Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Наедине с собой

НАУКА, РЕЛИГИЯ И КЛЮКВЕННЫЙ КИСЕЛЬ

1

В старших классах появилось у меня странное увлечение: я начал запоем читать атеистическую литературу. Почему странное? Сам я в ту пору верующим не был — ни сном ни духом. Извне ничто меня к такому увлечению не подталкивало: и в семье, и в школе к вопросам веры относились вполне безразлично. На дворе стояла вторая половина 70­х, когда о хрущёвских гонениях все успели позабыть, но и до церковного подъёма 90­х было ещё очень и очень далеко; эпоха настала в церковном отношении нерыбно-немясная.

А я почему-то увлёкся вопросами научного атеизма. Прочитал и «Библию для верующих и неверующих» Емельяна Ярославского, и «Забавное Евангелие» Лео Таксиля, и «Сказания евангелистов» Зенона Косидовского, и ещё массу всякой атеистической литературы рангом пониже.

Почему, зачем я это читал? Что меня во всём этом привлекало? Сам не знаю. Больше скажу: никакого особенного удовольствия я от этого чтения не испытывал. Книги зачастую были скучны —
смертно скучны. Губельман-Ярославский меня раздражал примитивностью своих доводов и каким-то хамским псевдонародным языком. От Лео Таксиля мне — атеисту! — просто физически дурно стало: назвать его книги всего лишь циничными — значит ничего о них не сказать, они так и сочились некой духовной грязью; для примера вспомню название одной из глав: «Жёны, украшайте мужей рогами! С вами Бог!» Только Зенон Косидовский, академически-бесстрастно излагавший материал, не вызывал гадливости.

Так или иначе, но всё это я читал так старательно, словно готовился к экзамену по научному атеизму. И результаты моё чтение давало самые странные: однажды, например, я нарисовал на форзаце учебника геометрии большое — во всю страницу — Распятие; нарисовал так хорошо, как смог, и без малейшей иронии. Между прочим, никто в классе мне слова дурного за этот рисунок не сказал — и учителя в том числе (это к вопросу о лютых советских гонениях на веру).

Словом, это странное увлечение до сих пор остаётся загадкой для меня самого, и объясниться, наверное, может только одним: пусть и в таком непристойном виде, но в итоге я узнал содержание Ветхого и Нового Заветов, и сравнительно неплохо в нём разбирался. Господь давал о Себе знать теми средствами, что были у меня под рукой.

Удивительны пути Божии!

Читал я, между прочим, и журнал «Наука и религия». Была у меня старая подшивка 60­х годов, когда этот журнал был очень интересным, ибо упор делал на науку, а не на религию… Я его выписал, чтобы иметь свежие номера, но оказалось, что в конце 70­х концепция издания резко изменилась: теперь упор делался на атеистическую пропаганду губельман-ярославского, а вернее, сусловского пошиба — плоскую и скучную.

2

Так вот, «Наука и религия»… В каком-то номере этого журнала была опубликована подборка читательских писем, и одно из писем мне запомнилось очень хорошо. Некий сердитый дедушка рассказывал, как он в детстве обиделся на Бога, —
обиделся крепко, на всю жизнь. Дело было так: ему тогда сравнялось лет пять, жил он в деревне… Однажды накануне какого-то праздника мать наварила много клюквенного киселя — ничего вкуснее этого лакомства мальчик и представить себе не мог. Кисель разлили по разным плошкам, чтобы он скорее остыл, после чего родители уехали в город за покупками, а пятилетнего сына оставили дома одного. И вот сидит малыш в избе, а перед ним – плошки с чудесным клюквенным киселём: соблазн на грани пытки! Терпел мальчик, терпел, а потом сообразил, что если выхлебать по чуть-чуть из каждой миски, то наесться можно до отвала, а убыль киселя будет почти незаметна.

Так он и сделал.

Но тут выяснилось следующее: плёнку-то с киселя он съел, а новая плёнка или вообще не нарастёт, или нарастёт не скоро (всякая хозяйка знает эту особенность кисельной плёнки). Мама, вернувшись домой, взглянет на плошки и сразу поймёт, что натворил её сынок. Мальчишка перепугался до смерти: в ту пору в деревнях не особенно чинились, наказывая детей. И вот наш герой падает на колени перед иконами и начинает горячо, со слезами молиться, чтобы Господь создал на киселе новую плёнку!

«Но Он, конечно, ничего не создал! — в сердцах восклицает престарелый рассказчик. — Приехали родители, и меня выпороли так, что я до сих пор помню это наказание! Но горше боли была моя обида: как же это? Я просил-просил, умолял, а «добрый Боженька» не внял слёзной мольбе малыша, равнодушно обрёк меня на побои! С тех пор меня никакими церковными баснями не соблазнишь и в храм не затащишь!»

…Тогда, в конце 70-х, прочитав это письмо, я только рассмеялся: «Ну ничего себе! Мальчишка украл кисель и ещё обижается, что Бог не покрыл его воровство!» Не знаю, чего добивалась редакция «Науки и религии», помещая историю о киселе, но на меня она подействовала совсем не так, как они, видимо, рассчитывали: я не возмутился вслед за автором «Божией безучастностью», а, так сказать, согласился с Богом, признал Его суд справедливым. И то сказать: всякий воспитатель знает, что рано или поздно, но в жизни ребёнка наступает момент, когда он пытается тайком взять чужое, — и очень важно этот момент не упустить и примерно наказать безобразника, чтобы он — вот именно! — запомнил на всю жизнь, что красть нельзя ни в коем случае.

Так думал я тогда… А сейчас, когда припомнилось то письмо возмущённого дедушки, другие мысли пришли мне в голову.

Господи! Да ведь половина (нет, не половина, больше!) наших молитв — это просьбы о том, чтобы Бог «восстановил плёнку на киселе». Мы грешим, бесчинствуем, идём поперёк Божьего замысла о нас, а потом, убоявшись последствий, молим Бога о том, чтобы Он избавил нас от плодов нашего же греха. В сущности, самая главная христианская молитва: «Господи, помилуй!» — это именно молитва о киселе (если под киселём разуметь нашу осквернённую грехами душу).

И вот что поразительно: иногда (часто!) Господь эту самую кисельную плёнку восстанавливает! То самое чудо, о котором молил малыш из «Науки и религии», оно совершается сплошь и рядом, иногда тайно, незаметно для нас самих, а иногда и явно, как для всех очевидное чудо.

И история с киселём лишний раз показывает, что всякое Божье прощение наших грехов — это вещь вышеестественная, идущая против житейской справедливости. Житейская справедливость устами Глеба Жеглова восклицает: «Вор должен сидеть в тюрьме!» Или: «Сожрал кисель — получи по заднице!» А Господь не всегда прислушивается к Жегловым. Иногда он наращивает эту самую съеденную воровским образом плёнку.

Вот найти бы алгоритм: когда Бог простит грех, а когда нет! Когда ответит на молитву, а когда промолчит… Помню, некто возмущался:

— Сначала, когда мы только приходим в Церковь, нас заманивают обещаниями: «Молитесь, и всё вам дастся!» А потом, когда мы уже видим, что большая часть молитв не исполняется, нам говорят: «Вы такие грешные, что вас Господь не слушает!» Или: «Надо терпеть!» Или: «Просимое пойдёт вам во вред!»

Всё-таки трудно отказаться от мысли, что Бог — это не механизм с кнопкой управления. Может, помните песню: «Нажми на кнопку — получишь результат, твоя мечта осуществится!..» Эта песня точно не о Боге. (Кстати, второе двустишие там такое: «Нажми на кнопку! Ну что же ты не рад? Тебе больше не к чему стремиться?»)

И даже такой вопрос возникает: а почему же Господь не послушал того мальчика с киселём? Да, родительская порка отучила его от воровства, но ведь потерял мальчик нечто большее — веру в Бога!

На этот вопрос объяснение найти легко: мальчик потерял веру не столько в Бога, сколько в Бога, покрывающего преступление. В таком возрасте он вряд ли понял бы прощение правильно, скорее всего, он бы просто решил, что воровать можно, лишь помолись потом — и Бог всё покроет. Тут, кстати, вспоминается и поразительный рассказ Николая Лескова «На краю света», в котором неразумный миссионер пал жертвой собственной проповеди о Божием милосердии: после неё иноверцы начали без зазрения совести творить всевозможные грехи, на все упрёки отвечая: «Бог простит!»

И вывод напрашивается такой: милость даётся тому, кто духовно созрел до того, чтобы принять милость. Тем, в ком милость умножит любовь. Тем, кто восстановившуюся плёнку на киселе примет не как укрывательство или даже соучастие Бога в нашем преступлении, а как возможность начать жизнь с начала.

Евангельская женщина, застигнутая в прелюбодеянии, она ведь и вправду грешила. Её по закону — а значит, справедливо! — хотели побить камнями. Но если Господь сказал ей: «Иди и больше не греши!» — это значит, что Он знал: она правильно воспользуется прощением. Пойдёт и не станет грешить.

По крайней мере, попытается. Честно, от души попытается.

Алексей БАКУЛИН