Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

БАБА ТАНЯ

Сразу после смерти матери нас с братом Вовкой поделили: его увезла в Армению тётя Женя, а меня забрали в Сибирь мамины папа и мама. Жилось мне там вольготно и безпечно. Старики окружили меня любовью и заботой, а бабушка вечерами, укладывая меня спать, нашёптывала, что мама не умерла, потому что у Бога-то все живы, и живёт она сейчас в Божиих райских селениях и, катаясь на облачке, наблюдает за мной. Это меня успокаивало.

Всякий раз, как над затерянной в сибирской тайге деревенькой нашей пролетал самолёт или вертолёт, мы, детвора, горохом высыпали на улицу и принимались прыгать и радостно кричать: «Самолёт-вертолёт, посади меня в полёт. А в полёте пусто — выросла капуста». Соображение, что в пустоте вряд ли может что-то вырасти, нимало нас не смущало. Но один безпокойный вопрос однажды всё-таки постучался в мою трёхлетнюю головушку. Я опрометью кинулась в избу: «Бабушка, как же ты говорила, что мама на небе на облачке катается — за мной наблюдает… А там ведь пусто!» — «И какой бес такую чепуху детёнкам наговаривает!» — заворчала баба Таня, взяла меня за руку и повела в спаленку, где висели иконы. Легко подхватив меня с пола и поставив на столешницу швейной машинки «Зингер», бабушка проникновенно зашептала мне на ухо: «Погляди-ка на иконы внимательнее. Видишь? Там не только Иисус Христос, Божия Мама и святые, — там облака, не виданные на земле, Ангелы… Где-то Ангелы ведь должны летать — а именно у Господа на небе и летают и песнь хвалебную Отцу нашему Небесному поют». Я перевела глаза на икону Николая Угодника: эта икона всегда меня пугала — только белки глаз и были видны на ней, а чёрный от времени лик сливался с тёмной доской иконы. Глядя на неё, я вполне верила, что там — пустота. Но ведь и облака невиданные тоже есть!

После смерти мамы, увидев, как её опускают в глубокую могилу, я стала бояться темноты, чудились мне в ней всякие ужасы. Бабушку это тревожило. В субботу, как только повечеряли, она сказала дедушке: «Завтра, дедусь, как подою корову и выгоню в стадо, запрягай Василька в телегу, поедем в село, в храм, надо Иришку батюшке показать». Наутро выехали, едва только алая зорька стала от горизонта отлипать. Я закопалась в охапку пахучего сена, предусмотрительно брошенную бабушкой в телегу, и под мерное поскрипывание деревянных колёс уснула. Проснулась оттого, что внутри вдруг всё радостно взыграло и стало казаться, что я лечу всё выше и выше, а птицы поют всё звонче, слаженнее, громче. Открыв глаза, увидела большую площадь, заполненную нарядным людом, и поняла, что не птицы то, а колокола звонят — созывают верующих на молитву. Народу было не протолкнуться, меня задвинули в уголок у какого-то столика, и я, привстав на цыпочки, замерла от ужаса: на нарисованном подносе лежала нарисованная голова очень красивой женщины. У меня косички на голове зашевелились. «Зачем меня сюда привезли? Что со мной делать будут?» После службы бабушка подошла к священнику, поклонилась, как-то странно сложив перед собой ладошки. Батюшка перекрестил бабу Таню и вложил свою руку в её ждущие ладони, бабушка поцеловала его руку, а потом долго шептала что-то в его седую бороду. Батюшка, кивнув, ушёл, а вернувшись, подал бабушке пузырёк со святой водой и маленькие булочки (просфоры). Меня батюшка перекрестил и помазал лоб маслицем.

На обратном пути мне не спалось. «Бабушка, а почему какой-то тёте голову отрезали и на блюдо положили?» Бабушка улыбнулась: «Это ты об иконе великомученицы Варвары? Она очень любила Господа нашего Иисуса Христа и приняла за него мученическую смерть. Ей надо молиться, чтобы умереть не вдруг, а успев раскаяться в грехах. Её именем мы с дедусем просили назвать тебя, а папа хотел Людмилой, вот, чтобы сохранить мир в семье, и назвали тебя Ириной, что с греческого так и переводится — мир.

Бабушка исподволь, ненавязчиво вводила меня в православный мир, где жили святые, Ангелы, милосердный Бог и Его Мама — Пресвятая Богородица, которая, как говорила бабушка, усыновила через апостола Иоанна всех-всех людей, а значит, и меня.

Ещё вспоминаю такой случай. Как-то томительным летним вечерком бабушка, дедушка и я возвращались с пасеки, и пчёлы, естественно, сопровождали нас, недовольные, что дедусь уносит целое ведро мёда. Одна пчела ухитрилась залететь мне в рукав-«фонарик» и стала там биться и жужжать. Испугавшись, что она меня укусит, я сломя голову помчалась через поле, а бабушка и дедушка, бросив мёд и собранные лекарственные травы, побежали следом. Догнав, бабушка быстро оттопырила мой рукавчик и выпустила пчелу-пленницу. «Почему она меня не укусила?» — умудрилась я спросить между двумя всхлипами. «Так ты не видела, потому что неслась, как коза-дереза, а мы-то с дедусем точно усмотрели, как за тобой следом летел твой Ангел Хранитель и уговаривал пчелу не кусать Божие чадо». — «Я мамина и папина». — «Всякий ребёнок, который лишается родителей, становится Божиим дитём. Недаром в народе говорят: «За сиротою Сам Бог с калитою». Что калита — это кошель, я тогда не знала и, думая, что это калитка, представляла, как добрый Бог стоит у открытой настежь калитки и приглашает всех сирот заходить и жить в Его небесных владениях. Это меня успокаивало, и уже не так горько было, что у меня нет мамы.

Отец несколько раз приезжал в Сибирь, чтобы забрать меня, он хотел воссоединить семью, но бабушка меня не отдавала, всякий раз я слышала, как она причитала: «И что ты, мужик, с малым дитём делать будешь? Тем более с девочкой! Жениться не хочешь, а надо бы… Валечку уже не вернуть, а ты должен не о себе — о детях думать, им мать нужна». — «Так ведь не мать — мачеху приведу в дом, — упорствовал папка. — Как-то ещё поживётся им с ней, вдруг не заладится». — «А это уж от тебя зависит: ты в дому голова. А Иришку я тебе не дам. Сказала: не дам — и всё». Я слушала, как меня делят папка с бабушкой, и мне становилось тоскливо. Я садилась на пол под иконами — так было надёжнее и спокойнее — и пыталась вспомнить, как мы жили дома в Алма-Ате. Но воспоминания были какие-то рваные, и мне никак не удавалось сложить их в единую картинку. То вспоминалось, как мы идём с мамой вдоль длинных шпалер винограда, мама отрывает большую виноградную кисть и даёт мне, то как мама, повязав голову косынкой, раскатывает тесто на столе, лепит пирожки… Маловато.

Не добившись от бабули добровольной выдачи детёнка, папка послал за мной старшего брата Саню с женой. Они нашли меня играющей на куче песка — я старательно закапывала свои сандалики. Так с одной сандалией и босой второй ногой меня и увезли в Алма-Ату, приодев по дороге на каком-то блошином рынке. Бабушка в панике звонила в Алма-Ату, заказывая междугородные переговоры. Меня приводили на них, но я, никогда не видевшая до того телефона, не могла выдавить из себя ни слова. Так закончился для меня сибирский период, полный таинственных шорохов, пряного запаха богородичной травы, букетики которой бабушка закладывала за иконы, ночного мерцания лампадок пред иконами и бабушкиного проникновенного молитвенного шёпота по ночам, под который так мирно и сладко спалось. Со временем всё стало забываться, виделось, как в туманной дымке. Через год бабушка умерла. Быть может, в её скорой кончине виновата я, вернее, то, что меня увезли украдкой, и сердце горячо любимой мною бабушки не выдержало? Прости, бабуля, помню, люблю и молюсь за тебя.

Ирина РУБЦОВА