Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

СНИМИ ПРОКЛЯТИЕ С МЕНЯ

«Мир дому вашему и благодать! Пишет вам человек, который по иронии судьбы был приравнен обществом к серийным убийцам, маньякам, людоедам и педофилам. Ведь именно таковыми принято считать всех, кто попадает в «Чёрный дельфин». Таким образом, всех заключённых «Дельфина» вычёркивают из книги живых, будто нас и не было никогда, лишая права на жизнь, на возможность исправиться и начать новую, лучшую жизнь. Неужели вы думаете, что среди нас нет ни одного, кто может раскаяться и встать на путь исправления? Ведь вынося нам такие приговоры, вы автоматически признаёте нас неисправимыми.
Но задумайтесь, а правильно ли вы поступаете? Да, возможно, вы — общество — и правы, но лишь отчасти. Я сейчас не хочу говорить обо всех, кто здесь находится, да и не смогу. Буду говорить только о себе в надежде, что кто-нибудь с чуткой душой и добрым сердцем услышит меня и поймёт боль, которая преследует меня на протяжении долгих лет отбывания мною наказания.
Мне исполнилось 32 года, а преступление я совершил, когда мне было всего 19. Что двигало мною тогда, когда я согласился на этот чудовищный поступок? Жажда жить, а не существовать… Я не хочу себя оправдывать, просто не знаю, как иначе объяснить вам, что не от хорошей жизни пошёл на преступление, которое неожиданно для меня самого закончилось столь трагично.
Вы помните разруху 1990-х годов? Зарплаты задерживали, а жизнь дорожала на глазах. И так уж вышло, что я с малых лет зарабатывал себе на жизнь: расклеивал афиши, мыл машины на заправке, был грузчиком. Но хотя я всегда был равнодушен к алкоголю и наркотикам, денег всё равно не хватало даже на самое необходимое. А в 1996 году в нашу семью пришла беда и поселилась, кажется, навечно. В тот год, слава Богу, не посадили, но с незаслуженным позором выгнали с работы отца. Тяжело переживая несправедливость, отец запил. А в 2006 году его не стало.
В Бога мы не верили, не вспоминали даже, не знали Его. Да и откуда мы могли Его знать, когда вокруг все будто помешались на том, как достать денег, чтобы накормить семью, расплатиться с долгами, не лишиться работы? А тут ещё, будто мало нам было беды с отцом, я нечаянно ранил ножом в живот одного человека, который проходил в нашем городе срочную службу. Он остался жив, но его комиссовали. Командиры, чтобы не брать ответственность на себя, довели дело до суда. Так меня осудили в первый раз — условно, но осудили. Мне тогда было всего семнадцать…
Через год меня забрали в армию. Но моя надежда попасть в нормальные войска не сбылась — я попал в настоящую «зону»: в нашей роте собрали всех ранее судимых, причём я оказался самым молодым. У нас не было дедовщины, у нас было хуже: те, кто уже не раз побывал в «зоне», стали наводить свои порядки, деля всех на блатных и всяких прочих. Блатные работать, естественно, не хотели и заставляли работать тех, кто слабее. Понимаете, нас не учили военному делу, а использовали как рабсилу. Меня такое положение дел не устраивало, я стал проситься в другую часть, поближе к дому. Меня перевели, но дома я всё равно редко бывал, а потом ещё и пневмонией заболел, работая в кочегарке. Отвалявшись в госпитале, я попросил у командиров десять дней отпуска. Врачи, кстати, при выписке рекомендовали командованию освободить меня от службы на 15 суток. Но мне не дали даже одного дня, чтобы побывать дома. Не отпускали и в увольнительную, когда у мамы был день рождения и когда сестра замуж выходила. Я устроил бунт… Командиры решили уволить меня, чтобы избавиться от проблем. Повод? Меня, оказывается, нельзя было призывать в армию, как имевшего судимость. Так я прослужил не положенных два года, а только год и два месяца.
Вернувшись на гражданку, я занялся поиском работы. Это нелегко было сделать, поскольку у меня была судимость, да и на учёт в военкомате меня не хотели ставить, как незаконно уволенного. А устроиться на приличную работу без военного билета невозможно. Круг замкнулся…
А жить-то как? Долги за квартиру растут, в желудке пусто, одежда поизносилась. К кому идти? Кто поможет? Именно в этот трудный момент и подоспело предложение пойти на разбой. А дальше по наезженной колее: преступление, видимый успех, надвигающаяся гроза неприятностей, отчаянная попытка уйти от расплаты… и вот я здесь, в «Чёрном дельфине». «Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им» (Притч.1,19). Как больно осознавать это только сейчас… Но кто мне скажет, почему я только здесь должен был узнать это? Почему в моей жизни — ни в детстве, ни в юности — не было человека, который рассказал бы мне о Боге, о заповедях Его? Конечно, на моём жизненном пути, слава Богу, были люди, благодаря которым я был крещён в 1992 году, но были и другие — те, кто не пустил меня в храм. Они остановили меня по дороге к храму, вызвали милицию и сдали как безпризорника. В результате я здесь, как заживо в могиле погребённый. Без права на надежду, на шанс жить нормально, творить добро, любить и быть любимым. Если бы знали, как мне хочется кричать:
Не надо хоронить меня! Не надо!
Я умер! Но пока ещё живой.
Я слышал звуки восклицанья ада,
Был послан Ангел смерти и за мной.
Там ждут меня, но я не тороплюсь.
Я в жизни этой толком не пожил.
Водой живою дайте я напьюсь,
Прохладой этой, что не заслужил.
Не плачьте над могилою моею,
Я умер, но как будто и воскрес.
Быть может, в этой жизни я успею
Душою дотянуться до Небес.
Так дайте же подняться из «могилы»,
Для смерти слишком молод я ещё,
Для жизни в теле слишком много силы,
Хочу потратить с пользою её.
Я шанс прошу — мне больше и не надо.
У ада вырвать душу бы успеть,
Стремясь к воротам Пресвятого Града,
Любовью побеждая страх и смерть.
Не надо! Я прошу, ещё не надо,
Не зарывайте в землю вы меня.
Смогу ли в жизни той найти отраду
У криков, боли, смерти и огня?
И как в моём положении не взывать к милосердному Господу:
Сними проклятие с меня.
Мне жить осталось лишь три дня.
Сними проклятие с меня,
Дай огражденье от огня.
Сними проклятие с меня,
Дай приготовиться ко сну.
Сними проклятие с меня.
Я не хочу пойти ко дну.
Сними проклятие с меня.
Слезами душу дай омыть.
Сними проклятие с меня.
Своих страстей мне не сокрыть.
Сними проклятие с меня
И научи меня любить.
Сними проклятие с меня,
Боль и обиды — всё забыть.
Сними проклятие с меня.
По новой жизнь хочу начать.
Сними проклятие с меня.
Пелену прошлого дай порвать.
Ну, а не хочешь — не снимай,
Я эти дни смогу дожить.
Я знаю, скоро будет май —
Пора любви, но я убит.
Да, я чувствую себя убитым, потому что я сейчас не живу. Для меня жить — это любить, надеяться, верить. А я не могу. Не имею возможности… Моё сердце с каждым днём всё больше и больше ожесточается от осознания пропавшей жизни, от того, что ничего хорошего не успел сделать и уже не сделаю. Даже далёкая, зыбкая возможность освободиться через 25 лет нереальна, потому что мне тогда будет 44 года, и суд не решится выпустить меня, а освобождаться в 50, 60, 70 лет, даже если доживу, не вижу смысла. Куда я пойду? Кому я нужен буду? Я не уверен, что меня даже в монастырь какой-нибудь возьмут, потому что доживать туда не принимают, а послужить Богу я буду уже не способен.
Останется только два реальных варианта: либо опять в тюрьму (от чего упаси Бог!), либо подохнуть от голода, как собака, где-нибудь на помойке. А я не хочу так, хотя и осознаю, что заслуживаю такой смерти в глазах общества, — того общества, которое лишило меня нормального детства, а потом и человеческой жизни. Потому что в газетах пишут, что здесь, в «Чёрном дельфине», сидят одни отморозки, нелюди. И ведь никому невдомёк, что отъявленных негодяев и человеконенавистников здесь очень мало — хорошо если наберётся 100 человек из 650. Их-то и показывают по телевизору, о них делают душераздирающие репортажи. А мы — остальные — те, кто не заслуживает такого сурового наказания, кто в плачевный момент жизни стал жертвой обстоятельств, кто в ответственный момент не нашёл другого выхода или просто защищал свою жизнь?! Здесь много осуждённых несправедливо из-за судейского безпредела, и все они, как и я, хотят жить по-настоящему — с верой в будущее, с надеждой на любовь, но вынуждены смиряться со своей судьбой.
Как хочется мне написать красиво,
Но сделать это не даёт тоска.
И мучает она меня невыносимо,
Съедая в сердце те красивые слова,
Что я хотел бы подарить любимым.
Но в этой жизни, видно, нет мне счастья.
Я в этой жизни слишком невезуч.
Вместо любви в мой дом стучит ненастье.
Опять дожди несут громады туч,
Что заслоняют свет и солнца луч.
Всё-таки хочется верить, что и в моей жизни появится луч надежды на нормальную человеческую жизнь на благо Отечеству, во славу Божию, ради счастья родных и любимых людей. Но чтобы эта надежда осуществилась, надо, чтобы меня услышали, поняли и простили. Чтобы подарили благословенный шанс начать жить заново, пока я ещё молодой и полон сил, пока могу работать и приносить пользу. Прошу ваших молитв и молитв отца Иоанна Миронова обо мне, грешном, и моих родных. И ещё… смиренно прошу келейных молитв об убиенных Александре, Светлане, Романе и Надежде.
Грешный раб Божий Роман Рудин, пос.Соль-Илецк.
*****
Вот такие письма уже не впервые приходят в нашу редакцию из заключения. Для того чтобы вы поняли, где находится Роман Рудин, поясняю, что «Чёрный дельфин» — официальное название: ФГУ ИК-6 УФСИН России по Оренбургской области — колония для пожизненно осуждённых в городе Соль-Илецк в Оренбургской области. Самая большая колония подобного типа в России — на 1600 человек. В настоящее время в колонии содержится около 650 человек. Количество персонала — около 900 человек. В тюрьме содержатся не только пожизненные заключённые, но и заключённые с общим режимом, вольноотпущенные и живущие в специальных поселениях.
Я внимательно несколько раз прочитал письмо 32-летнего Романа, — письмо грамотное, и даже стихи написаны неплохие. Была мысль попросить кого-нибудь из сведущих людей дать оценку написанному, но потом я решил: отвечу ему сам.
«Пишет вам человек, который по иронии судьбы (курсив мой. – А.Р.) был приравнен обществом к серийным убийцам, маньякам и людоедам».
Если пропустить некоторые абзацы, получается, что пишет на волю человек, которого жестокое общество и «случайные обстоятельства» закатали на 25 лет за шершавые стены тюремной камеры. Приговор заключённый считает несправедливым, он «вычёркивает из книги жизни живых, лишая права на возможность исправиться и начать новую, лучшую жизнь». Не стану пересказывать содержание письма, но вопросы возникают сразу: почему «не от хорошей жизни» большинство людей не идут на преступления? Разве мы тоже не переживали ад 90-х годов? Но Роман «нечаянно»(?!)ранил ножом в живот солдата, и того вынуждены были комиссовать из армии. А откуда в кармане «случайно» оказался нож? Вот и получил наш «герой» первый условный срок. Он был страшен, тот бомж, в предвкушении дани, что приставил мне нож, угрожая гортани. Он дышал, что удав. И, от страха тупея, я сказал: «Я бы дал — только нет ни копейки». Помолиться? О чём, если я обречённый? Я спросил: «Ты крещён?» Он ответил: «Крещёный». И глаза опустил. И сказал: «Извиняюсь…» Я ему всё простил. И с тех пор изменяюсь. Сергей Поликарпов, СПб, р.1947.
Казалось, урок должен был пойти впрок. Но после множества оправданий себя и обвинения всех и вся в своих бедах Роман идёт на разбой. Зачем? Да на работу приличную не берут, на учёт в военкомат не хотят ставить, долги растут, есть нечего. Ну конечно, в таком случае ты вынужден с угрозой для жизни людей отбирать у них то, что пригодится тебе. И как итог – «Чёрный дельфин» и срок длиной в целую жизнь. Опомниться должен любой, оказавшись по ту сторону жизни, но нет: опять идут обвинения вовне. «Почему в моей жизни не было человека, который рассказал бы о Боге, о заповедях Его?» И строчки стихов:
Не надо хоронить меня! Не надо!
Я умер! Но пока ещё живой…
Честно признаюсь, за годы редакторства я немного научился отличать правду от фальши: слишком много раз обманывали зэки разными жалостливыми просьбами из-за колючей проволоки. По мере продвижения по строчкам я всё больше задавался вопросом: действительно, за что такому несчастному, ещё молодому парню отвесили 25 лет? А вдруг это судейская ошибка? Но только в самом конце до меня дошло, что же совершил этот… преступник? «Смиренно прошу келейных молитв об убиенных Александре, Светлане, Романе и Надежде». Так на его совести души четырёх человек! Да сможешь ли ты отмолить свой великий грех, Роман? Судя по тону письма, ни крохи раскаяния нет в тебе за содеянное. Да и о всех ли грехах поведал ты редакции в надежде… на что? Сочувствие, посылку святоотеческой литературы, газет? Ведь всех нас ждёт ещё и главный Суд, — Суд Божий? Найдёшь ли ты у Господа оправдание своим преступлениям? Раз нет плодов покаяния — значит, ни слезинки не проронил ты по убитым тобой людям. Правда, времени для этого в тюрьме у тебя предостаточно. Читал я в одном Патерике, как раскаявшийся разбойник пришёл в монастырь и 20 лет не покидал келью — в посте, слёзной молитве, ночном бдении… И через 20 лет у него сама по себе зажглась лампадка. Простил Господь разбойника. А ты рвёшься на волю — мол, там исправлюсь. Свежо предание…
Александр РАКОВ
Решётка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Всё затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу всё томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жёсткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но чую близость тайн чудесных,
И только верю и люблю.
1920
Александр Солодовников, †1974