Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Жизнь православная

РАДОСТЬ ПРИШЛА — ВЕЛИКИЙ ПОСТ

…Что говорить: времена непростые, поводов для радости не много. Что говорить: время Великого поста мы что-то не часто связываем с радостью, пусть даже с духовной радостью. Боюсь, что для нас Великий пост нередко становится временем уныния и слёз, — слёз не о собственной греховности, а… вообще о жизни, о такой печальной нашей жизни… Да, уныние — увы! — нередкий спутник постящегося. А вот что думает по этому поводу человек опытный духовно, архимандрит Исидор (Минаев), настоятель храма Воскресения Христова у Варшавского вокзала:

— Мне кажется, что уныние — и во время поста, и во всякое другое время — это беда людей гордых. Сами подумайте: какая радость может поселиться в душе у того, кто вообразил о себе нечто высокое, решил, что способен на большие дела, а потом раз за разом сталкивается с затруднениями, которые он одолеть не в силах. Ясно, что этот человек начнёт нервничать, погрузится в депрессию, а то и в истерику впадёт и закричит: «Ничего у меня не выходит! Я вообще ничем заниматься не буду!»

Во время поста ко мне частенько приходят духовные чада и жалуются на уныние, а я им советую: «Ну так вы поешьте рыбки! Грех это небольшой — уныние и гордыня куда опасней. Всё же рыба — не свинина, а некую радость вы обретёте, уныние прогоните, да и гордость свою немного смирите». А почему бы не сходить в эти дни на концерт хорошей симфонической музыки? Ничего страшного в этом я не вижу. Всё должно делать в меру — и ограничения Великого поста мы тоже должны сообразовывать со своими силами.

— То есть вы, отец Исидор, считаете, что уныние и во время поста связано только с гордостью? Но ведь есть же какое-то особое постное уныние, которое вроде бы ничего общего с ущемлённой гордыней не имеет…

— У каждого по-своему… Кто-то лишь после Прощёного воскресенья и начинает испытывать настоящую радость. Прежде он перегружал себя излишней пищей, ненужными впечатлениями, чрезмерной информацией, смотрел все эти пустые фильмы, читал пустые книги… А настал пост — и всё лишнее разом отлетело, и так легко, так радостно на душе стало!

Есть, конечно, и постное уныние — я его помню по своим первым постам, когда мы по малоопытности соблюдали правила механически или — опять же по гордости! — хотели соблюсти их идеально… И только мы настроимся на идеал, как тут — раз! — что-то нам помешает: то ли день рождения у родственников, то ли свадьба у нецерковных друзей… Ну сходишь на эту свадьбу, съешь там котлету, а потом унываешь: «Пропал пост! Всё прахом пошло!» Да ничего он не пропал: ещё три недели поста впереди! Возвращайся! Но нет: человек хочет либо всё, либо ничего, — либо провести все 47 дней без сучка и задоринки, либо уж вовсе не поститься! Мне кажется, это неправильно. Вот послушайте, как на Валааме было устроено. Там суровые подвижники, схимники, которые круглый год по многу лет питались лишь растительной пищей, на двунадесятые праздники приходили из своих скитов в центральную усадьбу и там на братской трапезе съедали по яичку — или по два, или по три. Для чего? Чтобы не возгордиться, чтобы о них не говорили: вот святой идёт! Одно яйцо за общим столом не повредит в аскетическом подвиге, а от гордости это очень хорошая прививка.

Впрочем, что ж только о еде говорить? Развеселиться можно от очень многих вещей: от хорошей книги, от искренней молитвы, от посещения храма или святыни, от Причастия… Все эти способы надо использовать — что кому ближе, — лишь бы не оставаться в унынии.

— Но я же живой человек, я не могу радоваться без остановки! Бывают же всякие печальные обстоятельства, не зависящие от тебя, — и не только в личной жизни, но и в стране…

— Был такой святой Макарий Оптинский… И о нём пишут, что он никогда не выходил из себя. Как-то раз пришёл в Оптину бесноватый. Ходил по монастырю, мрачно косился на отца Макария, а потом ворвался к нему в келью и начал душить. А старец стоит: не кричит, не ругается, только молится кротко… И в конце концов бесноватый обмяк и в ноги ему упал — бес, который жил в том несчастном, был посрамлён кротостью монаха. К такому состоянию нужно и нам стремиться.

Все говорят: самое страшное — это смерть. Но что такое смерть? Это встреча с Богом, встреча со святыми, с родственниками… Смерть близких? Что ж, люди закончили свой земной путь и теперь идут ко Господу. Мы их провожаем, и надо это сделать достойно — что тут роптать, если воля Божия совершилась? Мне кажется, всегда есть повод для радости духовной. Я часто видел отпевание монахов — спокойное, тихое, радостное, — но и в преставлении мирянина тоже может быть нечто утешительное: быть может, человек долго и трудно болел — и вот он отмучился. Быть может, он прожил праведную жизнь — и теперь Господь примет его с любовью. В любом случае воля Господня всегда остаётся благой и справедливой, и в сознании этого есть великое утешение. Я не отрицаю чистые радости жизни человеческой: и родственная любовь, и супружество, и дети, и работа, которой ты отдал жизнь, и книги, и родной дом, и путешествия… Но надо понимать, что однажды всему этому придёт конец, и искать радость в смирении перед волей Божией.

Посмотрите, сколько уныния вызвала в обществе пандемия… Но она же и выявила, как много сил и времени мы отдаём пустой суете. Вдруг выяснилось, что можно жить без суеты, общаться с близкими, читать, гулять в своём дворике… Кто­то понял, что, оказывается, можно хорошо жить и без поездок за границу!.. Подумайте: Пушкин ни разу не был за границей, и это не повредило его величию, а у нас паника: граница закрылась, конец нормальной жизни! Но потом пожили-пожили, не выезжая из страны, — и ничего!..

— Но во время поста сильно обостряются побуждения ко греху, разве не так? Например, гораздо чаще возникают ссоры дома или на работе, и далеко не всегда по твоей вине…

— Надо во все дни — не только во время поста — пытаться достичь правильного устроения души. Примером возьмите прп.Серафима Саровского, который всегда мог сказать: «Христос Воскресе». Или прп.Макария Оптинского, о котором я сейчас рассказывал… Если упражняться в этом весь год, то и постовые искушения будут преодолеваться легче, а если мы начинаем мысленно осуждать людей, если мы постоянно ждём от них каких-то гадостей… Я скажу так: если ждём —
значит, и дождёмся. Мы возмущаемся: «Именно сегодня, в день канона, меня заставили задержаться на работе, чтобы я на службу не попал!» Но если есть такая производственная необходимость — значит, смирись: мир на работе нужно хранить, подчиняться начальству необходимо. Не надо пытаться относиться к таким затруднениям «духовно»: мол, это сам сатана устроил, чтобы я канон не слушал!.. «Три дня я слушал, а на четвёртый меня начальник по воле диавола удержал!» А может, это не начальника, а вас злая воля мучает? Не гордыне ли вы подчиняетесь, рассуждая так? Обстоятельства были неподвластны вам — так лучше сохранить мир, чем соблюсти обряд. И это правило должно действовать круглый год, а не только в постовые дни.

— Есть и такое искушение — постное чревоугодничество. Иногда замечаешь, что в посту ешь гораздо больше, чем в обычные дни, да ещё и пытаешься приготовить какие-то постные лакомства… Как с этим бороться?

— А может, и не надо бороться? Для меня постная еда всегда вкуснее: даже простая печёная картошка с солью, которую давали в пост и на Валааме, и на Коневце. Картошка, лук, чеснок… А однажды вышло так: к нам на Валаам приехали старушки с Украины, так они таких постных вареников понаделали — я вкуснее ничего в жизни не едал! Все мы, монахи, ели — и ничего.

Я-то думаю, что надо приучать себя к умеренности вообще всегда, не только в пост. Умеренность нужна и в еде, и во сне, и в чтении — во всём. Нет такой вещи, которая не была бы вредна при чрезмерном её употреблении: чрезмерный сон и чрезмерная молитва, чрезмерный пост и чрезмерная еда. А ещё чрезмерная требовательность к людям, попытки завладеть их вниманием без чувства меры. Мне кажется, что всё это вредно. И я бы не выделял пост в какое-то отдельное делание: в чувстве меры можно упражняться всегда.

— У вас есть во время поста любимые, особенно радостные для вас моменты?

— Они все связаны с богослужением. Это и убранство храма в посты… Есть такая традиция в Троице-Сергиевой Лавре: лампадки на пост все тёмные — зелёные, синие, фиолетовые… И облачения более глубоких, тёмных цветов, и песнопения стали менее концертными, более молитвенными. И радостны для меня все постовые праздники, и Страстная седмица, и все эти особые дни — Похвала Богородицы, и канон первой недели, и канон пятой недели — Мариино стояние, и чин Двенадцати Евангелий, и вынос Плащаницы… Ко всему этому целый год готовишься… Поэтому я сказал бы, что весь пост для меня — одна радость, начиная с Прощёного воскресенья и заканчивая пасхальной ночью. Каждое богослужение, особенно Литургии Преждеосвященных Даров и по воскресеньям литургии Василия Великого, — они особенно духовно служатся и так красиво звучат, — и поклоны с молитвой Ефрема Сирина… Нет, всего не перечислишь: нужно каждый день поста назвать.

— И всё-таки: как можно радоваться во время поста, если весь пост есть наше сопереживание крестным мукам Спасителя, особенно Страстная седмица? Казалось бы, радость тут должна исключиться совершенно.

— Но мы же знаем, что всё кончилось хорошо: Христос воскрес и открыл нам двери рая. Поэтому это даже не сопереживание, а благодарное воспоминание, благоговейное созерцание, молчание. Если привести пример из повсе­дневной жизни, то это что-то вроде поминок. Мы же поминаем наших близких братской трапезой, а Христос — самый близкий для нас Человек. И тут не безутешное рыдание по Его мукам, не эмоциональный надрыв… Нет, мы прекрасно помним, что всё, чего Господь желал, то Он свершил, и мы взираем на то, как Он это сделал, и радуемся о премудром, непостижимом для нас домостроительстве нашего спасения. Вот ещё пример из жизни… Помню, мне бабушка рассказывала про войну — она в Орловской области жила в оккупации… Фашисты у них корову отнимали, а бабушка прямо за её рога ухватилась — не пускает!.. Немцы чуть её не расстреляли, но она никак не хотела уступить: у неё было двое маленьких сыновей, и старики у неё на руках… Всё же увели корову — какое горе! Но бабушка рассказывала об этом горе спокойно, без слёз, без ожесточения, потому что прошли годы… А тут прошло уже почти два тысячелетия, и, как сказал Пушкин, «печаль моя светла», и есть место для духовной радости, и эта радость о том, что Господь так премудро устроил нам спасение — да, через страдания Сына Своего, но венец этим страданиям — победа над смертью, жизнь с Богом, вечная радость. Можно ли рыдать и посыпать голову пеплом, словно настал конец всему миру? Нет, не конец, а только начало, — и начало светлое.

Вопросы задавал Алексей МАКСИМОВ

 

следующая