Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Миряне о духовной жизни

И ВСЮДУ СТРАСТИ РОКОВЫЕ…

Мы говорили с известным собирателем картин, собравшим богатую коллекцию живописи, и он сказал так:

— Всё дело в том, что я питаю страсть к изобразительному искусству. Страсть! А не владей она моей душой, стал бы я тратить душевные силы, время, наконец, деньги в поисках этих великолепных картин? Конечно же, нет! И не было бы этой коллекции, которая, между прочим, не мне одному приносит радость — она открыта для всех! Плодом моей страсти стала радость для множества людей. Так почему же в православии страсть считается наихудшей вещью на земле? Почему идеал православия — бесстрастие? Взгляните: на земле всё творится только страстью. Как сможет творить художник, если его кистью не движет страсть? Что напишет бесстрастный поэт? — разве что инструкцию по пользованию стиральной машиной. А можете вы представить себе бесстрастного руководителя, который «добру и злу внимает равнодушно»? Представить такое возможно, вот только кажется мне, что такой руководитель немногого добьётся от своих подчинённых, ведь первая его задача — заражать людей своей страстью, вовлекать их в свой порыв. Нет, нет, бесстрастно работать можно, и даже довольно продуктивно, — но только в том случае, если ты занят рутиной, если труд твой совершенно не творческий, а механический, однообразный, повторяющийся изо дня в день. Вот тут действительно нужно бесстрастие, потому что страстный человек на такой работе скоро взорвётся или погрузится в безысходную тоску. Итак, всякое человеческое творчество двигается страстью и без страсти невозможно. Да вы простите меня, но сам род человеческий как бы смог продолжаться, если бы между мужчиной и женщиной никогда не вспыхивала страсть? Так почему же по-христиански страсть — это величайшее зло? Или тут дело в определениях? Может быть, святые отцы под словом «страсть» понимали нечто совсем иное — не то, что понимаем мы, простые, малодуховные миряне?

Что можно было ответить на такой вопрос? Я подумал и ответил следующее.

— Нет, мне кажется, что святые отцы не о какой-то иной страсти говорили, а именно о той, которую вы сейчас так прославляли. И нужно быть слепым, чтобы не видеть: людьми искусства зачастую двигает обострённое тще­славие, а государственными деятелями — властолюбие… А если вспомнить историю? Сколькими собирателями великих империй двигала обыкновенная жадность: ещё, ещё кусочек присоединить к своим владениям! И это ещё не полный перечень…

— Так что же? — спросил мой собеседник. — Выходит, любая человеческая деятельность изначально греховна, ибо страстна?

Я развёл руками:

— Не мной сказано: «Мир во зле лежит». А помните: «Не любите мира, ни того, что в мире; кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1Ин.2,15).

— Выходит, нужно сложить руки и ничего не делать? Или всем поголовно уйти в монастырь, чтобы стяжать бесстрастие?

— В монастырь? Возможно, это было бы неплохо, но это невозможно по разным причинам, и главным образом потому, что не всякий мирянин способен на монашеский подвиг. Монашество — это такой же талант, то есть дар Божий, который не каждому даётся.

— Вот-вот! Всем подряд монахами не стать! Но тогда получается: или становись монахом, или погибай в страстях. Жестоко это, знаете ли! Как-то не по-христиански!

Я решил несколько отступить от темы разговора:

— Вы помните, конечно, эти слова одного американского писателя: «Вы должны будете сделать добро из зла, ибо больше вам не из чего его сделать». Хорошие слова, хороший совет, вот только исполнить его не в человеческих силах. Превратить добро в зло — это мы запросто, а вот зло в добро — извините… Но «невозможное человекам возможно Богу». (Лк.18,27). Мне кажется, что Бог постоянно даёт человеку возможность направить свою злую страсть по доброму пути.

— Как это?

— Отвечу вопросом на вопрос. Скажите как знаток живописи: может ли художник создать что-то действительно великое, если им будет двигать только честолюбие?

— Нет, конечно! Талантливый честолюбец способен только… извините за выражение, выпендриваться, со­здавать нечто броское, кричащее, скандальное, — но подлинного величия он не добьётся.

— Ага! Значит, кроме страсти честолюбия настоящим художником движет ещё что-то?

— Пожалуй… Но что?

— Быть может, любовь к красоте? Не так ли? Но красота — это нечто Божественное… Она уже не от мира сего! И любовь к красоте ничего общего с земной страстью не имеет. А страсть честолюбия… Она помогает художнику достичь успеха в миру — не более того. Успех, конечно, бывает важен в земных делах, но… Великий художник остаётся великим художником даже в полной безвестности. Так дело обстоит и с другими страстями. Полководец не сможет встать во главе армии, если он совершенно чужд властолюбия, но стать истинным народным героем он никогда не сможет, если им не будет двигать стремление спасти своих ближних от врага, — а такое стремление уже не страсть! Полководцы вермахта были людьми храбрыми, умными, опытными и, конечно, весьма властолюбивыми, но Бог не дал победы их оружию, ибо любви к ближнему в них не было ни на грош. И не народными героями сделала их страсть, но злодеями и убийцами. А возьмите нашего московского князя Ивана Калиту. Вот, казалось бы, классический пример жадины и стяжателя, — и, наверное, без того не обошлось!.. Но Господь неожиданно послал успех его скопидомству: дело Калиты разрослось, было подхвачено его потомками и вылилось в создание великого Русского царства, Третьего Рима. Не потому ли это случилось, что кроме стяжательства Иваном Калитой руководила любовь к родной земле, к русскому народу, и эта любовь была даже большей, чем страсть скопидомства? А вот Наполеон сколько ни прихватывал чужих земель, а империя его не простояла и двух десятков лет, ибо двигала французским императором только жажда захвата, только хищничество.

Да, мир ведут страсти… Вот только куда они его ведут? И давно бы увели они человечество в пропасть, если бы Бог не освящал людские помыслы и стремления светом любви, жертвенности, творческим духом… Дела человеческие могут твориться страстями, но прочность и долготу дней они получают лишь Божиим светом, благодатью. Вот и ваша коллекция: чего в ней больше — страсти к накопительству или любви к прекрасному? Мне кажется, что любви больше…

Алексей БАКУЛИН