговаривать и был забавен, как все малыши в этом возрасте. Но его мучили ночные кошмары. Среди ночи он просыпался с ужасным криком. Пока я в темноте добиралась до выключателя и зажигала свет, ужас овладевал им совершенно. Одна с таким малышом, практически в пустой деревне, я не знала, что предпринять. Успокаивая его, я спрашивала, чего же он испугался, почему так кричит. Однажды он мне сказал сквозь слёзы:

– Мне приснился сон большой и чёрный, а я хочу маленького и беленького.

Вот тогда я вспомнила открытку, которую видела в своем детстве у деревенской тётушки. На открытке был изображен спящий в колыбельке младенец, а над ним сияющий ангел с белыми крыльями.

Чтобы успокоить малыша, я стала рассказывать ему, что у каждого человека, даже самого маленького, есть свой ангел-хранитель. Тихий светлый ангел, он всегда рядышком, всегда с нами. Надо только помнить о нем. Как вспомнишь, тебе сразу станет хорошо и ничуть не страшно. Поднесла малыша к иконе, указала на Младенца и Богородицу, что-то говорила о них, понимая, что важны не сами слова, а любовь и надежда, которые должны звучать и в них, и в самой интонации.

Днём уже соорудила лампадку и повесила к иконе. В сумерки зажгла её и опять поднесла малыша.

– Видишь, как теперь здесь светло. Они и ночью будут с нами.

– И ангел?

– И ангел тоже.

Спать укладывались спокойно. Ночью слышу:

– Бабушка, ты тут?

– Тут.

– И ангел тут?

– И ангел тут.

– А я знаю.

Что знает малыш, для меня осталось загадкой, но кошмары прекратились. Жаль только, что я тогда ещё ничего не поняла. Понимание пришло значительно позже. Но история с ангелом имела продолжение.

Из-за хозяйственных дел я вынуждена была оставлять в избе ребёнка одного и пыталась повлиять на него, чтобы он не нарушал запреты:

– Маленькие детки бывают непослушными. Тогда ангел отворачивается от них и тихо плачет.

Однажды перед сном внук сказал:

– Бабушка, а сегодня ангел плакал.

– Как?  Почему?

– Я суп вылил за окошко, когда ты за водой на реку уходила.

Оказывается, не мог уснуть, пока не покаялся.

Теперь я понимаю, что совершенно неосознанно, интуитивно дала ребенку возможность жить духовной жизнью, соизмерять свои поступки с чем-то высшим, светлым, что он познал ещё тогда, а я все эти годы ещё брела в потемках.

Я любила лес. Там душа отдыхает, хоть на время освобождаешься от постоянных жизненных забот. Там видишь, чувствуешь и думаешь по-другому. Наша простая и скромная русская природа особенно располагает к созерцательности, помогает по-новому оценить свою жизнь, разглядеть в ней главное. В наш век распада и смуты и для детей это очень важно. Ведь у них тоже копится усталость, раздражение и злость. Любые городские развлечения только усиливают это состояние. Чтобы душа ребенка сохранилась живой и трепетной, способной  к развитию, общение с природой необходимо.  Когда приезжали ко мне внуки, все мои хозяйственные заботы отступали на задний план. Мы много бродили по лесам – просто знакомились с местностью. Были любимые места, где мы отдыхали, разводили костёр, варили картошку, пили чай.  Был у нас свой закон – в лесу не шуметь, стараться передвигаться беззвучно. Мы слушали звон ручья, шум ветра, щебет птиц, видели белок, но других зверей так никогда и не удалось встретить.

Только однажды осенью, когда было много грибов и рябины были усыпаны красными гроздьями, нам пришлось ощутить присутствие медведей.

День был удивительно чист и светел. Я решила свести ребятишек на Долгую Ниву. Там был молодой лесок, где всегда было много подосиновиков. Наклонишься пониже, посмотришь в сторонку и видишь поверх травки их красные шляпки. Собирать их легко и весело. Вдруг младший спрашивает:

  – Бабушка, почему здесь так цирком пахнет?

Я подошла. Действительно, запах характерный. Зимой его водили в цирк, показывали, где живут звери, которые выступают на арене. Запах он запомнил. Я осмотрелась.  Совсем недалеко я увидела большую свежую медвежью кучу. На ней ярко выделялись  непереваренные ягодки рябины. Значит, медведь рядом и наблюдает за нами. Знаю, что от медведя не убежишь. И еще знаю старинное поверье: Господь заповедал медведю человека обходить, медведь человека не тронет. Всё равно очень страшно. Надо уходить. Тихенько зову детей. Выбираемся из лесочка и выходим на Долгую Ниву. По дороге рассказываю детям о ленинградском писателе Сахарнове, который бродил по глухим лесам с фоторужьём и хотел встретиться с медведем, чтобы сфотографировать его  с близкого расстояния. С медведями он встречался, и не один раз, но они от него убегали. Приходилось фотографировать медведей убегающих. Но это, пожалуй, лучше и для писателя, и для читателей. Когда мы пришли домой, внук  спросил: «Так это все-таки медведем пахло?»

О нашем приключении я рассказала соседке. Она мне поведала о своей встрече с медведем, куда более серьёзной.

Это было вскоре после войны. Было голодно. Решила она со своей подружкой сходить в далёкое большое село и обменять кое-какие вещички на хлеб. Дорога шла лесом. Вдруг из кустов выскочил медвежонок. Он явно решил с ними поиграть. Бегал вокруг, хватал их за подолы, отскакивал и снова лез к ним. Девушки поняли, что встречи с его матерью не миновать. Где медвежонок,  там и медведица. Действительно, медведица вскоре вышла из леса и направилась к ним. Девушки заплакали, обнялись и опустились на землю там, где стояли. Приготовились умирать. Медведица подошла, старательно их обнюхала, потом повернулась задом и облила сначала одну, потом другую. После этого поддала медвежонку лапой так, что он заскулил, и спокойно ушла в лес вместе со своим медвежонком. Девушки посидели еще какое-то время, поняли, что остались живы, дошли до ручейка, выстирали свои одёжки, вымылись сами и пошли дальше.

В наше многолетнее бродяжничество по глухим лесам в прежние годы мы ни разу не столкнулись с медведем, но следы его  на мягкой весенней земле встречали и даже фотографировали.       

В зимние каникулы внуки гостили у меня в деревне. Опять бродили по лесам. Зимой это еще интереснее. Все следы видно. Вот осенью здесь мы срубили осину. К ней ведет такая плотная,  утоптанная тропа, что мы даже не могли понять, кто же по ней ходит. Пошли по этой тропе и пришли к нашей осине. Вокруг неё снег был просто утрамбован, и на нём сплошь заячий и лосиный помёт. Ветки на осине были погрызены и ствол во многих местах обглодан. Через неделю мы решили ещё раз туда прогуляться. Тропу еле нашли. Она вся была занесена снегом. Пробрались к осине. Ни одного следочка. Кругом пушистый снег, а осина вся белая, от коры ни кусочка не осталось. Зато видели в лесу  «кузницу дятла» и «столовую белки». Их легко отличить и найти просто. Дятел, когда расклёвывает шишку, чешуйки от нее широко разбрасывает, их хорошо видно на снегу. Белка обедает на пенёчке, чешуйки складывает ровненькой кучкой.

Мне, кажется, никогда не кончить такие воспоминания. На них душой отдыхаешь. Картины одна за другой  встают перед глазами. Вот и ещё одна. После первой зимы пошли прогуляться  по умытым полям. Все поля по старым канавам заросли берёзами. Идем возле берёз и без конца натыкаемся на кучки тетеревиного помёта. Шагов десять пройдёшь – и опять кучка. Да так по всей длине поля. Отчего бы это? Наконец, вспомнился мне рассказ Пришвина «Тетерева в лунках». Ну конечно, это тетерева. Днем на берёзах наклюются почек, а вечером нырнут в сугроб, пробегут под снегом, устроятся там и спят, пока снова не проголодаются. Им тепло и от лис безопасно.

Но прошло немного времени, исчезли тетерева, исчезли и зайцы. Зимой стало почти невозможно встретить заячий след. Думаю, что причина здесь в том, что стали летом с самолёта  рассеивать какие-то ядовитые вещества по берегам реки, говорили, что ольху уничтожают. Но самолет летит высоко, а ветер дует, куда ему надо. Видимо, отравили не только растения, но и животных.

В Ленинграде мы не держали кошек. Муж не любил, и я особой сладости от общения с ними не чувствовала. Но в деревне без кошки не обойтись. Детям котёнок тоже большая радость. Наша Васёна была не только умна, она обладала необычайным тактом, какой-то особой деликатностью. Прекрасно чувствовала, что нравится хозяевам, а что они не одобряют. Она никогда не вертелась под ногами, не канючила, не прыгала на лавку, когда семья сидела за столом. Но и сама умела показать, что ей не по вкусу. Если положишь ей в блюдце еды, а она сочтёт эту еду для себя непригодной, то она поворачивается к блюдцу задом и начинает делать вид, что заскребает «всю эту гадость» задними лапами. А потом отряхнёт лапы, будто от песка, и отойдёт с гордым видом. К моему удивлению, дед очень полюбил эту кошку. Он даже позволял ей садиться на лавку возле себя на определённом расстоянии. А она, в знак признательности, трогала его за рукав лапкой. Чуть-чуть. Слегка тронет, посмотрит в глаза и опять сидит спокойно столбиком.

Как-то поставила я на пол тёплый чугунок с картошкой. Она старательно об него тёрлась, а мы сначала и не заметили. Белоснежное ухо и бочок стали чёрными. Пришлось эти места намазать сливочным маслом. Целый день она вылизывала себя и стала снова белой. Детям очень понравилось, как кошка умывается. Предложили снова намазать её сажей – пусть умывается. Но оказалось, достаточно слегка смазать её носик сливочным маслом – умывание растянется на целый день.

Дедушка умер.  Мы снова все собрались в Калитах. Без конца его вспоминали. Да и как было не вспоминать – здесь всё было сделано его руками. Вот лавки – широкие, прочные, накрепко к стене прибитые. Совсем как в Вологодской. И ларь в сенях, настоящий прежний ларь. Всё туда уберёшь, и ни одна мышь не заберётся.

Вдруг Маша засияла.

– А вы знаете, какой мне подарок дедушка сделал прошлым летом?

Все остановились в  удивлении.

– В прошлом году, когда мы с дедушкой брали малину в лесу, он мне прочитал наизусть всю поэму Пушкина «Руслан и Людмила». Это было так интересно, так приятно. Я тоже уже начала учить эту поэму наизусть. Вот выучу и обязательно кому-нибудь подарю. Хороший подарок.

Сыновья согласились: хороший подарок.  А что же он нам-то в своё время его не подарил? Передавали бы такой подарок по наследству. Хоть бы в потомках память жила. Я тоже не знала о таком достоинстве деда. В юности он писал стихи, но кто в юности стихов не пишет! Поздно мужики становятся отцами. Всё не до детей. Других забот хватает, на их взгляд, более важных. Одумаются, когда уже внуки подросли, хорошо, если одумаются. А  для внуков добрый и заботливый дед самая большая радость.

Уже много лет спустя, когда внуки стали совсем взрослыми, мы вспоминали деревню Калиты. Все решили, что  это было самое лучшее время в их жизни.  

предыдущая    следующая