Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Призвание

В ЭТОМ ПАМЯТНИКЕ ВСЁ — ПРАВДА

Первого октября 1917 года в многодетной семье рабочего-паркетчика родился известный скульптор Михаил Константинович Аникушин. Ещё подростком Михаил начал заниматься в скульптурной студии в Москве под руководством Г.Козлова, а в 1935 году он уже студент скульптурного факультета в Ленинграде. Учёбу в институте прервала война. Аникушин уходит в ополчение и только после Победы возвращается в город на Неве. Отныне его жизнь и творчество неразрывно связаны с городом-героем. За одним исключением, когда Аникушин состоял в комиссии по восстановлению в Москве храма Христа Спасителя. Сегодня мы публикуем его воспоминания о работе над самыми знаменитыми скульптурами, услышанные много лет назад в его мастерской.

Моя пушкиниана
Знаете ли вы, что перед Русским музеем стоит вовсе не тот памятник Пушкину, что был изначально утверждён? Это правда. А дело было так. Шёл 1948 год, я недавно закончил Академию художеств, когда был объявлен конкурс на проект памятника Пушкину. Работа ответственная, свои проекты представляли такие знаменитости, как Всеволод Лишев, Николай Томский, Георгий Мотовилов… Но выиграл мой проект. Меня давно увлекала эта идея: я рисовал эскизы, помню, ещё в тридцать седьмом году, когда только на подготовительных курсах учился. Именно тогда объявили первый конкурс. Теперь же я усердно изучал творчество Пушкина — мне хотелось, чтобы в памятнике отразился характер поэта. Я взял на вооружение слова преподавателя из академии Александра Матвеева, который говорил: «Я хочу сделать такой образ, чтобы он сам о себе сказал». Это Цветаева могла сказать: «Мой Пушкин». И после неё многие так говорили. А я считал себя несвободным по отношению к «солнцу русской поэзии». Я должен был из миллиона образов найти один такой, чтобы Пушкин сам о себе сказал.
При работе у меня было три трудности: ответственность перед Пушкиным, перед городом и его чудной архитектурой и, наконец, перед моими учителями. Хватит ли у меня мастерства воплотить то, что задумал? Семь лет я работал над этим проектом — читал Пушкина, ходил в музеи, сделал фигуру из гипса, которую поместили в Александро-Нев-ской Лавре, проводил примерочные работы на площади перед Русским музеем. Зачем? Так ведь работу надо было соотнести не только с гением Пушкина, но и с гением Карла Росси — создателя Михайловского дворца, ныне Русского музея.
Наконец Архитектурный совет одобрил мою работу. Тут я и говорю: «Что-то она мне не нравится…» Меня успокаивают: «Всё будет нормально. Отливайте в бронзе». Но я стою на своём: «Хочу сделать новую модель статуи. Могу сделать за свой счёт». Брякнул, а у самого ведь ни копейки. Но моё предложение приняли, и я взялся за работу. За несколько недель сделал новую фигурку — она сейчас в Русском музее, — вот с неё-то и был сделан памятник. Она такая же, как первые фигуры, но… То да не то. В ней состояние и настроение другое. Вот, бывает, выходит артист на сцену, поёт то, что всегда пел, а настроение у него плохое… и не то получается. А на другой день у него душевный подъём, и он поёт так, что дух захватывает. Так и с моим памятником. Понимаете? Открывали памятник 19 июня 1957 года. Народу пришло — всю площадь затопили. И был в тот день ветер сильный, даже покрывало на статуе разорвал. Так что не комиссия торжественно, а нерукотворная сила с рукотворного памятника покрывало сняла.
Ещё я сделал статуи Пушкина для Московского университета, потом для одной из первых станций ленинградского метро — «Пушкинская» — и для станции «Чёрная речка». Так что у меня была своя пушкиниана. И когда я предстану пред Господом и Всевышний спросит меня, что я сделал в жизни настоящего, истинного, отвечу: «Я сделал Пушкина. С тем и прими меня, Господи!»

«Первым детищем был… дом»
Но первым своим детищем я считаю не скульптуру, а — дом. Да, я в молодости активно занимался общественной деятельностью, всё хотел хоть чем-то помочь молодым художникам. И вот, как сейчас помню, в 1947 году я был избран в правление ЛенИЗО, которое располагало деньгами. Я и предложил:  мол, давайте потратим их на строительство Дома художника и мастерских. Так на Песочной набережной по проекту архитектора Лапирова вырос дом на восемьдесят квартир и сто с лишним мастерских. Я за этот дом ещё выговор потом получил. За то, что предложил сделать не шесть, как было запроектировано, а семь этажей, чтобы выгадать лишние метры на квартиры для художников. Но я тогда честно спросил у строителей, выдержит ли фундамент ещё один этаж. — «А чего не выдержать? Выдержит», — ответили те. Вот так…

Плоды горькой памяти
Особое отношение у меня к памятнику Защитникам Ленинграда. Люди, въезжающие в Ленинград со стороны аэропорта, сразу понимают, что прибыли в город-герой. Меня нередко спрашивали, что означает эта стела в середине памятника? Почему не крест? Но, дорогие мои, тогда были другие времена и символы были другие. А стела — такая форма обелиска, символизирующая победу, — пришла к нам ещё из Древнего Египта, она принята во всём мире. Кстати, на Дворцовой площади Александрийский столп — тоже своеобразная стела. Правда, на вершине её стоит Ангел с крестом… На верху моей стелы была задумка поместить знамёна, но я отказался. Живое, матерчатое знамя — это красиво, но когда оно из бронзы — получается как бы остановленное движение. Нехорошо.
Что касается фигур защитников — рабочих, бойцов… Дело в том, что я сам пережил и блокаду, и войну: сначала был студентом, потом служил в сорок второй армии, которая держала участок обороны на Пулковской горе. Я видел окружённый неприятелем город, видел смерть, голод. Я и сам голодал и опухал от голода, даже будучи на фронте, куда ушёл в ноябре 1941 года. Поэтому многие фигуры монумента — плод горькой памяти тех лет. Например, группа «Блокада» состоит из трёх частей. Первая — «Бомбёжка» — воспроизводит события, которые я помню. Первые снаряды упали на площади Труда, у Академии художеств. Помните, там стоит женщина с ребёнком — стоит в недоумении: что же произошло, война только что началась, а уже рвутся снаряды в центре города? Я как сейчас вижу эту женщину и выражение её лица. Средняя часть — «Ночь» — снаряды на Невском… И «Зима» — самое страшное время. В одну из скульптурных групп военных я поместил фигуру своего друга Володи Вороненко, который был военным моряком. А в группе «Ополчение» в образе партизана можно узнать поэта Владимира Дубовко, белоруса. Много и других изображений людей, которых я знал. Может быть, памятнику не хватает героизма, но трагедию, постигшую наш город, я передал, ибо пережил её сам. И если бы пришлось создавать памятник заново, я ничего бы в нём не изменил, потому что всё в нём — правда.

предыдущая    следующая