Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ТЁПЛЫЙ ХЛЕБ

Когда кавалеристы проходили через деревню Бережки, немецкий снаряд разорвался на околице и ранил в ногу вороного коня. Отряд ушёл дальше… Коня взял к себе мельник Панкрат… вылечил. Конь терпеливо возил глину, навоз и жерди — помогал Панкрату чинить плотину. Панкрату трудно было прокормить коня, и конь начал ходить по дворам побираться. Постоит, пофыркает, постучит мордой в калитку, и, глядишь, ему вынесут свекольной ботвы, или чёрствого хлеба, или, случалось даже, сладкую морковку. Каждый считал своей обязанностью его покормить.

Жил в Бережках со своей бабкой мальчик Филька по прозвищу Ну Тебя. Филька был молчаливый, недоверчивый, и любимым его выражением было: «Да ну тебя!» Предлагал ли ему соседский мальчишка поискать позеленевшие патроны, Филька отвечал сердитым басом: «Да ну тебя! Ищи сам!» Когда бабка выговаривала ему за неласковость, Филька бормотал: «Да ну тебя! Надоела!»

Зима в этот год стояла тёплая. В один из таких дней раненый конь постучал мордой в калитку к Филькиной бабке. Бабки не было дома, а Филька сидел за столом и жевал кусок хлеба, круто посыпанный солью. Филька вышел за калитку. Конь потянулся к хлебу. «Да ну тебя!» — крикнул Филька и наотмашь ударил коня по губам. Конь отшатнулся, замотал головой, а Филька закинул хлеб далеко в снег и закричал: — На вас не напасёшься, на христарадников! Вон твой хлеб! Иди, копай его мордой из-под снега! Слеза скатилась у коня из глаз. Конь заржал жалобно, протяжно, взмахнул хвостом, и тотчас в голых деревьях, в изгородях и печных трубах завыл пронзительный ветер, вздул снег, запорошил Фильке горло. Всё выше взвивались столбы снежной пыли с окрестных полей, неслись на деревню. Филька вскочил в избу и прислушался. Ревела, обезумев, метель, но сквозь её рёв Филька слышал тонкий и короткий свист — так свистит конский хвост, когда рассерженный конь бьёт им себя по бокам. К ночи небо зазеленело, как лёд, звёзды примёрзли к небесному своду. Мороз стискивал толстые бревна в стенах, и они трещали и лопались.

Бабка, плача, сказала Фильке, что уже замёрзли колодцы и их ждёт неминучая смерть. Воды нет, мука у всех вышла, а мельница работать не сможет, потому что река застыла до самого дна.

— Сто лет назад упал на нашу округу такой же лютый мороз,— говорила бабка. — Заморозил колодцы, побил птиц, высушил до корня леса и сады. Десять лет после того не цвели ни деревья, ни травы. Семена в земле пожухли и пропали. Голая стояла наша земля. Обегал ее стороной всякий зверь — боялся пустыни.

— Отчего же стрясся тот мороз? — спросил Филька.

— От злобы людской. Шёл через нашу деревню старый солдат, попросил в избе хлеба, а хозяин, злой мужик, возьми и дай одну только чёрствую корку. И то не дал в руки, а швырнул на пол и говорит: «Вот тебе! Жуй!» «Мне хлеб с полу поднять невозможно, — говорит солдат. — У меня вместо ноги деревяшка».  «А ногу куда девал?» — спрашивает мужик. «Утерял я ногу на Балканских горах в турецкой баталии», — отвечает солдат. «Ничего. Раз дюже голодный — подымешь, — засмеялся мужик.— Тут тебе камердинеров нету». Солдат покряхтел, изловчился, поднял корку и видит: это не хлеб, а одна зелёная плесень. Тогда солдат вышел на двор, свистнул — и враз буря закружила деревню, крыши посрывала, потом ударил лютый мороз. И мужик тот помер.

— Отчего же он помер? — хрипло спросил Филька.

— От охлаждения сердца… Знать, и нынче завёлся в Бережках дурной человек, обидчик, и сотворил злое дело.

 — Чего ж теперь делать? — спросил Филька. — Неужто помирать?

— Надеяться надо, что поправит дурной человек своё злодейство.

— А как его исправить? — спросил, всхлипывая, Филька.

— Об этом Панкрат знает. Он старик хитрый, учёный… Да неужто в такую стужу до мельницы добежишь? Сразу кровь остановится.

Ночью Филька слез с печи, выскочил на улицу и побежал к мельнице. Снег пел под ногами. Казалось, воздух замёрз, и между землёй и луной осталась одна пустота — жгучая и ясная… Чёрные ивы поседели от стужи. Воздух колол Фильке грудь. Бежать он уже не мог, а тяжело шёл, загребая снег валенками.

Филька постучал в окошко Панкратовой избы. Тотчас в сарае за избой заржал и забил копытом раненый конь. Панкрат отворил дверь, схватил Фильку за шиворот и втащил в избу: «Садись к печке, — сказал он. — Рассказывай». Филька, плача, рассказал, как он обидел раненого коня и как из-за этого упал на деревню мороз. — «Да-а, — вздохнул Панкрат, — плохо твоё дело! Выходит, что из-за тебя всем пропадать. Зачем коня обидел? За что?» — «Чего же мне теперь делать, дедушка Панкрат?» — спросил Филька. — «Изобрести спасение от стужи. Тогда перед людьми не будет  твоей вины. И перед раненой лошадью — тоже… Вот и придумай. Даю тебе сроку час с четвертью».

«Я, — сказал Филька, — как рассветёт, соберу со всей деревни ребят. Возьмём ломы, пешни, топоры, будем рубить лёд у лотка около мельницы, покамест не дорубимся до воды и не потечёт она на колесо. А ты пускай мельницу! Провернёшь колесо двадцать раз, она разогреется и начнёт молоть. Будет и мука, и вода, и всеобщее спасение». — «Ишь ты, шустрый какой! — сказал мельник. — А ежели не согласятся ребята за твою дурь расплачиваться горбом? Ежели скажут: «Да ну его! Сам виноват — пусть сам лёд и скалывает». — «Согласятся! Я их умолю. Наши ребята хорошие». — «Ну, валяй, собирай ребят. А я со стариками потолкую».

В то утро на реке был слышен частый стук ломов. Трещали костры. Ребята и старики скалывали лёд у мельницы. И никто сгоряча не заметил, что после полудня задул по седым ивам ровный и тёплый ветер. В воздухе запахло весной, навозом… С крыш падали и со звоном разбивались сосульки. От теплоты лёд начал оседать и показалась полынья с тёмной водой. Мальчишки прокричали «Ура»… Старое колесо скрипнуло, заскрежетали жернова, и вдруг старая мельница заходила ходуном и пошла стучать, молоть зерно. Панкрат сыпал зерно, а из-под жёрнова лилась в мешки горячая мука. Женщины окунали в неё озябшие руки и смеялись.

По всем дворам кололи звонкие берёзовые дрова. Избы светились от жаркого печного огня. Женщины месили тугое сладкое тесто. И всё, что было живого в избах — ребята, кошки, даже мыши, — всё вертелось около хозяек. Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, соображая, как бы словчиться стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба.

На следующее утро Филька пришёл вместе с ребятами к мельнице. Филька тащил буханку свежего хлеба, а маленький мальчик Николка держал деревянную солонку с крупной жёлтой солью. Панкрат вышел на порог, спросил: «Что за явление? Мне, что ли, хлеб-соль подносите? За какие услуги?» — «Да  нет! — закричали ребята. — Тебе будет особо. А это раненому коню. От Фильки. Помирить мы их хотим». — «Ну что ж, — сказал Панкрат. — Не только человеку извинение требуется». Он отворил ворота сарая, выпустил коня. Конь вышел, вытянул голову, заржал — учуял запах свежего хлеба. Филька разломил буханку, посолил хлеб из солонки и протянул коню. Но конь хлеба не взял, испугался Фильки. Тогда Филька громко заплакал. Ребята зашептались и притихли, а Панкрат потрепал коня по шее: «Не пужайся, Мальчик! Филька не злой человек. Зачем его обижать? Бери хлеб, мирись!» Конь подумал, потом осторожно вытянул шею и взял хлеб из рук Фильки мягкими губами. Съел кусок, обнюхал Фильку и взял второй кусок. Филька ухмылялся сквозь слёзы, а конь жевал хлеб, фыркал. А когда съел весь хлеб, положил голову Фильке на плечо, вздохнул и закрыл глаза от сытости и удовольствия…  

Константин Паустовский (с сокр.)