Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Прощание

КОВЁР-САМОЛЁТ НЕ ВЕРНЁТСЯ…

Умер Владислав Крапивин — последний великий детский писатель России. Последний…

Как известно, детских писателей в СССР было много, и многие из них писали на высочайшем литературном уровне, которому позавидовали бы и иные «взрослые» литераторы. И многих из них мы с удовольствием читали и перечитывали, за их книгами выстраивались очереди в библиотеках, по этим книгам ставили фильмы, которые, в свою очередь, завоёвывали интерес и признание.

Но даже на этом богатом фоне Крапивин был особенным автором. Его книги любили. Вот именно любили, и было в этой любви что-то гораздо большее, чем читательский интерес или увлечённость. Это была не книжная, не библиотечная любовь: так влюбляются тринадцатилетние пацаны в одноклассниц — смутно и остро. Если вы не поняли, что я имею в виду, то попробую рассказать, как сам я влюблялся в книги Крапивина.

Это был, наверное, 1976 год. В журнале «Пионер» (ах, что за журнал был!) печаталась повесть Владислава Петровича «Ковёр-самолёт». Мне давно уже прожужжали уши товарищи: Крапивин да Крапивин, прочитай да прочитай, — но я из поперечности не читал, воротил нос. А тут вдруг решился. И утонул в книге, как в омуте.

Это было написано про меня.

То есть я не преувеличиваю, не притягиваю за уши: это было написано про меня — и в целом, и в подробностях. Это я (а не герой повести) жил в маленьком городке на берегу большой реки, это наши улицы описывал Крапивин, это мои тайные мысли были им прочитаны и вынесены на страницы журнала для всеобщего обозрения. Два главных героя в «Ковре-самолёте» — герой-рассказчик, мальчик лет двенадцати, и его друг, бывший чуть постарше, по имени Виталька. Уже тут начинались чудеса: это у меня был друг Виталька, и именем, и возрастом, и внешностью в точности совпадавший с крапивинским героем. И больше того: именно этот (мой, а не книжный) Виталька уговорил-таки меня читать Крапивина, и именно у него я взял номера «Пионера» с «Ковром-самолётом». Честное слово, всё так и было. И были другие невероятные совпадения — что в этой повести, что в других…

Но дело даже не в этих совпадениях, не в деталях. Дух, дух повести невероятным образом совпадал с тем, о чём бредила моя душа. Я, может быть, никогда не мечтал именно о ковре-самолёте, на котором так лихо рассекали герои этой советской сказки, но ощущение свободного полёта — над рекой, над лесами, над деревянным городком, — оно, без сомнения, жило в моём сердце, и читая, я «узнавал» свои собственные полёты, я, собственно, не читал, но переливался душой на страницы повести, переселялся в «виртуальные» (как сказали бы сейчас) тела героев, я жил там, в книге. Вот это ощущение единения с книжным действием при всём богатстве и высоте тогдашней детской литературы мало кто из писателей мог дать. Мало и редко. Исчезающе редко. И эти минуты жизни в книге я отлично помню через много-много лет, и помирать буду — не забуду. И это очень дорогого стоит.

И это оправдывает, покрывает многое из того, за что мы сегодня можем упрекнуть Крапивина. Впрочем, об упрёках — как-нибудь в другой раз. Крапивин был магом, магом детской литературы, а слово «маг» имеет много граней…

Я немало его книг читал — много, но не все, конечно: он был завидно плодовитым автором. Трилогия «Мальчик со шпагой», например, была чем-то вроде учебника жизни, свода правил достойного поведения. И всё-таки услышав, как кто-то говорит о Крапивине, я в первую очередь вспоминаю «Ковёр-самолёт» — повесть, может быть, не самую известную среди его творений, но… Но я в ней жил — вот какое дело.

Вот он летит, этот ковёр, белой северной ночью — над широкой спокойной рекой, по которой неспешно следуют длинные чёрные самоходки «Волго-Балт» и чудесные белоснежные пассажирские суда; делает круг вокруг башни с давно остановившимися часами, на бреющем пролетает вдоль тихих, спящих улиц с их деревянными домами и деревянными панелями и кустами акаций, потом поднимается высоко — так высоко, как могут выдержать его пилоты-подростки, — и затем устремляется к горизонту, к синей полоске дальних лесов, туда, где в глухой чаще стоит заброшенный дом, а в нём старая собака, которая много лет терпеливо ждёт возвращения бесследно сгинувшего хозяина… Но ковёр не снижается над этим домом — он летит дальше, дальше, и наконец скрывается из глаз… Навсегда. Отныне он уже не вернётся. Повесть дописана до точки, магия рассеялась, время ушло. Прощай, Владислав Крапивин, да будет Господь милосерден к тебе.

Алексей БАКУЛИН