Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

УЧИСЬ, КАК РОДИНУ ЛЮБИТЬ

Лежу в своей комнатке на даче, погода на дворе лётная, лежу-читаю-пишу, никого не трогаю. Ласковый ветерок с Ладоги, сосновый аромат, рядом комарищем звенит электропила — новую баню вызванивает.

Внизу жена с внуком хохочут, но мне их смех не мешает.

— Курсант Раков, вы почему в неположенное время на койке валяетесь?

Мама родная, передо мной стоит затянутый рюмочкой младший сержант Владимир Александров! В стартовой батарее он был моим замкомвзвода и распоряжался мной по своему усмотрению. Батарея — это 300 мальчишек из всех городов и весей нашей необъятной Родины, привезённых служить в далекий город Свердловск, в район Уктуса. Нас разбили на 10 взводов по 30 солдат в каждом; в учебном полку к нам обращались «товарищ курсант». За шесть месяцев учебы замкомвзвода Александров обещал сделать из нас настоящих солдат-ракетчиков. Мы ещё и присяги не приняли, но «деды» уже научили нас заветной фразе: «А НЕ ПОРА ЛИ ТЕБЕ ДОМОЙ, ПАРЕНЬ?» — где число букв соответствует месяцам службы — 24. Оно написано огромным шрифтом в укромном месте. За что невзлюбил меня замкомвзвода, не знаю до сих пор: то ли за то, что полковничий сынок, то ли за способность писать стихи в армейскую газету, то ли за мгновенные самоволки до магазина и обратно через забор, — только не люб ему был курсант Раков. В наряды я ходил через день — от дежурства по клубу до свинарника, за исключением караула — дела священного, и пока другие курсанты спали положенные часы, я учил пропущенные занятия: «контакт нормально-разомкнутый, контакт нормально-замкнутый» и другие секретные детали из чрева ракеты — по секретным схемам в пронумерованных тетрадях, которые после каждого занятия пересчитывал и прятал в железный ящик наш замкомвзвода. Возможно, он был неплохим парнем на гражданке, но власть меняет людей, и главной мечтой ленинградского взвода — после дембеля — было набить ему морду. Сержант неукоснительно следовал армейскому закону: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим». И, надо сказать, идеально заправлять постель, пришивать подворотнички, надраивать пуговицы, наворачивать портянки он учил нас собственным примером. Хотя не обходилось и без элементов садизма. За день я уставал так, как не уставал никогда; уткнуться на 15 минут в шапку к стене казармы, сидя на табурете, было невыразимым счастьем.

Казарма пахнет не духами, не ландышем после грозы. Казарма пахнет сапогами из густо смазанной кирзы. Казарма пахнет жестью банок с ружейным маслом пополам и прелью саржевых портянок, царящей ночью по углам. Эпохой призванные дети, мы дышим этим — без нытья — державным запахом столетья и кислородом бытия. Им, как огнём пещерный предок, мы дорожим не оттого, что нам черёмуховых веток любее аромат его. Но только с ним и нерушимы волнующие нам сердца и свежесть матовых кувшинок, и острый запах чабреца. Виктор Коротаев.

А теперь я расскажу, как нас уже сержант Александров учил подъёму-отбою. Он зажигал спичку — и время пошло, а взвод должен был мгновенно раздеться, уложить на табурет обмундирование по уставу и лежать на двухъярусных койках в ожидании команды «Подъём!». Вы только представьте: середина дня, мы только что вернулись с лесной площадки, где тренировались ставить на хода 12-тонные ракетные пусковые установки домкратами, но вручную, да на уральском морозце под –20^о, а работать домкратом по нормативу — 50 минут, а какие силёнки у сынов питерских интеллигентов? Но и эта пытка закончилась, и ты обмираешь от счастья в теплоте казармы в предвкушении обеда…

— Взвод, отбой! — внезапно раздаётся голос командира.

— Взвод, подъём! — даёт команду сержант — и ты стремглав прыгаешь на спину вскочившего из нижнего ряда, и уже летят в проход сапоги, где будет построение, а ты торопливо натягиваешь гимнастёрку задом наперед и с незастегнутыми штанами становишься в строй. Это вам не кино, это надо видеть! Кто-то стоит в одном сапоге, кто-то только в рубахе, портянки тянутся из сапог, о застёгнутых как положено пуговицах говорить нечего. А одеяла должны быть откинуты на спинку койки как по линейке.

— Взвод, отбой!

— Взвод, подъём!

— Взвод, отбой!

— Взвод…

«Я разорву тебя на части, сержант Александров! Я…» — мы все прыгаем наверх-вниз, наверх-вниз. И на двадцатой попытке я вдруг почувствовал, что могу уложиться в положенное время (спичка горит секунд сорок), и я уже не приземляюсь на спину соседу и даже успеваю намотать одну портянку.

— Взвод, отставить, 10 минут на приборку!

Я всегда утверждал, что тот, кто не был в армии, никогда не познает полноты счастья.

…— Курсант Раков, за лежание на койке в неположенное время — два наряда вне очереди на кухне (это семь ванн картошки, полторы тысячи тарелок, огромный засаленный пол и часок на поспать).

— Есть, товарищ сержант!

Я вскакиваю с кровати… и обнаруживаю себя в дачной кухонной пристройке — с ножом в одной и недочищенной картофелиной в другой руке. Да это же сон! И надо присниться такому! 38 лет прошло! Но в воздухе стоял крепкий аромат одеколона «Шипр», который так беззаветно любит замкомвзвода сержант Владимир Александров.

— Товарищ сержант! Вы где?

Тишина в ответ. Но воинский устав гласит: приказ командира должен быть выполнен «безпрекословно, точно и в срок». И я продолжаю чистить картошку: кому охота на «губу» попасть?

ПРИЗЫВНИК

Отбой! Успей залезть под одеяло!
Хотя б и в сапогах — успей залезть.
Ты не солдат. Но времени немало.
Ещё тебя научат спать и есть.

Наука не сложна. Два-три наряда.
Почистишь и помойку, и гальюн.
Ты просвещён, и окрылён, и юн.
Но в сапогах! Под одеяло! Надо…

Подъём! Уже ты первый на ногах.
Бежишь под дождь на физзарядку. Браво!
В надетых без портянок сапогах
Ты упражненья делаешь коряво.

И этому научат. Может быть,
Через недельку, может быть, быстрее.
А сам учись, как Родину любить,
Хотя наука эта посложнее.

Её одолевать ты будешь сам,
Когда в себе почувствуешь солдата
И присягнешь полям и небесам
Служить, работать, умереть как надо!

Сергей Алиханов

Всё же не удержусь и расскажу ещё об одном незначительном эпизоде из моей армейской службы. Начинал служить я, как вы поняли, в учебном полку, и командиров из постоянного состава на стриженую голову курсанта хватало с лихвой, а уж о работе-пахоте и говорить не приходится.

Но вот закончилось полугодовое обучение в Свердловске, и нас распределили по «точкам». Я попал в затрапезный 596-й зенитно-ракетный полк в посёлке Халилово, на границе с Северным Казахстаном, куда ссылали самых что ни на есть разгильдяев. Это называлось: «Поехал служить к сусликам». Первый день в полку, сижу в курилке, дымлю сигаретой и от нечего делать поигрываю большим пальцем ноги: сквозь большую дыру в сапоге даже портянка не могла скрыть прореху в кирзе. Подходит покурить подполковник (потом узнал: Ландо, начальник штаба полка), я отдаю честь и присаживаюсь с наслаждением вдохнуть последние остатки сигареты. Не тут-то было!

— Товарищ рядовой, вы почему не по форме одеты? — обратился ко мне высокопоставленный начальник. Я удивился: пуговицы на гимнастёрке предусмотрительно застёгнуты, свежий подворотничок подшит, ремень на руку не накрутишь. Конечно, пребывание в учебке не прибавило мне армейского лоска, но выглядел я не хуже других солдат в этом задрипанном гарнизоне.

— Как вы смеете ходить по расположению части в таких сапогах?

А надо сказать, что срок носки сапог определялся восемью месяцами, и мне ещё две пары сносить, а в армии с этим строго, если не понял службы. Я посмотрел на свой не слишком чистый большой палец, который от волнения перед начальством то появлялся, то вновь пропадал в нутре сапога.

— Немедленно отправляйтесь в каптёрку и получите подмену! — приказал начальник. Что я и сделал; правда, начсклада, толстенный старшина-сверхсрочник (их в армии называют «кусками») выдал мне не первого срока сапоги, а ношеную-переношенную обувку, ничем не лучше моих, только без дырки на месте большого пальца.

А начальник штаба Ландо с тех пор меня почему-то запомнил, и как только я появлялся пред его недреманным оком, первым делом смотрел на мои сапоги: не выглядывает ли опять — назло ему — большой палец ноги рядового Ракова. Но я к тому времени уже службу понял.