Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ЖИТЬ, СЛОВНО ПЕСНЮ ПЕТЬ

— …Я ведь из деревни, — из старинной русской деревни на берегу Рыбинского водохранилища. Отец — бригадир, мать — зоотехник… В старину у нас гремели страшные битвы с татарами — и представьте себе, отголоски этих битв донеслись до современности: за нашей деревней был большой татарский могильник — русских воинов хоронили на ближайших сельских кладбищах, а убитых татар закапывали подальше от людского жилья. Ребята частенько наведывались на это захоронение и приносили домой то обрывки монгольской кольчуги, то рукоять меча… В детстве я насмотрелся на такие находки, и теперь для меня татаро-монгольское нашествие не параграф из учебника истории, а что-то живое, прочувствованное, факт собственной биографии.
Так рассказывает поэт Борис Александрович Орлов, бывший офицер-подводник, а ныне — председатель Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России.
— Русская деревня — удивительное явление. В её почве все русские корни переплетаются, вся русская история видна в ней, как в капле росы. Все войны, вся слава, все беды России… В наши края, например, частенько наведывался Лермонтов: сейчас, когда читаю его, всегда помню, что он ходил по нашей земле, видел то же, что видел и я… Помню свою прабабушку — столетнюю крепкую старуху, — а она помнила, как отменили крепостное право: вот ещё одна живая ниточка тянется ко мне из глубины минувшего. Мои двоюродные деды служили на флоте — в Первую мировую и Гражданскую, участвовали в Кронштадтском мятеже на стороне восставших, после разгрома ушли в Финляндию, а после амнистии вернулись на Родину. Вот, кстати: сейчас много говорят о расстрелах кронштадтцев, но никто не вспоминает о том, что была и амнистия… Советскую власть рисуют в таких чёрных тонах, а я читаю эти «исторические» писания и только удивляюсь: до чего же написанное не похоже на то, что я видел своими глазами!.. Я жил среди работящих, порядочных, дружных людей, которые трудились на совесть, а в торжественные дни собирали на улице общий стол, и деревня, как одна семья, встречала свой престольный праздник, Воздвижение Креста Господня, или советский праздник Урожая.
— Вы, наверное, и к вере начали приходить именно тогда — в годы своего деревенского детства?
— Двоюродная сестра моей бабушки была монахиней, но жила в деревне, и дом её, весь наполненный иконами, был у наших православных вместо церкви. Частенько родители, уходя на работу, оставляли нас с сестрой у этой бабушки, мы засыпали на печке под дружное чтение акафистов и канонов. Отец нисколько не тревожился, что мы-де отравимся там религиозным дурманом: он был твёрдым атеистом, но при этом к верующим людям относился с уважением и за веру никого не осуждал. Он прошёл всю войну, не раз глядел смерти в лицо, трижды на него приходили похоронки, а он всё-таки вернулся живой, и в глубине души он понимал, что его не простая случайность хранила. Так я получал первые понятия о вере. Наверное, воспоминаниями о тех днях навеяно такое, написанное ещё в советские годы, стихотворение: «Белая церковка в березняке, белая птица на белой руке. Льётся, смиренной молитвой согрет, с белого купола ангельский свет. Словно лампаду, Господь, не гаси белую жизнь в Православной Руси. В белые, майские, тёплые дни белую птицу мою не вспугни». Второй раз глас Божий я слышал (не впрямую, конечно) много позже, когда был уже офицером и служил на атомной подводной лодке. В походах, постоянно ощущая близость страшного, разрушительного, смертоносного оружия, я не раз задумывался о том, на каком тонком волоске держится человечество: чей-то безумный приказ, чья-то ошибка, неточность приборов — и всему конец! Кто же удерживает нас? Кто нас спасает? Не может быть, чтобы всё держалось само собой!.. «С мечом играли и с огнём, смешали быль и небыль. Наш век — наш дом. Мы сами в нём переставляли мебель. Но стал бездомен человек, мир внутренний разрушен. Мы обустраиваем век, не обустроив души»…
— Наверное, многие удивятся, как это служба на военной подлодке сочеталась у вас с поэзией…
— А что же тут удивительного? Разве мало было поэтов среди русских офицеров? И Лермонтов, и Фет, и Гумилёв… Не подумайте, что я ставлю себя в ряд с великими, — просто хочу сказать, что военная служба отнюдь не убивает в человеке любовь к поэзии. Что до меня, то мне она только помогала. Я заочно учился в Литературном институте, и командир нашей подлодки — человек суровый, деловой и очень справедливый — всегда безпрекословно отпускал меня на сессию. А вы представьте, что это значит: отпустить с подводной лодки офицера, командира отсека, отвечающего за работу атомных энергетических установок!.. Я очень благодарен флоту; он — жизнь моя. Недавно написал стихотворение: «Умирал великий флот Союза — флаги со звездой срывал приказ. Скатывались якоря из клюзов, словно слёзы из ослепших глаз. Уходили с палуб офицеры на причалы, как на эшафот. И надежды рушились, и нервы рвались. Погибал без боя флот. Выбросили — и на барахолку, и в металлолом, и под волну… Умирал великий флот, поскольку был не в силах пережить страну».
— Так, значит, вы и сейчас находите время для сочинения стихов? Руководящая работа как будто не располагает к занятиям поэзией…
— Пишу и сейчас, и не меньше, чем раньше. И потом, что такое «занятия поэзией»? Поэзия — это не занятие, это состояние души, а душа найдёт возможность взять своё. Я живу в Кронштадте, у меня на дорогу в Петербург и обратно каждый день уходит по четыре часа — вот в дороге и приходят стихи. «В чашке чёрный кофе. Ломтик хлеба. Благодать. Душа летит в зенит. Синее фарфоровое небо ласточкою в воздухе звенит. Выпью кофе. И глаза закрою. Лучик солнца задрожит на лбу. Птичий май весёлою листвою, как водою, окатил избу. Не хочу ни шума, ни участья. В шуме этом душу не согреть. Милое доверчивое счастье — жить открыто, словно песню петь». Другое дело: не хватает времени аккуратно переписать собственные стихи, рассортировать, набрать на компьютере… А руководящая работа? Тут мне флотский опыт помогает.
— Как глава Санкт-Петербургской писательской организации посоветуйте читателям, что из написанного в последнее время стоит почитать?
— Посоветовать-то я могу многое: люди пишут, — пишут интересно, глубоко, красиво… Да как читателю найти эти книги? Тиражи-то мизерные! По 500, по 100 экземпляров… Вот разве что в Книжной лавке писателя… Недавно Людмила Разумовская написала прекрасный роман «Русский остаток». Иван Михайлович Леонтьев издал книгу «Грядущий по делам твоим» — сборник повестей и рассказов… Вячеслав Овсянников, Владимир Алексеев — замечательно пишут! Очень много талантливых писателей — всех не перечислишь. Нельзя не вспомнить и такого члена Союза писателей, как Александр Григорьевич Раков, и семь его прекрасных книг. Великая русская литература живёт, но беда в том, что денежные мешки поставили между писателем и читателем железный занавес, через который пробиться очень тяжело. В советское время наши книги читали бы в метро, о них бы спорили, они имели бы какой-то отклик в людских душах, — а сейчас о них просто никто не знает. Наши писатели лишены возможности влиять на молодёжь, — теперь на молодёжь влияют телевизор и Интернет, а нас аккуратно отодвинули в сторону. Слава Богу, что сохранился сам Союз писателей! Ведь в начале преобразований многие говорили: нам не нужно никакое объединение, это-де пережиток тоталитаризма!.. Сейчас все понимают: в современных условиях писателю без Союза не выжить. Раньше говорили, что бизнес станет помогать культуре… Кто сейчас питает подобные надежды? Все поняли, что бизнес зациклен только сам на себе. Раньше говорили, что писатели могут группироваться вокруг издательств. Но издательства — это тоже коммерческие организации, и по большому счёту до творчества им дела нет. «Ты-то откуда? А ты-то откуда? Неразбериха — гнилая вода. Горе не горе. Беда не беда. Из ниоткуда бежим в никуда. Будет ли лучше? Не стало бы хуже! Смутное время — мутная лужа». Сегодня всем ясно: только объединившись в союз, творческие люди могут отстаивать культуру, защищать наследие классиков, воспитывать себе достойную смену.
— Борис Александрович, а что если человек «с улицы» захочет зайти на Звенигородскую, 22, — вы его выгоните?
— У нас двери ни для кого не закрыты, мы же не элитный клуб. Вот, скажем, заседает секция поэзии, поэты читают коллегам свои новые стихи: пожалуйста, звоните нам, приходите, слушайте. Если вы, допустим, не любите поэзию — у нас есть и другие секции: секция прозы, драматургии, документальной прозы, детской литературы… Отчего же не прийти на их заседания: узнать новости литературной жизни, поучиться у профессионалов?.. Вот только не думайте, что здесь можно издать свои произведения: изданием мы не занимаемся. А в остальном… Мы проводим передвижные книжные выставки в детских домах, реабилитационных центрах и школах-интернатах. Мы устраивали серию вечеров, посвящённых Гоголю, Пушкину, современным поэтам, живым и недавно ушедшим… Одним словом, именно для того, чтобы люди знали, что литература ещё существует, должны быть творческие союзы. Сейчас, когда враги культуры объединены и действуют в строгой организации, по хорошо продуманному плану, одиночки не смогут им противостоять: их сомнут, раздавят разрушительные силы нового мирового порядка. Только вместе мы сможем дать отпор разрушителям и сохранить то великое, что выработала русская культура за многие столетия.
Редакция газеты «Православный Санкт-Петербург» поздравляет Бориса Александровича Орлова с 55-летием! Многая лета!
Вопросы задавал
Алексей МАКСИМОВ