Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Данте
Алигьери… «Божественная комедия»… Давайте поговорим об этой книге как читатель с
читателями. И как читатель перед читателями я могу вам признаться, что из всех
великих литератур всех времён и народов самые сложные отношения складываются у
меня с литературой эпохи Возрождения. Античность, Средневековье, Древний Восток,
современный Запад — все писания этих эпох более или менее ложатся мне на сердце,
говорят душе нечто важное… Но вот Возрождение… Здесь только ужас, мрак,
омерзение. Кто читал «Декамерон» Боккаччо или «Гаргантюа» Рабле, тот меня
поймёт, я надеюсь. Или, допустим, Петрарка с его сонетами… Ну не может моё
сердце сочувственно откликнуться на любовные послания монаха(!) к
воображаемой(!) даме!
Но вот — Данте… В его «Божественной комедии» нет и следа того отчаянного срамословия, того циничного вызова устоям человеческого общежития, того дикого композиционного хаоса, что мы находим у Боккаччо или Рабле. Наоборот, всё строго, стройно, возвышенно. Строго — до суровости! Стройно — невероятно, вся поэма этой своей нечеловеческой стройностью напоминает огромный готический храм, перед которым и Нотр-Дам, и Кёльнский собор — лишь постройки из детских кубиков. Возвышенно! — ну куда уж возвышенней, если подножие поэмы — дно адской бездны, а вершина — Престол Господень. Из золота словесного отлитые строфы-терцины, точно идеально ровные ступени, ведут читателя из пучин мрака к небесному сиянию… Издали (не раскрывая книгу, а лишь припоминая прочитанное) может показаться, что и нет, и быть не может в мировой литературе шедевра более совершенного, чем это поистине божественное творение великого флорентийца…
Но вот мы эту книгу всё-таки раскрыли… Как правило, раскрыв «Божественную комедию», средний читатель не углубляется в неё дальше «Ада». Идти дальше — сил на это не хватает у человека простого, не шибко осведомлённого ни в итальянской истории, ни в католическом богословии, ни в средневековой мистике.
А между тем, чтобы читать Данте, всё это нужно знать — и не просто знать, а, как говорится, чтобы от зубов отскакивало! Нужно ориентироваться в истории борьбы гвельфов с гибеллинами так легко, как не все из нас ориентируются в истории русского ХХ века. Нужно чётко представлять себе, как католики позднего Средневековья представляли себе загробное воздаяние, чтобы понять, до какой степени взгляды Данте ортодоксальны, а до какой степени они являются лихой отсебятиной. Нужно понимать дантовскую символику чисел, нужно знать (хорошо знать!) биографию поэта и биографию его возлюбленной Беатриче (а иначе вы не поймёте, почему эту скромную флорентийскую девушку поэт взгромоздил на такую высоту, что она у него практически равна Божией Матери и Самому Спасителю!).
Не зная всего этого, вы безнадёжно заплутаетесь в огромном соборе «Божественной комедии» и, закрывая книгу странице на тридцатой, будете радоваться, как человек, спасшийся от мучительной смерти.
Как говорил Осип Мандельштам, «чтение Данте есть прежде всего бесконечный труд, по мере успехов отдаляющий нас от цели». То есть чем лучше мы познаём все эти исторические, богословские и мистические тонкости, тем дальше мы удаляемся собственно от поэмы, от её золотого, бриллиантового стиха, и в конце концов забываем то, с чего начали.
С первых страниц на читателя обрушивается многосотенная армия героев поэмы — грешников в аду, «полугрешников» в чистилище и праведников в раю. Причём надо учесть, что каждый герой — это реальное лицо, действительно жившее в Италии (или в Европе), у каждого из них есть своя биография, видимо хорошо знакомая современникам, но для нас непроницаемо тёмная. И если современники Данте, читая, например, что некий грешник в аду представляется поэту: «Узнай: я Гвидо, прозванный Дель Дука!» — отзывались самым живым образом: «Гвидо! Так, значит, вот как он мучается в аду!.. Ну, поделом же ему!» Это как если бы люди XXI века внимали рассказу о встрече в аду с Егором Гайдаром. Но Гвидо Дель Дука не Гайдар, он нам неизвестен совершенно, и мы можем либо проглотить всухомятку неведомое имя, либо немедленно углубиться в комментарии. Но пока мы из комментария познаём жизненный путь злодея Гвидо, ход действия в поэме будет безнадёжно забыт, — а поскольку таких встреч в поэме не одна, не две и даже не двадцать две, то чтение наше скоро станет сущей пыткой.
Итак, знание (вернее, незнание) истории есть весьма серьёзная преграда на пути читателей поэмы, — а многие ли из нас, даже людей интеллигентных и начитанных, может похвастаться достойным знанием Италии XIII века?
Но ведь есть и другие препятствия — например, самомнение и самолюбование поэта, становящееся порою совершенно невыносимым. Он ничтоже сумняшеся ставит себя как равного в круг величайших певцов античности, и сам Вергилий прислуживает ему простым экскурсоводом… Ну, допустим, в такой самооценке Данте был не так уж неправ. Но с каким самозабвением он говорит о собственной любви!.. Прочитайте его юношеское произведение «Новая жизнь» — «Vita Nuova», — рассказ о его любви к юной Беатриче; читая его, порою не понимаешь, что поэт любит больше — девушку или свою собственную любовь? Он, затаив дыхание, закатывая глаза, любуется собственным чувством, боготворит — не столько Беатриче, сколько себя, влюблённого… Свою банальную юношескую влюблённость он преспокойно приравнивает к Божественной, Небесной любви, и немудрено, что в третьей части «Божественной комедии» все святые в раю хором приветствуют Беатриче возгласом: «Благословен грядый!..» (Ни больше ни меньше!) И надо понимать, что это богохульное приветствие относится не к девушке, но к великой любви великого Данте!
Но даже не это главное… Главное — всё-таки богословие поэмы. Если даже католики не могут воспринимать дантовское богословие без оговорок, то для нас, православных, оно и вовсе дико.
Никогда наши святые отцы не вникали в тонкости рая и преисподней. Как сказал прот.Андрей Ткачёв, «всё-таки у нас нет исчерпывающих знаний о загробной жизни. Мы просто их не вместим. Мы сгорим, как свечка». А Данте сгореть не боится: не только ад (который худо-бедно всё же может быть постигнут грешным земным умом), но даже и рай, о котором ясно сказано апостолом: «…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1Кор.2,9), — даже рай отважный итальянец описывает во всех мыслимых подробностях. И глаз, и ухо, и сердце его легко различают всю райскую действительность. И кто же из знакомых с православной аскетикой не заметит, что действительность эта в поэме до ужаса плотская, земная, чувственная…
И, конечно, чистилище. Говорят, что католики окончательно приняли догмат о чистилище, именно начитавшись Данте, — так ярко и убедительно оно у него описано. Что же такое чистилище в представлении поэта? Представьте себе: гигантская гора, уступами вздымающаяся к самим Небесам. С уступа на уступ карабкаются по этой горе грешники, с каждой новой преодолённой ступенью сбрасывая с себя один из грехов…
Звучит заманчиво! В самом деле: хоть гора и огромна, хоть подъём и тяжек невероятно, но великая цель всё оправдывает! В раю отдохнём! И по человеческим понятиям это справедливо: не наказывать за временный грех вечной мукой, но дать человеку возможность очиститься. Помните этот тюремный лозунг из фильма «Джентльмены удачи»: «Запомни сам, скажи другому, что честный труд — дорога к дому!» Почему же Православие не может принять столь разумный, справедливый догмат?
…Однажды, созерцая мысленным взором (будем говорить возвышенно!) дантовскую гору чистилища, я вдруг с изумлением заметил, что она удивительно похожа на что-то очень знакомое. На что же? Да на Лествицу св.прп.Иоанна Синайского, великого нашего Лествичника! Вот так же, ступень за ступенью, уступ за уступом, взбираются подвижники на вершину, с каждым шагом ввысь избавляясь от очередной греховной страсти и приобретая взамен некую добродетель, — взбираются, пока не достигнут вожделенной цели — Боговидения!
Какое странное сходство!
Впрочем, жизнь учит: если видишь две сходные вещи, познай их различие — тогда тебе откроется и суть этих вещей. Итак, где же различие между Лествицей Синаита и чистилищем Данте?
Да очень простое различие: Лествицу проходят при жизни, а гору чистилища — после смерти. Для православного человека чистилище — это наш земной, дольний мир: именно здесь и только здесь мы очищаемся от грехов и поднимаемся к Богу. Земная жизнь — наша Лествица (если, конечно, мы не заснули где-то на первой ступени). После смерти никуда уже не взберёшься: там мир воистину иной, там и правила иные. Тот, кто жаждет справедливости Божией, пусть добивается её здесь, пусть восходит к ней при жизни; там — только воздаяние.
…Вот, дорогие друзья, что хотел я сказать о Данте и его поэме с точки зрения простого читателя. Трудное это дело — чтение «Божественной комедии», и не всегда понятно, чем оправдан столь титанический труд. В чём награда читателю? Неужели её нет совсем?
Не знаю… Но, наверное, есть эта награда, и она приготовлена для тех, кто просто любит хорошую (великую!) поэзию. Для тех, кто способен замереть от восторга, читая знаменитое «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Или: «Любовь, что движет солнце и светила…» Или эту строку, от которой каждый раз, как попадётся она тебе на глаза, перехватывает дыхание: «Пока хоть листик у надежды бьётся…» Потрясающий образ! Потрясающее движение души! И таких строк-бриллиантов в поэме много, очень много… Больше, чем строк тёмных, непонятных, неприемлемых…
Или вот это, найденное даже не в «Божественной комедии», а в «Новой жизни»:
Подняв глаза, омытые слезами,
Я увидал, как улетает ввысь
Рой ангелов, белея словно манна;
И облачко пред ними шло, как знамя,
И голоса вокруг него неслись,
Поющие торжественно: «Осанна!»
До чего же красиво! Невероятно красиво! А может быть, это и есть то главное, что делает дантевскую «Комедию» поистине Божественной, — её несказанная красота?
Алексей БАКУЛИН