Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

КТО ГЛАВНЫЙ В «КРАСНОЙ ШАПОЧКЕ»?

Худ. Шестёркин. БезпризорныеОн носился по Москве, передавал многочисленные приветы, забегал в кондитерские за «трюфелями» и «мишками», аккуратно укладывал конфеты в целлофановые пакетики. Прощался и… улетал в свой далёкий Хабаровск. Прилетев в этот раз, посетовал: «Уехал, потому что стал кричать на детей. Я собрал их у себя в кабинете, спрашиваю, заметили ли они, что я стал на них кричать? Они дружно: «Нет, Александр Геннадьевич, вы на нас не кричите».

Его детище, главное дело жизни — приют обездоленных детей, которым трудно. Именно которым трудно, а не трудновоспитуемым. Центр педагогической реабилитации детей, а по сути своей приют: в нём можно приютиться, надёжно укрыться от беды и скопить силы, чтобы в будущем с бедой побороться. Впервые директора Центра Александра Геннадьевича Петрынина я увидела в фильме, показанном Хабаровским телевидением по московской программе.

— Они зовут меня «мама Саша», представляете? Им так хочется произносить слово «мама», что они даже ко мне его приспособили. Дети везде дети. Здесь, за колючей проволокой, — тем более.

Потом оператор по очереди высветил ребячьи лица, бритые затылки, оттопыренные уши, бирочки на куртках. И Саша — безукоризненный строгий костюм, отутюженная рубашка, — что-то совершенно иное, благополучное, уверенное в себе. Но глаза… Такая кричащая боль в глазах… её не сыграть даже гениальному актёру.

Но сразу после фильма пришла на него из колонии местным властям «телега». Мол, подкупает детей, вербует их на свою сторону, задаривает. Чем, как, когда? Оказывается… конфетами. Теми самыми «трюфелями» и «мишками»… Саша объясняет: «В зоне есть дети, которых никто ни разу в жизни не угостил ни одной конфеткой. Протягиваю ему, а он не верит, не берёт, думает, это «прикол» очередной. А бывает, возьмёт и — заплачет».

Но вот ведь — инкриминировали. Маленькая конфета стала причиной разбирательств. Александр Геннадьевич писал объяснительные, доказывал, что любой ребёнок, даже обозлённый, даже жестокий, как у них в зоне, хочет, чтобы его любили. Да, соглашался он, покупал конфеты, угощал, иногда даже утром до подъёма клал на подушку. Да, радовались. Да, благодарили. Соглашался с «обвинениями» в свой адрес. А вот «больше не буду» не сказал. Он и сейчас первым приходит в свой Центр. Быстренько проветрит кабинет, пробежит по этажам и — к выходу. Встанет у двери, и уже первый ребёнок будет встречен им — с конфеткой.

— Ребёнка обязательно кто-то должен встречать у двери, он должен знать, что его у нас ждут.

Он неустанно повторяет эту истину на педсоветах. Его понимают, потому что директор подбирал «команду» себе под стать. Педагогический опыт? Хорошо, конечно. Но вот завхоз Лидия Байдина институтов не кончала, а когда от Павлика Новиченко отказалась мама, молча взяла его за руку и привела к себе домой.

Однажды директор пришёл на урок русского. Учительница втолковывала детям суффиксы «чик-щик». Всё шло как по маслу. Она называла слово, а они дружно прибавляли нужный суффикс:

— Кровель…

— щик!

— Лёт…

— чик!

— Закрой…

— Рот! — хором прокричал класс.

Учительница полными ужаса глазами посмотрела на директора. Комическая ситуация — вместо «закройщик» выпалить «закрой рот» — на самом деле комической не была. Дети, привыкшие к окрикам, упрёкам, нравоучениям, вобрали в себя уже на уровне рефлекса педагогические изыски типа «дай дневник», «выйди из класса», и, конечно, это — «закрой рот». И вот сработало, прорвалось, и не один случайный голос, а стройный отлаженный хор…

Да, дети приходят к ним в Центр из мира, где с ними не церемонились, где их не жаловали, где они очень часто были попросту лишними. Они мстили за это. По-детски жестоко и изобретательно. Они ненавидели обидчиков-учителей, презирали неудачников-родителей. Дети бродяжничали, воровали, постигали извращённую любовь и сладость дармовых денег. Входя в светлое здание Центра, они привычно принимали стойку, чтобы отбить очередную атаку или бьющий по самолюбию приказ «закрой рот». Они были в любой момент готовы послать подальше ещё и этих, взявшихся на их голову «центровских» педагогов. А они им от порога «здравствуйте» и крепкое рукопожатие на равных. А они вели их по кабинетам и говорили: «Смотри, как у нас красиво. Это горница, здесь можно посидеть после уроков с книгой. Это трапезная, здесь тебя накормят. Накормишь, Павловна?»

— А то нет! Всех кормлю, никому не отказываю. Блинчики у меня сегодня. Как ты к блинчикам?

А он к блинчикам — хорошо. Так хорошо, что уже и забыл, когда ел их дома. Матери-то не до блинчиков. Она, отсидев, вновь пошла трясти юбкой по городам и весям, а отец — инвалид, полуслепой. Консервы «сельдь иваси», он хорошо помнит их вкус. Ещё картошку, бывало, с отцом варили. А блинчики…

Любовь творит с человеком чудеса. Её жаркое прикосновение мгновенно растапливает слежавшийся снег, если любовь терпелива и верна. Но любить детей — это одна сторона медали. Другая — научить ребёнка любить других. Учительницу, у которой сегодня болит голова и плохое настроение. Одноклассника, «доставшего» плоскими шуточками. И даже мать, ту самую, не знающую рецепта блинчиков. Принимать любовь — радость. Любить других — труд.

И дети идут сегодня трудиться. В дом престарелых, к тем, кого никто уже долгие годы не любит. Они подготовили для стариков музыкальную программу «Вечер русского романса». Подслеповатые старики устроились поближе к сцене. Как волновались ребята! А как пели! «Я встретил вас…» — выводил звенящим от волнения голосом Антон Переверзев. Ещё совсем недавно Александр Петрынин вызволял его из милиции за драку в парке, — …и сердцу стало так светло…» Он слегка сбился, замолчал, но, встретившись с глазами директора, ещё раз вывел: «и сердцу стало так светло…»

Старики плакали. Аплодировали слабыми своими руками. Среди «артистов» был особый, «заслуженный». Его директор взял в Центр на свой страх и риск — мальчик жесток и непредсказуем. Директор внушил ему, безголосому, что у него неплохой голос и концерт без него проиграет. Мальчуган поехал. Александр Геннадьевич наблюдал за ним. Вот он смотрит вслед нечёсаному старику на костылях, вот закрывает брезгливо нос от дурного запаха стариковских опочивален. Вот заправляет рубашку перед выходом на сцену. «Очи чёрные, очи страстные…» — запел громко, вызывающе, давая понять всем, что для него концерт — дело привычное, а голосок дребезжит. Кто-то из ребят хохотнул было, но получил кулаком в бок и — успокоился. Мальчик допел, директор прошёл «за кулисы»: «Ну, молодец, такой концерт «вытянул», — он пожал руку красному от торжественности момента солисту.

Потом они пошли по палатам и пели для лежачих. Лежачие смотрели в потолок, тяжело вздыхали, виновато улыбались.

А когда дети уходили, произошло главное. Тот самый «заслуженный артист» вдруг достал из кармана шоколадку и протянул слепому старику в колясочке. Старик стал настороженно ощупывать подарок, а «узнав» шоколадку, проговорил, смотря в пространство: «Спасибо, детки, спасибо, это я с чаем, с чаем…»

Потрясение. Его в тот день пережили все «артисты». Этого сильного чувства боятся порой родители, всячески оберегая от него своих чад. Заменяя жизнь суррогатом из надуманных сложностей, родители приучают детей к верхоглядству, эдакому скольжению по жизни, к неспособности вглядеться в пугающие её глубины. Александр Петрынин не боится показывать детям жизнь. Пусть знают, что есть люди, которым не мил белый свет. Они заживо погребены в этом доме. И если ты человек, вспомни про них, поддержи их добрым словом, нехитрой песенкой, шоколадкой…

— А давайте будем ездить сюда каждое воскресенье?

— А давайте подготовим им концерт на День Победы?

— А давайте…

Давайте. Петрынин охотно принимает любое предложение, он радуется, что души ребят, очень похожие на души этих стариков, потому что тоже оставлены и тоже нелюбимы, — эти души встрепенулись сейчас и страдают. А раз страдают, значит, живут.

Центр много лет был мечтой Петрынина. Он вспоминает время, когда работал завучем в школе: «В школе не мои дети. У них есть дом, родители. А мои — брошенные, без дома, без матерей. Я нужен им, эти обойдутся без меня». В Центре живут именно те, которые без него не обойдутся. Он считает, что ему очень повезло, потому что далеко не у каждого есть в жизни главное дело.

В последний свой приезд он рассказал мне страшную историю про Красную Шапочку. Он собрал в горнице самых маленьких, стал читать им эту сказку, потом решил проверить их на внимание:

— Кто главный в «Красной Шапочке»?

— Бабушка, — сказал один.

— Волк, — уверенно заявил другой.

— Дровосеки, — предположил третий.

А один мальчик звонким голосом выкрикнул на всю горницу:

— Да нет же, нет! Мать у неё была, мать, понимаете?

Мальчик этот по сей день в Центре. Потому что у него, в отличие от Красной Шапочки, матери нет. Она спилась и повесилась на колготках, пока малыш спал. Утром он увидел её. Ему было тогда три года, и он долго ходил вокруг неё и просил кушать…

Тяжёлая ноша — людская беда. Человек взвалил эту ношу на себя добровольно и несёт её по жизни. Почему так надо любить этих бедолаг и почему считает он своим долгом восполнять то, что недодано им, и исправлять то, что было искорёжено другими? Он и сам не ответит. Но, почувствовав, что устал, он пугается не своей усталости, а того, что стал повышать на детей голос.

Наталия СУХИНИНА, «Где живут счастливые?», с сокр.

предыдущая    следующая