Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

 

К оглавлению номера

«Русский пастырь», Сан-Франциско, США

ЛЮБИТЬ РОССИЮ

Беседа с омской монахиней Марией- (в миру Маргаритой Владимировной Мурзаевой).

- Мать Мария, расскажите, пожалуйста, о себе. Как вы жили, как пришли к вере.

- Я родилась в 1930 году в Омске, в семье врачей. Из опасения за нашу жизнь родители даже не рассказывали нам, какими верующими были наши дедушки и бабушки. Незадолго до смерти отец сказал, что в нашем роду были духовные люди. Уже после смерти отца моей мамы я узнала, какой он был молитвенник - ему запретили в доме держать иконы, и он в сарае устроил себе уголочек, где молился. Думаю, что молитвами предков Господь и меня призвал. Еще в детстве я чувствовала, что есть такая сторона жизни, с которой должно считаться.

В девять лет я познакомилась с верующей старушкой Верой Ивановной. Это была очень добрая и терпеливая христианка. Она рассказывала мне, как люди раньше жили, как в церковь ходили. Я очень любила эти рассказы. Она дала мне молитву Божией Матери, которую я без конца переписывала и читала.

В 16 лет я серьезно заболела и 4 года не могла учиться из-за больного сердца. В 20 лет мне сделали операцию. Моей маме врачи сказали: «Очень мало шансов, что ваша дочка выживет». Хотя мама к Церкви относилась отрицательно, она все же пошла в храм и поставила свечу Божией Матери. После операции я смогла учиться и окончила филологический факультет Ленинградского университета, стала филологом. Работала в школе, в педагогическом институте. Старалась все делать с молитвой. С 1977 года началась моя церковная жизнь. Сначала причащалась во время поездок в Москву и Ленинград, потом стала ходить в церковь в Омске. Три года была на послушании у архиепископа Феодосия. В 1989 году владыка благословил меня принять монашеский постриг. Я сказала, что не готова, а он ответил: «Никогда не будешь готова. Детей вырастила, людям послужила, вот теперь пора Богу послужить». По послушанию приняла постриг. Свое недостоинство чувствую и сейчас - мне кажется, что нужно было больше подготовиться.

- Кроме личного спасения, в чем вы видите свое призвание или послушание в настоящее время?

- Своего спасения я не мыслю отдельно от спасения тех людей, которых мне Господь послал. Очень много людей скорбящих, несчастных, болящих, и боль за этих людей связана, в частности, с вопросом просвещения, - я чувствую недостаток богопознания, недостаток не только в молитвенном делании, но и в знаниях. Мое послушание сейчас - воскресная школа. Иногда приглашают в гимназию читать разработанный мною курс «Христианские мотивы в русской литературе». В педагогическом и автодорожном институтах я читала спецкурс.

- Как слушатели воспринимали ваш курс?

- Начинали слушать очень хорошо, но чем более он углублялся, чем больше я касалась проблемы жизни по тем идеалам, по тем заповедям, которые я раскрывала на курсе (т.е. проблему, как нужно жить), слушатели начинали от меня «отдаляться». Когда вопрос начинал касаться каждого лично, то число слушателей сокращалось. Те, которые остались, потом пришли в Церковь. Например, Лариса. Помню, как она подошла ко мне после занятий. Я сказала, что мне нужно идти в церковь на службу - был Страстной четверг. Она спросила: «Можно я пойду с вами?» Я ответила: «Тебе будет очень трудно. Враг будет изгонять тебя из церкви. Приготовься к этому». Потом она говорила, что никогда не думала, что ей, молодой, цветущей женщине, может быть так трудно: «Если бы вы меня не предупредили, то я бы убежала». Но она осталась. Потом венчалась, крестила детей.

- Вступали ли с вами на курсах в полемику?

- Нет, в полемику не вступали. Наоборот, все относились уважительно и почтительно, но чем ответственнее становились идеи, чем сильнее были призывы к личной ответственности, тем больше люди ощущали невозможность для себя этого пути. Многие искренне говорят: «Это прекрасно, конечно, но это так трудно, это не для меня». Православие пугает своей трудностью - в нашей вере есть и аскетизм, и взыскательность к самому себе, и необходимость оставить какие-то привычки.

- Идет ли духовное возрождение в современной России?

- Я лично считаю, что потенциал возрождения очень велик. Недавно я проводила встречу в школе для детей-подростков об идеалах древней Руси. Я даже немножко испугалась, потому что их было много и они были такие шумные и подвижные. Я начала свою беседу словами: «Вы, наверное, слышали, что есть ген родительский в человеке. Кто-то похож на отца, кто-то на бабушку. Так и в характере. В нас, живущих сегодня в России, есть гены той древней Руси, о которой я вам сегодня буду говорить». Они так хорошо слушали, утихли, хотя было тесно и душно. Мне подумалось, что в этих детях есть какая-то глубина, и если ее затронуть, то ее струна зазвучит… Я рассказывала о наших князьях благоверных, о святых, о том, кто был идеалом для русских людей, - не богач, не человек, обладающий смелостью и силой, а святой, подвижник.

- С одной стороны как будто идет возрождение, а с другой - растет преступность.

- На преступников я смотрю с чувством глубокого сострадания, потому что это форма бунта, отчаяния. Я не верю в преступность нашего народа. Наоборот, сейчас можно наблюдать, как люди в тюрьмах начинают читать духовные книги, - как будто у них впервые в жизни появилось время, чтобы задуматься о своей душе, почитать Евангелие и даже начать молиться. Чувство виновности перед Богом возникает в человеке. Я вижу только одну беду: у нас мало настоящих пастырей, нет горячих просветителей в необходимом количестве. Если бы у нас появились такие проповедники, как святой Иоанн Кронштадтский, то народ бы проснулся. Народ ждет. Вы знаете, народ у нас не соблазняется благами цивилизации, которыми даже наши власти сейчас пытаются нас соблазнить. Какая-то часть соблазняется, но это поверхностный слой. А большинство людей живет своим укладом, - и деревенские, и городские люди. Все эти соблазны удобной и комфортной жизни не так значительны. Русский человек может в одну минуту все бросить, от всего отказаться, все пустить по ветру, если у него возникает та тоска и то состояние души, которые для него все-таки важнее всего. Проблемы души для русского человека очень важны.

- Одно дело - верующие люди, другое - церковные. Что препятствует воцерковлению?

- Препятствует враг рода человеческого. Верующие, но не воцерковленные люди нередко имеют намерение прийти в храм. Они говорят при каждой встрече: «Мы придем. Мы обязательно придем в церковь». Но бес мешает.

- Одно время вы работали в деревенской школе. Хорошо ли вы знакомы с укладом деревенской жизни?

- Да. Я жила в деревне сразу после университета, работала в школе. Потом, в другой период жизни, я жила в северной деревне, проводила эксперимент по теории литературы и методике преподавания.

Живя в деревне, я поняла, насколько наша деревня оскорблена и обижена всеми столетиями своего существования, - ей все время недодавала русская интеллигенция… Наши культурные деятели повинны перед деревней, - особенно в советское время в деревню ехали чаще всего те, которые не могли в другом месте устроиться, т.е. не очень подготовленные учителя. Потом они не выдерживали трудности быта.

Преподавать в деревенской школе мне было очень отрадно. Дети деревенские - прекрасные. Они настолько хорошо слушают, хорошо понимают. Тексты они великолепно воспринимают, в том числе и стихи.

Деревня наша сейчас живет необычайно трудно. Семь лет назад в деревне я могла уехать и не закрывать дом - никто не тронет. Там была какая-то необыкновенная тишина. А сейчас там начались разбои. Люди безработные, многие дети бросают школу, потому что им просто не в чем туда пойти. Много умных, молодых, прекрасных женщин-хозяек, а мужья пьют, потому что тупиковое такое настроение. Но у людей все равно очень много отзывчивости, доброты и боли. Как правило, у деревенских людей очень тонкое различение добра и зла. Сейчас деревенский человек все больше обращается к Богу, потому что он разуверился в возможности помощи от властей. В деревенской среде - я заметила это еще в 50-е годы - совершенно нет чванства, показушества, высокомерия. Есть органичное чувство смирения. Деревенский человек осуждает себя за то, что он многого не знает, не умеет, хотя, с моей точки зрения, он умеет очень многое. В деревне народ очень терпеливый. Нет капризного ропота ни на природу, ни на обстоятельства. Тот опыт долготерпения, который в России сложился веками, в последние годы еще больше усилился. Посмотрите, по телевидению иногда дают хронику и показывают шахтера или деревенского человека на поле в полурваной телогрейке, неухоженного, но как он спокойно, мудро говорит. Какой мир в нем есть душевный, несмотря на всю обстановку. И как суетливы, нервозны и истеричны люди, которые живут в городе в условиях благополучия. А Россия - это в основном деревенская страна. В духовном плане это совершенно невозделанная целина.

В деревне очень много боли и страдания. Многие деревенские женщины ночами не спят, плачут и молятся за своих ближних, о погибающей молодежи, о пьющих. В город сейчас бояться отпускать людей, потому что в городе они совсем погибают, попадают в страшные ситуации. Мой опыт педагогической работы в деревне и жизни с деревенскими людьми говорит о том, что надо верить в Россию, любить ее и трудиться для нее. Ее пробудить можно, потому что сердца там живые.

Кто поймет боль деревенского человека? Кто на нее откликнется? Кто поможет? У нас много интеллигенции, много мыслящих людей, а среди них немало православных. Я смотрю на наш приход и вижу молодежь, молодых людей и девушек, смотрю на них и думаю: «Подвижники, подвижники нужны деревне. Нужны батюшки из этой среды. Вот молодые придут и будут трудиться для людей - люди проснутся, поверят и церковь построят».

- Вы за политикой следите?

- Не очень внимательно, но слежу. Меня интересует, что же сегодня происходит в России? Я люблю смотреть хронику, потому что интонация, лица, речь очень выдают людей. И видишь - где правда, а где ложь. Кстати, деревенские люди это очень чувствуют. Я помню такой интересный случай. Еще Горбачев выступал на каком-то совещании, и моя соседка, неграмотная женщина, пришла ко мне. О речи Горбачева она сказала следующее: «Долго, долго он говорил. Я же ничего не поняла. Я только поняла, что он совершенно запутался». То есть, она поняла самое главное. В нашем народе есть чутье нравственной правды - это самое главное.

- В чем вы видите выход из тупика?

- Я думаю, что Господь Россию спасает и любит. Любит Россию нашу многострадальную.

- А в земном плане как это может выразиться? Будет ли еще больше катаклизмов?

- Да, наверное. Потому что узкий и тесный путь в нашей стране четко обозначен. Одна верующая старушечка писала мне из Подмосковья: «Вот - не хотят поститься, так все теперь постятся».

- Осталось ли время?

- А вот время… Тут я как раз с многими не согласна. Меня даже удручает, когда молодая мать, у которой ребенок растет, говорит: «Все уже - конец, конец». Ребенок каждый день слышит: «Конец, надо готовиться к концу, последние времена». И возникает обстановка безответственности за то, как ты живешь, чем обладаешь, как развиваешься, к чему готовишься, как трудишься. Мы не знаем сроков, и Господь запретил нам их знать.

Претерпевший до конца спасен будет. Терпеть-то мы можем очень много. Вот я смотрю сейчас - все тяжелее жизнь, все дороже продукты, все больше сужаются возможности удовлетворения постоянно сокращающихся наших потребностей. Но люди меньше стали об этом говорить. Был период, когда люди жаловались, что трудно, а сейчас стало еще труднее, и перестали об этом говорить - просто надо выжить. Будем надеяться на то, что народ проснется, что Господь подаст нам Свою милость. Может быть еще больше придется нам потерпеть, чтобы в скорбях еще больше обрести истину, осознать положение вещей, самих себя.