Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Андрей Грунтовский. ИЗ ПОСЛЕДНИХ СТИХОВ

ХОЛМ

Я помню этот холм. И я стою
Средь земляники, клевера, ромашек…
Они — по пояс. Мне лет пять иль шесть.
Я — маленький — стою перед великим

И вижу в пенье пчёл, шмелей и птиц
Весь этот холм, как храм, покрытый небом,
Где сотни колокольчиков звенят,
Где вознеслись шатры могучих елей

И где ветра на клиросах поют,
Сложившие ещё до человека
Какую-то чудную литургию…
А в небе над шатрами журавли —

Паломники, спешат в Святую землю,
Стихиры сочиняя по пути…
А по ночам приходит он в движенье —
Небесный купол. Чудные созвездья

Вращаются по кругу и поют
Другую песню. И приходит утро…
Я помню этот холм и этот храм,
Построенный до моего рожденья

И до грехопаденья моего…
Я помню всё, в цветах по пояс стоя,
В гуденье пчёл, шмелей, в порханье птиц,
Средь земляники, клевера, ромашек, —

Я помню этот холм. И я стою,
Склонив седую голову на травы,
Спустя полвека… Ну а он — всё тот же,
Как до меня, и после, и — вовек…

И я прошу — и верю в всепрощение! —
Того, Кто у Истока. Я стою
Средь этих трав, цветов, опавших листьев,
Спешащих на работу муравьёв…
В них растворяясь, созидаясь частью
Всеобщей литургии Бытия…

ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ

И будет март, потом апрель, а в мае — расцветёт.
И март идёт, апрель идёт, и май — тебе идёт…
А в летних платьях — Боже мой! — какая круговерть…
Июнь идёт, июль идёт… а там — хоть умереть.

Не дотянуть до сентября — так всё тебе к лицу!
Через моря течет заря — твоим лесам к венцу…
Расшит цветами твой убор — рябина, иван-чай…
А в косах — рожь… поспела рожь, ну что ж, — зови-встречай!

А только бровью поведёшь иль вскинешь рукава —
И полетели журавли: пока, пока, пока…
А осень как тебе идёт: сентябрь… а в октябре
Совсем закружит, заметёт листом, и на заре…

А на заре, а на Покров уже закружит снег…
И наш с тобою общий кров потонет, как во сне…
Скуёт мороз по рекам Русь — ноябрь и декабрь,
А я усну и вновь проснусь — и вот: в руке рука…

А реки встали — ледостав, а строки всё идут…
К тебе и строки, не устав, — прибьются и прильнут…
И вот надвинется январь — и весь январь — тебе:
К лицу январь, к рукам январь, а там уж, в феврале…

А в феврале под снеговей — и снеговей идёт! —
В любой мороз — теплом повей — и сердце запоёт!
И будет март, потом апрель, а в мае… — в мае цвесть!
И март идёт, апрель идёт, и май на свете есть!!!

†††

Я нёс по жизни десять тысяч
Не денег, а певучих строк.
Я мог, как искру, рифму высечь
И вставить в строчку в должный срок.

Я мог из воздуха построить
И птичий свист, и звёздный свет…
Удвоить эхо и утроить…
Я мог кузнечику настроить

Его скрипучий инструмент.
Я каждый день почти что в строки
Вступал, как поутру в покос…
Когда забрызжут в травах соки,

Под косы падая вразброс…
Как на листе — в полях валками,
Где ходят-бродят мураши…
И память хищными волками
Бежит по краешку души.

И, как кулик, о кочки тычась,
Под клёкот пуганых сорок,
Я нёс с собою десять тысяч
Печальных и счастливых строк.

ПАМЯТИ АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО

А год тогда был — восемьдесят девять.
Давно уже ушли: Рубцов, Шукшин,
Вампилов и Высоцкий… — все почти что…
И в этот год над нами уходил

Последний патриарх — Тарковский-старший.
Что было в этот год? Страна уже
Кренилась набок. Как перед ударом,
Готовая распасться… Переживший

Цветаеву… Ахматову… И сына.
И даже — сына! Что уж Пастернак…
Что слышал он? — Гуденье вешних пчёл?
Полёт стрекозий? Раннюю сирень?

Органное звучание бомбёжки?
Движенье неба по оси древес?
Чужие сны — в могилах спящих женщин?
Течение поэзии самой?

Что видел он, — проживший век Двадцатый,
Последний день земного бытия?
Когда слова уж не отображают
Земную форму. Руки, холодея,

Не тянутся к перу. Одна душа,
Уж привыкая к ангельскому пенью,
Поёт, поёт… А мы уже не слышим,
И только начинается оно —

Всё то, что здесь за гранью оставалось,
Что ускользало между строк. Оно
Теперь звучит. А мы не замечаем…
Бредём куда-то, слушаем своё…

†††

Пропела птичка — я в ответ молчал.
Жучок прополз — я ничего не делал.
Напрасное земля носило тело.
Напрасно в сердце жизни ток стучал.

Я книгу взял — валилася из рук,
Я другу позвонил в тоске последней.
Но друг молчал — я опоздал к обедне:
Всё сказано… — молчал давнишний друг.

Я стал молиться — путались слова,
Я стал слова выстраивать по строчке…
Но все слова, дошедшие до точки,
Звучали где-то, так — едва-едва…

Я многоточье ставил, но оно,
Все знаки препинания порушив,
Как камни, что валились прямо в душу,
Гремело гулко, падая на дно.

И я пошёл на кладбище. К тебе.
Но нет тебя. А только старый крестик.
И я твердил путём: «Христос Воскресе!»
Чтоб Он воскрес, хоть птичечкой во мне.

И птицы полетели. Много птиц.
И звоном рассекли сырое небо…
И я упал, как Иов падал ниц.
И строчка оцарапала мне нёбо.

ПАСХА

Мир-труд-май… Христос Воскресе!
Как же, как же хорошо
Было при Ка-пэ-эс-эсе,
А теперь-то, братцы, шо?

Май пришёл. С трудом, напряжно…
Мир на ниточке висит…
Вон с иконочкой бумажной
Возле храма инвалид.

Нам, мятущимся над бездной,
Словно злато сыплет Крёз, —
Одаряет безвозмездно:
«Не горюй, Христос Воскрес!»

СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ

Мне будут, наверное, сниться,
Когда призовёт меня Бог,
Не скучная эта больница
И даже не эти страницы…

А лица, чудесные лица
На фото минувших эпох.
Старинные ветхие снимки
Военной и после — поры…

Вот бабушка в светлой косынке
И дед, не седой до поры…
И он же с друзьями в обнимку
На первой ещё на войне…

И я прикасаюся к снимку,
И что-то всплывает во мне…
Забытые фотопластинки,
Где уни-, а где фотобром:

При лампе сидят керосинке,
С гармошкою, возле осинки
И нас поминают добром…
А это… А это?.. А это!.. —

Проходят в неведомый край,
И вся проплывает планета,
Как фреска, где Шествие в рай.
Где золотом тонким — ассистом —

«Оживки». Поверх — киноварь,
И осень окладом российским,
Объемлющим всякую тварь.
Плывут и колеблются блики,

И пращуров вижу своих —
Не снимки уже и не лики,
Не те журавлиные клики,
А вечно воскресших, живых!

МЕДНОЕ КОЛЬЦО

Был сорок первый горький год,
Отецкое крыльцо…
Когда уже сошёл народ,
Он протянул кольцо…

В простое медное кольцо
Перековал деньгу:
— Ты жди меня, — взглянул в лицо…
— Не ждать я не могу…

И вот прошло уж сорок лет…
— Ты ждёшь его, бабусь?
Ведь и могилки даже нет…
— Теперь ужо дождусь.

†††

Малая пеночка-птичка
Села на пень… и молчит.
Где-то вдали электричка
Смолкла… Кузнечик стучит.

Тихо над лесом и полем,
Тихо звенят небеса…
Я этой музыкой болен —
Слушаю Их голоса.

Сам я — дай срок — и завяну —
Скосит Старая косой,
Словно цветок на поляне,
Белый цветок полевой.

Ну а пока что трепещет
Поле травой-муравой,
Плотью древесною плещет,
Мнется под чьей-то стопой…

Гнётся и тянется к свету,
Вянет и снова цветёт…
Слушает музыку эту,
С хором небесным поёт.