Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

СТИХИ ИВАНА СТРЕМЯКОВА, СПб

12 сентября русскому поэту Ивану Степановичу Стремякову исполнилось 70 лет. Читатели и сотрудники газеты «Православный Санкт-Петербург» поздравляют любимого поэта!

БУРЛАКИ
Этот стон у нас песней зовётся,
то бурлаки идут бечевой.
Н.А. Некрасов
С поникшей головою,
кляня тяжелый труд,
бурлаки бечевою
по берегу идут.
Томит тоска-зевота
усталых мужиков,
стекают струйки пота
со спин и животов.
Не радуют ни зорька,
ни песни у костра,
и кажется им горькой
уха из осетра…
Ах, знали бы бурлаки —
герои этих лет,
какие вурдалаки
придут за ними вслед.
Железные машины
они изобретут,
бетонные плотины
повсюду возведут.
Когда мазут да ряску
черпнут они со дна,
покажутся им сказкой
былые времена.

СТАРШИНА
Был старшина наш прост немножко,
Из деревенских мужиков,
Его «люменевая ложка»
Была добычей остряков.
Хихикал наш народ учёный,
Брезгливо губы поджимал,
Когда он речью немудрёной
Нас, новобранцев, занимал.
Но знали все мы, желтороты:
Случись жестокая война —
Он раньше всех на пулемёты
Шагнёт, товарищ старшина,
И, хряпнув спирта на дорожку,
Взревев: «За Родину! Вперёд!» —
Своей люменевою ложкой
Всех супостатов перебьёт.

ФРОНТОВИК
Войне конец — живи, старик!
Вернулся, орденом сияя,
В село родное фронтовик,
А у жены семья другая.
Она глядит ему в лицо,
Но слов его не понимает,
И двое славных близнецов
У босых ног её играют.
Знать, ни к чему её кисет
Он сохранял все эти годы.
Знать, на земле ещё не все
Прошёл он и огни, и воды.
Держись, боец! Крепись, боец!
Ты обманулся сердцем малость.
Кто говорит, войне конец?
Она ещё не начиналась.

СОСЕДИ
Два соседа, бывших друга,
Уживаются с трудом:
У Ивана — развалюха,
У Семёна — новый дом.
Жизнь вильнула — поневоле
Разделился интерес:
У Ивана — мотороллер,
У Семёна — «мерседес».
И когда глубокой ночью,
Сунув ватник под ребро,
Спит Иван, как ангелочек,
Бдит Семён своё добро.
Он не спит и сердцем чует:
За стеною ходит вор,
В гараже своём ночует,
Под подушкою топор.
Так уж водится на свете,
Верно люди говорят:
Счастлив тот, кто гол и беден,
И несчастен, кто богат.

КВАДРАТ
Порою человек за сутки
шутя взойдёт на пьедестал:
один художник ради шутки
простой квадрат нарисовал.
Трудился он минут пятнадцать,
от силы двадцать-двадцать пять —
вдруг меценаты стали драться,
чтобы квадратом обладать.
Картина — дрянь, но в ней, однако,
искусствоведы говорят,
каббалистические знаки
просвечивают сквозь квадрат.
Ей обладал сперва Потанин,
потом возник ажиотаж:
рулон пустейшей этой дряни
купил недавно Эрмитаж.
Вокруг любимого героя
кипит восторженная жизнь,
толпа волнуется и спорит,
а спорить не о чем, кажись.

СОСЕДКА
Живое хороним нередко
И загодя ставим кресты.
Всю зиму болела соседка,
Ходила у самой черты.
Горела свеча у иконы,
И был припасён холодец,
И каркали в поле вороны,
Что, дескать, она не жилец.
И шастали тени зловещи
Над бедной её головой,
Делила родня её вещи,
А ей полегчало весной.
На улицу вышла — живая,
Припомнила светлые сны.
Россия моя горевая,
И ты потерпи до весны!

В НЕВСКОЙ ЛАВРЕ
Стоял в России кавардак,
Сидел на троне дьявол,
Был мэром Питера Собчак,
Он лихо нами правил.
Он сладко ел и сладко пил
Мадеру и горилку
И много денежек вложил
В семейную копилку.
Когда ушёл в ночную тьму,
То на его могиле
Красивый памятник ему
Друзья соорудили,
Чтобы над мраморной плитой
Не таяли букеты,
Чтобы народ сюда толпой
Валил зимой и летом,
Чтобы стояла не дыша
У гроба вся столица…
Но знает русская душа,
Кому ей поклониться.
Могилу мэра Собчака
Минуя неустанно,
Течёт народная река
К Владыке Иоанну.

МАГ
Когда в стране царит бардак
И люди маются от скуки,
Тогда на авансцену «маг»
Выходит, потирая руки.
Он заговаривает кровь,
Нечистых духов изгоняет
И позабытую любовь
Семейным парам возвращает.
Он исцеляет СПИД и рак
И ставит на ноги лежачих,
Хотя вчера ещё вахлак
На птицефабрике батрачил.
Поклонники, сжимая круг,
Боготворят его, кумира,
Магистра всяческих наук,
Посланника иного мира.
Он набивает свой карман,
Людскими бедами играя,
Народу нужен шарлатан
Во дни раздора и раздрая.

ПЕРЕСТРОЙКА
Как долго я живу на свете,
Судьбу суровую кляня:
Уже седыми стали дети
И внуки выросли с меня!
Я пережил войну и стройку,
И оттепель хрущёвских лет,
Вот коротаю перестройку.
А ей конца и края нет.
Я думал: заживу иначе,
Передохну на склоне лет,
А у неё одна задача —
Меня спровадить на тот свет.
Гвоздит меня и так, и эдак.
Вот цены подняла опять,
А я живу, живу на свете,
Не собираюсь умирать.
Я со своей натурой стойкой
Ещё, быть может, доживу,
Когда не я, а перестройка
Закончит жизнь свою во рву.

УЗНИКИ ЭПОХИ
Куда ни ткни в наш жуткий век,
Везде глухие загородки:
Лев в зоопарке тоже зэк,
Он нами брошен за решётку.
Что, царь зверей, он натворил,
Себя обрёкши на мученье?
За что, за что он получил
Пожизненное заключенье?
Взирает он на белый свет,
И слёзы по щекам струятся:
Здесь никаких амнистий нет
И не предвидится кассаций.
Как нам на выручку прийти
Тому, кому живётся плохо,
Когда мы сами взаперти,
Мы сами — узники эпохи,
И не разрушить нам вовек
Своих темниц сырые своды?
Пока не волен человек —
И зверю не видать свободы.

ДОМАШНИЕ РОДЫ
Чтобы работников роддома
Ей попусту не волновать,
Рожала Марья на соломе
В сарае брошенном опять.
Ослабевали бабьи силы,
Но был зажат ладонью рот.
Её законный муж Василий
Стоял на страже у ворот.
Он посложней решал задачи:
Горел и в омуте тонул,
Когда раздался крик ребячий,
Сарая двери распахнул.
Косою острою детина,
Во всех делах специалист,
Он перерезал пуповину,
Как на гряде капустный лист…
Был участковый врач Ерёмин
Обескуражен: «Ну дела!» —
Когда узнал, в каком роддоме
Соседка Марья родила.
Он нагоняй получит снова
За то, что упустил момент.
А впрочем, что же тут такого?
Здесь ничего такого нет.
Ведь это матушка Расея,
Её ничем не напугать,
Умеет и косить, и сеять,
И даже роды принимать.

ТАЁЖНЫЙ ТУПИК
Я, перестройке не потрафив,
Не разделив её идей,
Уйду, как Лыкова Агафья,
В тайгу, подальше от людей.
Там воздух чище и бодрее,
Ручьи хрустальные звенят,
Зверьё и там, но подобрее —
Без надобности не съедят.
А городские львы и тигры
Пускай кровавый правят бал.
Я не играю в эти игры,
Я ухожу за перевал.
Пускай моя супруга на ночь
Всплакнёт, слезу смахнув тайком,
А бригадир Иван Иваныч
Вслед погрозит мне кулаком.