«Православная вера», Саратов

ВЕРА – ОТ ЛЮБВИ

В книгу «Записи» священника Александра Ельчанинова (†1934) вошли заметки, которые он делал для себя, отрывки из писем, фрагменты проповедей. Это не литературное произведение, а подлинный документ человеческой жизни, отражение души человека, который пришел к священству в зрелом возрасте, будучи уже известным педагогом и общественным деятелем: «Священство — единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе своей самой серьезной стороной и где и ты все время живешь «всерьез».

Нет другого утешения в страдани­ях, как рассматривать их на фоне «того мира»; то и по существу един­ственно верная точка зрения. Если есть только этот мир, то все в нем — сплошь безсмыслица: разлука, болез­ни, страдания невинных, смерть. Все это осмысливается в свете океана жиз­ни невидимой, омывающей маленький островок нашей земной жизни. Кто не испытал духновений «оттуда» в снах, в молитве? Когда человек находит в себе силы согласиться на испытание, посылаемое Богом, он делает этим огромный шаг вперед в своей духов­ной жизни.

Все размышляю о тексте: Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое... (Ин. 15, 19). Признак, что мы Христовы,— наши страдания; и чем больше мы страдаем, тем больше, значит, мы «не от мира». Почему все святые, вслед за Христом, так страда­ли? Соприкосновение с миром и погру­жение в него дает боль последовате­лям Христа, а безболезненными се­бя чувствуют только дети мира сего. Это — вроде безошибочной химиче­ской реакции.

Как бы ни был человек праведен и чист, а есть в нем стихия греха, кото­рая не может войти в Царство Небес­ное, которая должна сгореть; и вот грехи наши горят и сгорают нашими страданиями.

Что умножает в нас духовную силу? — Преодоленное искушение.

Присутствие в нас, существах ко­нечных, безконечного — любви, ведет к желанию смерти как входу в безко­нечность.

Бог не оставляет нас и в нашей тем­ной жизни — в нашей молитве, в Та­инствах, в нашей любви к Богу. Любовь к Богу есть доказательство Его общения с нами.

Жизнь — драгоценный и един­ственный дар, а мы безсмысленно и без­печно тратим ее, забывая о ее кратков­ременности. Мы или с тоской смотрим в прошлое, или ждем будущего, когда будто бы должна начаться настоящая жизнь. Настоящее же, т. е. то, что и есть наша жизнь, уходит в этих безплодных сожалениях и мечтах.

Мнение о нас других людей — вот то зеркало, перед которым позируют почти все без исключения. Человек де­лает себя таким, каким хочет, чтобы его видели. Настоящий же, как он есть на самом деле, не известен никому, вклю­чая часто и его самого, а живет и дей­ствует некая выдуманная и приукрашен­ная фигура. Это стремление к обману так велико, что человек в жертву ему приносит, искажая свою природу, даже самого себя — единственное и непов­торимое, чем является каждая челове­ческая личность.

Зато как пленяет всякий раз встре­ча с человеком, свободным от этой язвы, и как мы любим в детях, не во­шедших еще в полосу сознательности, их полную простоту и непосредствен­ность. Но возможна и сознательная борьба, приход к простоте от этой осложненности. Во всяком случае, осоз­нать в себе присутствие этого зла — половина дела.

Вот тип человека, часто встреча­ющийся: в нем соединение трех черт — 1) гордость, вера в свои силы, упоение своим творчеством, 2) страстная лю­бовь к земной жизни и 3) отсутствие чувства греха. Как такие люди могут подойти к Богу? Таковы, как они есть, — они безнадежно изолированы от Бога, лишены даже потребности в Нем. И этот тип культивируется современной жизнью — воспитанием, литературой и т. д. Идея Бога вытравлена в его душе, и какие нужны катастрофы, чтобы та­кой человек мог возродиться!

Есть религиозность, тесно спутан­ная с эмоциями эстетическими, сенти­ментальными, страстными, легко уживающаяся с эгоизмом, тщеславием, чувственностью. Люди этого типа ищут похвалы и хорошего мнения о них ду­ховника, исповедь их очень трудна, так как они приходят на исповедь, чтобы пожаловаться на других, поплакать, они полны собой, легко обвиняют других. Недоброкачественность их религиозной экзальтации лучше всего доказывается легким переходом к раздражительно­сти и злобе. Люди этого типа дальше от возможности настоящего покаяния, чем самые закоренелые грешники.

Вера — от любви, любовь — от созерцания. Невозможно не любить Христа. Если бы мы Его увидели сей­час, мы бы не оторвали от Него глаз, мы бы слушали Его с услаждением (Мк. 12, 37), мы теснились бы вокруг Него, как теснились евангельские тол­пы. Надо только не противиться Ему, отдаться созерцанию Его Образа — в Евангелии, в святых, в Церкви,— и Он возьмет в плен наше сердце.

Советы близким умершего: ото­рвать свои чувства и боль от телесно­сти, которая пойдет в землю, не тер­зать себя воспоминаниями земных чувств и земных радостей, связанных с умершим, а перешагнуть, хотя бы мысленно, с умершим в тот мир, утешаться любовью близких и совместными молитвами, дать отдых своим не­рвам и своему телу.

Смерть близких — опытное подтвержде­ние нашей веры в без­конечность. Любовь к ушедшему — утверждение бытия дру­гого мира. Мы вместе с умирающим доходим до границы двух ми­ров — призрачного и реального: смерть до­казывает нам реаль­ность того, что мы счи­тали призрачным, и призрачность того, что считали реальным.

Рождение мистич­но — к нам приходит вестник из другого мира. Смерть близких еще сильнее будит в нас мистические чувства — уходя от нас, они из ткани на­шей души протягива­ют за собой длинный провод, и мы уже не можем жить только этим миром — в наш теплый, уютный дом поставлен аппарат в безконечность.

Кроме прямого вреда для душев­ного здоровья, занятия теософией, оккультизмом, спиритизмом вызыва­ются любопытствующим желанием заглянуть в закрытую дверь. Мы дол­жны смиренно признать существова­ние Тайны и не забегать с заднего крыльца, не подслушивать у дверей. Кроме того, нам дан верховный закон жизни, прямо ведущий нас к Богу,— любовь, путь трудный, тернистый, и по нему мы должны нести свой крест, не сворачивая на окольные дороги.

Грех — разрушительная сила, и прежде всего для своего носителя; даже физически грех потемняет, иска­жает лицо человека.

Что больше всего страшит в себе? — Это состояние нечувствия, духовной лени, слепоты. Какую боль и раская­ние должен был бы вызывать грех, какую жажду покаяния и прощения должна была бы испытывать душа! Ничего же этого обычно нет. Да и кру­гом жизнь так идет, как будто и впрямь все благополучно на свете. Это равно­душие, может быть, и есть результат того духовного разрушения, которое является последствием греха.

Брак — просвящение, мистерия. В нем полное изменение человека, рас­ширение его личности, новые глаза, новое ощущение жизни, рождение че­рез него в мир в новой полноте.

Но индивидуализм нашего време­ни создает в браке особые трудности. Преодоление их — сознательными усилиями двух над созиданием брака, «хождением» перед Богом (только Церковь по-настоящему, до конца раз­решает все проблемы). И еще — са­мое, казалось бы, простое, но и самое трудное — решимость занять в браке каждому свое место: жене смиренно стать на второе место, мужу — взять тяжесть и ответственность быть гла­вой. Если есть эта решимость и жела­ние, Бог всегда поможет на этом труд­ном, мученическом («Святии мучени­цы»... — во время хождения вокруг аналоя), но и блаженном пути.

Ни мужчина, ни тем более женщи­на не имеют в браке друг перед другом абсолютной власти. Насилие над волей другого, хотя бы во имя любви, убивает саму любовь; а тогда — вопрос: надо ли подчиняться такому насилию, раз в нем опасность для самого дорогого? Безконечное количество несчастных браков именно оттого, что каждая сторона считает себя собственником того, кого любит. Почти все трудности брака — отсюда. Величайшая мудрость брака — дать полную свободу тому, кого любишь: брак наш земной — по­добие брака небесного (Христос и Цер­ковь), а там полная свобода.

О женщине сказано — «немощный сосуд» — «infirmior vasa». Эта «не­мощь» состоит главным образом в подвластности женщины природ­ным стихиям в ней самой и вне ее. В силу этого — слабый самоконтроль, безответственность, страстность, слепота в суждениях. Почти ни одна женщина от этого не свободна, она всегда раба своих страстей, своих ан­типатий, своего «хочется». Только в христианстве женщина становится равной мужчине, подчиняет высшим началам свой темперамент, приобрета­ет благоразумие, терпение, способ­ность рассуждать, мудрость. Только тогда возможна ее дружба с мужем.

Жить надо не «слегка», а с воз­можной напряженностью всех сил — и физических, и духовных. Тратя макси­мум сил, мы не «истощаем» себя, а ум­ножаем источники сил.

В том, как избегают люди одиноче­ства, мне видится скрытый страх смерти.

В чем соблазн и яд театральности для зрителя, но главным образом для актера? — Привычка жить, и притом напряженно и остро, иллюзорной жиз­нью, часто много острее своей настоя­щей будничной жизни; создание в себе «паразитических» личностей (от Епиходова до царя Федора Иоанновича у Москвина); тщеславие. По­этому театр так и опасен слабым лю­дям — он их перемалывает без остат­ка. Впрочем, всякая человеческая дея­тельность имеет эти (или другие) яды, и только сильные личности не побеж­даются ими, а остаются самими собой.

Я так чувствую: в самолюбии, съе­дающем души, разрушающем семьи, губящем всякое общее дело, настоящее дыхание диавола. Для христианина было бы достаточно слов апостольских для чего бы вам лучше не оставаться оби­женными? (1 Кор. 6, 7); но хитрый человеческий ум сейчас же находит лазейку, что, мол, он горячится не о себе, а о справедливости и т. д. Вообще, как трудно Богу с людьми, как упорно они строят ад, как не хотят они света и блаженства. Чем больше живешь, тем убедительнее видишь, как силен сатана.

Кто дает волю доброму движению своего сердца, тот обогащается преж­де всего сам — в его душу входит свет­лая целительная сила, радость, мир, врачующие все болезни и язвы нашей души. Жестокосердый наоборот — он сжимает свое сердце, он впускает в него холод, вражду, смерть.

 

предыдущая    следующая