Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Июль. Каникулы. Я
собрала всех бродячих собак в округе, привела в дом, накормила и разложила по
кроватям. И надо же — раньше обычного вернулся папа с работы. Увидев собак на
кроватях, он потерял дар речи и только резко хлопнул в ладоши. Собак как ветром
сдуло. Я вобрала голову в плечи, ожидая нагоняя. Но отец молча пошёл на кухню
выкладывать покупки, готовить ужин. Я боком, как краб, вдвинулась в кухню и
стала чистить картошку. Папка не накричал, не шлёпнул меня — на могиле нашей
матери он поклялся никогда нас, детей, не бить, и клятву сдержал. Когда в душе
его улеглась буря возмущения, он вежливо поинтересовался: «Откуда набрала
столько гостей именитых?» — «Нет у них имён, — вздохнула я горестно, — бездомные
они. Ну, я и решила: пусть хоть раз в жизни полежат на подушках, хорошо поедят,
выспятся…» — «А-а-а, ну если так, тогда конечно…» — протянул папка. Я искоса
поглядела на него: его синие глаза улыбались, и я вздохнула с облегчением. До
конца своих дней папа не забывал этой истории и всем знакомым рассказывал:
«Представляете, захожу в дом, а на кроватях, кудлатыми мордами на белых
подушках, лежат псы помоечные, кружевными накидками укрытые. И ведь что
удивительно: лежат, не шелохнутся. Как ей удалось заставить их лечь на кровать и
не сбежать?»
…Только смерть папы собрала наконец нашу семью вместе: на похороны приехали все пять братьев, даже старший, Колька, из Киева. Как положено по русскому обычаю, гроб с дорогим телом отца три дня и три ночи пребывал дома. Читать молитвы пригласили бабушек — прихожанок единственного тогда в Алма-Ате храма во имя Свт.Николая Чудотворца. Пригласить священника, тем более везти тело отца в храм, чтобы отпеть по христианскому обычаю, старшие братья отказались. Шёл 1980-й год.
В канун последней ночи все сидели на кухне и вспоминали. У каждого был свой образ отца, свои истории, но у всех они были светлые. Любимый папка после смерти мамы стал нам и отцом, и матерью. Правда, последняя роль давалась ему с трудом. Помню, решил как-то папа грандиозную стирку устроить. Сказано — сделано: сложил все вещи в корыто, залил кипятком, порошком засыпал, поставил откисать. Через день пожамкал руками, прополоскал, повесил на верёвку. Мы с речки вернулись, смотрим — папа в глубокой задумчивости стоит перед творением рук своих, а наши рубашки, штанишки, платьица во все цвета радуги окрашены — полиняли. Зато в воскресенье был поход в магазин за обновками.
Конечно, мы с братьями помогали папе изо всех сил. Однажды решили порадовать — пельменей налепили. Сделали и несколько «счастливых»: кому попадётся — желание загадывай. А чтобы веселей было — разноцветных стекляшек вместо мяса напихали. Папа наших стараний почему-то не оценил — в углу настоялись и наревелись мы всласть. В другой раз в гостях мы так накинулись на кильку, будто никогда не ели. Когда возвращались домой, папка ворчал: «С вами в гости ходить — только позориться. Ладно, ужо накормлю я вас килькой». На следующий день и правда принёс огромный кулёк, торжественно вывалил в миску: «Ешьте, саранча!» А килька чудная какая-то — крупная и пахнет странно. Ну, мы с братьями помалкиваем, картошку в мундире сварили — и за стол. Надкусили рыбёшки что пожирнее — фу! Оказалась сырая мелочь морская. Сварили, отдали Мухтару, тот понюхал, хвостом повилял на всякий случай: мол, благодарствую за угощенье, — но есть не стал.
Всё бы ничего, но жалобы от соседей поступали с завидной безперебойностью: «Коля, твои сегодня курицу мою в ваш сад заманили, голову открутили, сварили и съели». Отец покупал курицу и отдавал с извинениями. Через день: «Николай, твои облили мои грядки валерьянкой — коты со всей округи сбежались, цветы изломали, огурцы и помидоры изгрызли!» Отец и тут руки на нас не поднимал, но страшнее шлепков были его слова: «Что я вашей матери скажу, когда встречусь с ней на том свете? Что вырастил хулиганов?» Я виновато ёжилась: а правда, что он мамке-то скажет?.. И мне становилось его отчаянно жаль, и я давала себе слово (в который раз!) никогда больше не озорничать.
Вспомнили, как жили в казахском ауле Актереке и я притащила домой камышового кота. Котофей был жуткий хитрюга и никогда не упускал случая подкрепиться, даже когда был сыт. Но он был слишком горд, чтобы просить. Он просто подходил к столу, приподнимался на задних лапах и скромно клал переднюю лапу на краешек стола: мол, имейте совесть, дайте кусочек! Однажды, припозднившись с работы, папа в одиночестве ужинал на кухне вкуснейшим горячим борщом. В тот раз Котофей не рассчитал, лапа плюхнулась в тарелку, кот взвыл от боли, дёрнулся, и тарелка опрокинулась папке на колени. Папин крик, причитания мачехи и кошачий визг слились воедино… На следующий день, пока я была в школе, Котофея отвезли в горы. Узнав об этом, я ревела так, что отец готов был выловить для меня всех камышовых котов в округе. К счастью, исхудавший Котофей вскоре вернулся домой. И когда семья переехала в Алма-Ату, а папа ещё достраивал в степи оросительный канал, он попросил оставить ему Котофея в качестве товарища. «Приду вечером домой, а там хоть кто-то ждёт». Разве я могла отказать любимому папке в такой мелочи?..
Сидим мы так, вспоминаем, смеёмся. На кухню вошла уставшая, заспанная мачеха. «Совсем ополоумели?! В комнате гроб с телом отца, а они тут веселятся; смотрите, наплачетесь ещё!» Наплакаться каждому из нас и впрямь пришлось, не раз папкину заботу и подмогу добрым словом вспомнили. Но видит Бог, не смерти же любимого папки мы тогда радовались! Мы вспоминали, а истории были всякие, всё больше добрые и весёлые, каким был и сам папка. И казалось нам, что он сидит среди нас и радуется вместе с нами. Ей-Богу, если во время моих похорон моя дочь вспомнит обо мне что-то весёлое и ласково засмеётся, я не обижусь…
Мы помолчали, потом я проговорила: «А ещё папка замечательно играл на аккордеоне. Ты, Вовка, не видел, не слышал, потому как в Армении жил (нас, детей, после смерти мамы разобрали родственники). А папка часто приезжал ко мне в Сибирь, и там в день приезда дедусь обязательно топил русскую баньку, бабушка лепила пельмени, заливала студень. Народу к вечеру набивалась полная хата — всем интересно приезжего человека послушать, что в мире делается, узнать. Отвечеряв, заводили песни. Папка брал аккордеон, пробегал верной рукой по кнопочкам и красивым сильным голосом запевал: «По диким степям Забайкалья» — песню, которую певала Лидия Русланова, или «Славное море, священный Байкал», или «Ревела буря, дождь шумел», а все хором подхватывали». — «Ревела буря» — это песня, что в фильме «Чапаев» поют? Здорово!» — восхитился Витька. Пока братья обсуждали, как красиво пел эту песню в фильме «Чапаев» Петька, я вспоминала, как сама в детстве устраивала концерты для отца и братьев. Мне было лет шесть, я притаскивала низенькую табуреточку, ставила перед кроватью, откидывала покрывало. Обнажалась железная кроватная сетка, и я, ударяя пальцами по железным пружинкам, как по клавишам пианино, распевала: «Живи, пока живётся, на свете можно жить. Пока сердечко бьётся, нам не о чем тужить». Эта детская песенка очень нравилась папке, и я щедро угощала его ею по два-три раза за вечер… А вот теперь его сердце перестало биться. Где те ласковые вечера?
«Пора спать, — прервал наши воспоминания старший брат Сашка. — Мы на полу постелем и ляжем, а ты, Ириш, ложись на диван. — Я мотнула головой: — Не, я в папкиной спальне лягу, на его кровать». — Саня как-то странно посмотрел на меня, но промолчал. Не раздеваясь, я свернулась на папкиной кровати клубком, а когда все уснули, побеждённые усталостью и горем, проскользнула в зал. Посреди комнаты на табуретах стоял гроб. Я села у изголовья и стала всматриваться в папкино лицо. Оно нисколько не изменилось, такое же доброе и светлое, а в уголках закрытых глаз — лучики морщинок, будто он вместе с нами смеялся весёлым воспоминаниям. Зачем я пришла? Я ждала! Ждала, затаив дыхание, что что-то произойдёт, что папка подаст какой-нибудь знак, что вдруг зазвучит его голос с последним прости. Я наклонилась к его уху: «Папочка, что ты хотел сказать мне перед смертью? Ведь ты не зря ждал меня в последний свой вечер в больнице, а я не приехала. Не смогла». Ни звука в ответ, ни дуновения. «Пока сердечко бьётся, нам не о чем тужить», — прошептала я и, уронив голову на край гроба, наконец-то заплакала.
Ирина РУБЦОВА