Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Мы
с Владимиром Дёминым пришли в газету почти одновременно и двадцать лет
работаем бок о бок. У нас в редакции нет такого, что журналисты составляют одну
касту, а коммерческий директор, бухгалтер, распространители — другую (хотя во
многих редакциях именно так и бывает). Все живём, как выражался А.Г.Раков,
«одним монастырьком». Владимир же занял должность распространителя, уже имея за
плечами некий духовный опыт: восемь лет послушничества в монастыре — дело
немалое. Нередко случалось, что сам Александр Григорьевич просил у него совета в
делах духовных, богословских… Я хотел начать наш разговор с Владимиром с его
детства, но он решительно отказался:
— Мне детство не особо нравится. Родители? — мне их очень жалко, я за них молюсь, потому что жизнь человека — это драма и трагедия. Годы уходят, мы не знаем, для чего мы живём, пытаемся отыскать смысл жизни, не находим. Большинство людей идут общим широким путём: будь что будет, — привыкают ко злу, к бесцельному существованию…
Но я помню, как я в первый раз совершил воровство, — в детском саду это было. Мы с приятелем стащили у одного мальчика несколько марок, а потом, когда дома у меня спросили, откуда марки, я сказал, что мне их подарили. Получается, что я украл, да ещё и соврал… Нет, детство я вспоминать не люблю.
— Скажи, когда у тебя впервые забрезжила мысль о Боге?
— Не знаю. Может быть, она и до сих пор ещё не брезжит по-настоящему. Если уж зашла речь о детстве, я расскажу тебе вот что… Это было во втором или третьем классе… Пришёл я домой, дома никого нет. Я не знал, чем заняться, сидел, думал… И пришла мне в голову такая мысль: «А что же будет потом, когда не будет меня?» И понял, что мир останется, а меня-то в нём не будет!.. И от такой мысли я испытал настоящий ужас — мне не захотелось не быть. Это было очень яркое впечатление. С тех пор я и ношу в себе такое стремление: избежать небытия. С того дня, наверное, и стала в моей душе потихоньку расти мысль о Боге, хотя тогда я знать о Нём ничего не мог, да и сейчас знаю немногим больше. Когда я был подростком, один кришнаит подарил мне книгу, где было сказано, что Бог — это Абсолют, некое безличное творящее начало. Так я Его себе и представлял долгое время. Но теперь я понимаю, что Он не безликий, но Личность, хотя до конца это у меня в голове не укладывается…
— Как тебе пришла в голову мысль уйти в монастырь?
— Это была не мысль — скорее, бессознательный порыв, неосознанное желание послужить Богу, подсознательное движение в сторону чего-то светлого и хорошего. Это был некий голос Бога, который человек не различает, но чувствует. Высокоодарённый духовно человек может даже слышать голос Бога, а малоодарённые люди просто чувствуют душой. Я его почувствовал… Ну, и плюс к тому семейные обстоятельства складывались не очень хорошо… И томил меня вопрос: зачем я живу? Ответа я в ту пору так и не получил, поскольку был не крещён.
— Значит, ты крестился уже в монастыре?
— Да. Я сначала приехал в монастырь, на Валаамское подворье в Приозерске (это было в 1993 году), пожил там некоторое время, и только потом принял решение креститься, следуя словам Евангелия… Я до этого прочитал Евангелие от Иоанна — а там сказано: «Блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин.20,29). Я подумал: «Я тоже хочу быть блаженным! Я не видел Христа, но я хочу веровать, чтобы быть блаженным».
До монастыря я читал разные книги: Рерих, Блаватская, тибетская Книга Мёртвых, — и много прочёл всякой мути. Интерес во мне жил, желание выяснить, что за всем этим кроется. Ты читаешь разные умные книжки, как обычный длинноволосый юноша, — но как полученные знания о духовном сочетаются с повседневной жизнью, с тем, что я хочу есть, спать?.. Получается диссонанс: с одной стороны — духовное, а с другой стороны — земное, которое никак не притянуть к духовному, они не сочетаются. Во всяком случае, я не мог их соединить. Лишь когда я принял крещение, я понял разницу между крещёным и некрещёным.
— В чём же эта разница, по-твоему?
— Не могу тебе сказать, что анализировал это состояние, но когда я оглядывался назад, то понимал, что там ужас и ад: некрещёный человек не имеет будущего в принципе. Он зациклен на плоти, он не может подняться над плотью, не может подняться над низменными желаниями, его постоянно утягивает вниз. Для того чтобы преодолеть это тяготение, надо быть очень сильным духом человеком. А я не такой. И моя слабость меня расстраивала, прижимала к земле. И этот диссонанс между свинцовостью твоего состояния — и плотского, и душевного, потому что душа тоже очень тяжела, — и в то же время духовное устремление воспарить в эфир, — этот диссонанс разрывает тебя на части. Мне хотелось получить какое-то откровение, какой-то духовный опыт… Должно произойти преображение — и оно даётся в крещении: человек обновляется.
— Тебе в монастыре было хорошо?
— Поскольку я был молодой, 21 год, то монастырская жизнь казалась мне очень интересной. Монастырь мне заменил армию. Я там провёл 9 лет, и все сельхозработы, строительные работы и т.д. — всего этого я хлебнул сполна. Рабочий опыт у меня появился большой.
В монастыре можно многому научиться. Не скажу —
молитве: это очень высоко… А простой человек научается понимать церковную жизнь,
богослужебный круг… Я ведь ничего такого не знал. Я открыл для себя весь мир
православия.
Да, в монастыре было интересно, здорово, весело. Мы спокойно пережили все трудные 90е годы: в монастыре были свои поля, картошки было много, была ферма… Настоятель подворья открыл общеобразовательную школу, приозерские городские власти выделили здание для этой школы, ученики в ней получали настоящий аттестат — всё как полагается.
В общем, монастырь — это здорово!
— Почему же ты ушёл из монастыря?
— Из Валаамского подворья я попал на Валаам, и там однажды на исповеди надерзил игумену. Тогда игумен мне сказал: «Чтоб ноги твоей здесь не было!» Я ещё некоторое время оставался в монастыре, но потом подумал: «Ничего не поделаешь, надо исполнять благословение — просто так оно не даётся».
Сейчас я считаю, что это было промыслительно: живя в монастыре, я не мог бы получить того духовного багажа, что должен был получить. В этом виноват не монастырь, а я сам: для того чтобы узнать о молитве, мне нужно было уйти от источника молитвы; чтобы узнать о духовном, мне надо было удалиться от духовного. В монастыре я всё воспринимал как само собой разумеющееся. А монастырь — это не само собой разумеющееся, туда люди приходят спасаться. А я там просто жил.
— А как ты в газете появился?
— Искал работу. Кушать-то надо что-то. Нашёл объявление, пришёл в газету.
— И каково было твоё первое впечатление от редакции?
— Как сказать? Я в монастыре привык к авторитарному режиму, поэтому Александр Григорьевич Раков меня не удивил. Как мы работали в те годы, это ты и сам знаешь, зачем об этом рассказывать? Но вот что меня поразило, когда Александр Григорьевич умер: я вдруг понял, что такой человек, такая личность не может просто взять и исчезнуть. Дух его ещё долго живёт среди нас — то в тех, то в иных проявлениях. И это ещё одно косвенное доказательство того, что человек не умирает.
— Ты много повидал православных людей, в том числе и подвижников…
— Да. Господь по Своей милости показал мне людей православных — таких как отец Кирилл (Павлов), отец Павел (Груздев), отец Иоанн Миронов, Любушка Блаженная… Господь говорил мне: «Смотри, какое Я имею богатство!» Он как бы призывал меня присоединиться к этому ожерелью. Но я слабенько к тому стремлюсь, почти ничего не делаю.
Вот отец Павел (Груздев), он удивительный человек. Настоятель Приозерского подворья отец Фотий (Бегаль) ездил к отцу Павлу семинаристом и хорошо знал его. Он и привёз нас — нескольких монастырских насельников. Отец Фотий по очереди подводил нас к старцу, чтобы мы взяли благословение и какой-то наказ. Но я не помню, что он мне тогда сказал. Я только помню, что когда я на него посмотрел, то увидел глубоко исстрадавшегося человека, который уже почти вне этого мира. А вообще после общения с отцом Павлом я понял, что православие, оно не казённое, не строгая схема, как мы это себе представляем, а совершенно живая, непростая жизнь, которую надо ещё раскусить.
Однажды отец Фотий насобирал грузовик дров и послал их блаженной Любушке, а меня назначил сопровождающим. Что меня там, у Любушки, поразило: к ней пришли какие-то люди, рабочие, чтобы помочь по хозяйству… А был Великий пост. И келейница говорит рабочим: «Может, вы голодные? Пойдёмте, я вам молочка налью, творожку дам…» Я думаю: «Как же так? Великий же пост!» Только потом я понял, что это был пример любви для меня, любви, которая не имеет границ: ни пост, ни глубина, ни высота, ничто не имеет цены, если ты не имеешь любви к человеку. Ты постишься? Замечательно. Но других угости тем, что они привыкли есть. Не надо подходить к людям с фарисейской меркой: «Я пощусь — и ты постись!» Нет, так нельзя.
Я не получаю откровения от отцов. Мне достаточно побыть с ними рядом. Как вот пёсик: пришёл, лёг у ног хозяина, лежит — ему хорошо. Не надо ему ничего говорить, его погладили — и ладно. И я просто смотрел на святых людей, мне было интересно и приятно. Они носители духа, настолько сильного, что даже нашей чёрствой душой мы его ощущаем.
Всякий человек — как некий драгоценный камень, грани которого надо рассмотреть. Но это происходит, только если ты пытаешься вникнуть в человека… А для чего мы его рассматриваем? Чтобы увидеть Бога — больше не для чего.
— Давай всё же о газете поговорим…
— Газета нужна людям, в этом я сам не раз убеждался. Был такой случай недавно… Звонит бабушка и говорит: «Скажите, кто автор такой-то статьи?» — «А когда эта статья была опубликована? Мы что-то такого названия не припомним». Оказалось, что статья появилась 22 года назад. И бабушка всё это время о ней помнила как о некоем авторитетном мнении…
Однажды меня пригласили в лаврскую библиотеку, чтобы привести в порядок подборку наших газет. Я раскладывал их по годам, привозил недостающие номера… И отдыхая, я прочитывал то тот, то этот материал из разных номеров. И тогда я понял, что газета актуальна всегда, в любое время. Материалы наши лишены конъюнктурности — в основном они касаются вечных тем. Можно любую газету открыть, и она не будет неинтересна — что за первый год издания, что за последний. И это дело очень великое.
Я сказал одному батюшке: «Я из газеты «Православный Санкт-Петербург». А он отвечает: «Так я же на этой газете воспитывался! Читал её в детстве и в юности!» Это мне священник сказал, и это о многом говорит.
И то, что мы до сих пор живы, — это говорит о том, как велика сила благословения владыки Иоанна (Снычёва).
Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН