Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

О ЧЁМ ЖАЛЕЮТ СТАРИКИ?

Несколько лет вместе с другими православными добровольцами я помогала одиноким старикам. Сегодня мне даже трудно сказать, кто получил от этого больше пользы — я или те бабушки и дедушки, чьи последние дни на этой земле я пыталась по мере сил скрасить и облегчить. Могу с уверенностью сказать, что моя система жизненных ценностей после общения с умирающими стариками коренным образом изменилась. Многое из того, что казалось в жизни главным, отошло на второй план. Потому что почти все бабушки и дедушки, с которыми мне приходилось общаться, в один голос жалуются на то, что:

— они родили слишком мало детей.

Основным способом «планирования семьи» в советское время были аборты, и многие нынешние бабушки шли на это детоубийство до десяти, а то и более раз.

«Доченька, где это плачет ребёнок? Я всё время слышу плач младенца», — постоянно жаловалась мне одна лежачая бабушка. Она не верила мне, когда я отвечала, что никакого ребёнка поблизости нет. Слышать детский крик было для старой женщины настолько невыносимо, что она пыталась свести счёты с жизнью. Её успели спасти. «Доченька, я делала аборты. Много абортов… восемь. Мне нет прощенья», — плакала она. Потом она попросила позвать священника: «Хочу исповедоваться, повиниться пред Господом». Пришёл молодой батюшка, выслушал бабушку без единой эмоции, прочитал разрешительную молитву. Наверное, ей именно такой священник и был нужен, без лишних слов и нраво-учений: «…аз же точию свидетель есмь». Затем бабушку соборовали, и впервые за много лет она уснула спокойно, в запахах ладана и елея. После исповеди и соборования голоса младенца она больше не слышала.

Подобных историй о раскаянии в грехе детоубийства перед смертью я могу рассказать множество, но о нерождённых младенцах жалеют не только те, кто делал аборты. Жалеют и те, кто не желал зачинать детей, предохраняясь каким-либо иным способом. «Знаете, Анечка, — доверительно шепчет седенькая бабушка, — я сейчас так жалею, что мы тогда не родили дочке братика или сестричку. Жили мы в коммуналке, впятером в одной комнате с моими родителями. И я думала: ну куда ещё одного ребёнка-то? И эта спит в углу на сундучке, потому что даже кроватку поставить негде. А потом мужу по служебной линии выделили квартиру. А потом другую —
побольше. Но возраст был уже не тот, чтобы рожать». Другая сетует: «Сейчас вот думаю: ну почему я не родила троих, пятерых?! Ведь всё было: муж хороший, надёжный, добытчик, «каменная стена». Работа была, детский сад, школа, кружки… Всех бы вырастили, подняли на ноги, в жизни устроили. А мы просто жили как все: у всех один ребёнок, и у нас пусть будет один». — «Видела, как мой муж нянчится со щенком, и подумала: а ведь это в нём говорят нерастраченные отцовские чувства. Его любви на десятерых бы хватило, а я ему родила только одного», — печалуется третья;

— они слишком много работали.

Этот второй пункт часто связан с первым: многие бабушки вспоминают, что в молодости делали аборты из опасения потерять работу, квалификацию, стаж. В старости, оглядывая прожитую жизнь, они просто ума не могут приложить, зачем за эту работу держались — часто непрестижную, скучную, тяжёлую, низкооплачиваемую.

«Работала я кладовщицей, — вспоминает одна старушка. — Всё время на нервах: вдруг недостачу обнаружат, на меня запишут, тогда — суд, тюрьма. А сейчас думаю: и зачем работала? У мужа-то хороший оклад был. А просто все работали. И я тоже». — «Тридцать лет я проработала в химической лаборатории, — вздыхает другая. — Уже к пятидесяти годам никакого здоровья не осталось: потеряла зубы, приобрела больной желудок и печень… И чего ради, спрашивается? Сегодня моя пенсия — три тысячи рублей, даже на лекарства не хватит». А вот слова одного фронтовика, прошедшего всю войну: «Я приезжал в министерство к десяти утра, во второй половине дня мы получали указания из Кремля и начинали работать с документами. Домой я возвращался часа в два ночи, семьи своей не видел вообще, дети росли без меня»;

— они слишком мало путешествовали.

В числе лучших своих воспоминаний большинство пожилых людей называют путешествия, походы, поездки. Вот несколько реплик: «Помню, как мы ещё студентами поехали на Байкал. Какая же там неземная красота!»; «Мы на целый месяц отправились в круиз на теплоходе по Волге, до Астрахани. Какое же это было счастье! Мы были на экскурсиях в разных старинных русских городах, загорали, купались. Посмотрите, я до сих пор храню фотографии»; «Помню, как мы приехали к друзьям в Грузию. Как нас угощали грузины: хачапури, мясо, домашнее вино, фрукты из своего сада»; «На выходные мы решили поехать в Ленинград. У нас тогда машина была — ещё 21-я «Волга». Семь часов за рулём. Утром сели завтракать в Петродворце, на берегу Финского залива. А потом заработали фонтаны…»; «В Советском Союзе были дешёвые авиабилеты. Почему я тогда не съездила на Дальний Восток, на Сахалин, на Камчатку? Теперь уже никогда эти края не увижу»;

— они покупали слишком много ненужных вещей.

«Видишь, дочка, ковёр на стене висит? Тридцать лет назад за ним записывались в очередь. Когда ковры давали, муж был в командировке, я одна его на своём горбу тащила на вокзал и потом на электричке — в Пушкин. И кому сегодня этот ковёр нужен? Разве что бомжам вместо подстилки»; «Видите, у нас в буфете стоит немецкий фарфоровый сервиз на двенадцать персон. А мы даже никогда в жизни из него не ели, не пили. О! Давайте возьмём оттуда по чашке с блюдцем и выпьем из них чаю наконец. И для варенья розетки выберите самые красивые»; «Мы с ума сходили по этим вещам — покупали, доставали, старались… хрусталь, ковры, сервизы, люстры… А ведь они даже не делают жизнь комфортнее — наоборот, мешают. Ну зачем мы купили эту полированную «стенку»? Всё детство детям испортили: «не трогай», «не царапай». А лучше бы стоял тут самый простой шкаф, из досок сколоченный, зато детям вольготно было бы играть, рисовать, лазать!»; «Купила на всю зарплату финские сапоги. Мы потом целый месяц питались одной картошкой, которую бабушка из деревни привезла. И зачем? Разве кто-нибудь стал меня больше уважать или лучше ко мне относиться, из-за того что у меня сапоги финские, а у других — нет?»;

— они слишком мало общались с друзьями, детьми, родителями.

«Как бы я хотела сейчас увидеть свою мамочку, поцеловать её, поговорить с ней! А мамы уже двадцать лет нет с нами. Я знаю, что когда не будет меня, моя дочка будет точно так же тосковать, ей будет точно так же меня не хватать. Но как ей это объяснить сейчас? Она так редко приезжает!»; «Мой лучший друг с юности — Василий Петрович Морозов — живёт в двух станциях метро от нас. Но вот уже несколько лет мы говорим только по телефону. Для двух стариков-инвалидов даже две станции метро — непреодолимое расстояние. А какие у нас раньше были праздники! Жёны пекли пироги, за столом собиралось по тридцать человек. Песни всегда пели наши любимые. Чаще надо было встречаться, не только по праздникам»; «Родила я Сашеньку и, едва ему исполнилось два месяца, отдала в ясли. Потом — детский сад, школа с продлёнкой… Летом — пионерский лагерь. Однажды вечером прихожу домой и понимаю: там живёт чужой, совершенно мне не знакомый пятнадцатилетний человек»;

— они слишком мало учились.

Едиными устами многие нынешние старики горюют: «Ну почему я не стала поступать в институт, ограничилась только техникумом? Ведь могла бы запросто получить высшее образование. А все говорили: куда тебе, уже двадцать пять лет, давай работай, заканчивай со школярством. Зачем слушала?»; «И что мне мешало выучить немецкий язык хорошо? Ведь сколько лет прожила в Германии с мужем-военным, а помню только: auf Wiedersehen»; «Как мало я читала книг! Всё дела да дела. Видите, какая у нас огромная библиотека, а большинство этих книг я даже никогда не открывала. Не знаю, что там, под обложками»;

— они не интересовались духовными вопросами и не искали веру.

«Как жаль, что в атеистическое время нас ничему не учили, мы ничего не знали» — это любимый ответ современных пожилых людей на самые разные вопросы духовной жизни. Те, кто обрёл веру на склоне лет, часто жалеют, что не смогли или не захотели прийти в Церковь раньше. «Я даже ни одной молитвы не знала. Сейчас молюсь по мере сил. Хотя бы самыми простыми словами: «Господи, помилуй!» Молитва — это такая радость». Другая произносит в раздумье: «Знаете, я всю жизнь верующих людей как-то побаивалась. Особенно всегда боялась, что они тайком от меня научат своей вере моих детей, расскажут им, что Бог есть. Дети-то у меня крещёные, но о Боге я с ними не говорила никогда — сами понимаете, тогда всякое могло быть. А теперь понимаю: у верующих была жизнь, у них было что-то важное, что для меня тогда прошло мимо»; «В советское время в газетах писали об НЛО, «снежном человеке», Бермудском треугольнике, филиппинских целителях, а вот о православной вере — никогда. Только изредка, и то плохое: о священниках, о монастырях. Сколько же мы из-за этого набили шишек: верили в гороскопы, в экстрасенсов, в прочую бесовщину».

Мы считаем себя православными, воцерковлёнными, прошедшими неофитские искушения и устоявшимися во взглядах. Но, беседуя со стариками, понимаешь, что и сами мы ещё не освободились от наносной шелухи мирской жизни, сами прикипели сердцем к каким-то вещам, вместо того чтобы настойчиво просить Бога: «Верую, Господи, помоги моему неверию»; вместо того, чтобы посещать храмы, поститься, молиться, паломничать по монастырям и любить своих близких, как самих себя.

Анна АНИКИНА, СПб

Грустно? Грустно. Больно? Ещё как. Но вот эта картинка, случайно подсмотренная, быть может, утешит хоть кого-то: «Они прожили вместе всю жизнь. Все было: и радость, и горе. Умирающий старик позвал свою старушку. «Что, Федя? Водички дать?» — «Нет. Я… Я тебя…» — сил сказать не хватало, только чмокнул губами. «Любишь?!» — «Очень…» — это были его последние слова. Наверное, это и есть то, что называют «любовь до гроба». Живите полнокровной жизнью, живите так, чтобы потом не было мучительно больно за безцельно прожитые годы. А без детей ваша жизнь будет пуста — уж поверьте в этом нашим старикам. От вас зависит, будет ваш дом полон любви, детского смеха и счастья или же вы встретите старость у разбитого корыта.

следующая