На даче событие: рядом с баней берёзовый пень обсыпали россыпи крохотных опят, похожих на жёлтые бусинки. Чтобы не затоптать ненароком, огородил их жизненное пространство колышками, а тёща по будням зорко оглядывает плантацию, дабы в самое время отправить чудо природы на сковородку. Да беда с ней: «Руки работы просят, а сил нет», — жалуется 80-летняя тёща Валентина Михайловна, каждую щепотку дачной земли пропустившая через эти перетруженные руки.
КАРТОШКА
Разгорячённые немножко,
На огороде за избой
С утра копали мы картошку
Большою дружною семьёй.
А баба Дуня не копала,
Парализована она —
Картину эту наблюдала,
Печально лёжа у окна.
Ей, труженице, было горько:
Как это так, в пылу страды
Она валяется на койке,
Не заслужив себе еды?
Она канючила, роптала,
И мы, отчаянный народ,
Её на старом одеяле
Перенесли на огород.
И, лёжа на припёке, снова,
Как будто вовсе не больна,
Рукою левою, здоровой
Копала овощи она.
Иван Стремяков,
СПб
Второе событие — рукотворное: я изменил себе и после мучительного взрыхления лопатой целины посадил у кельи четыре килограмма «футбольной» травы, вовсе не веря в успех содеянного. Но травка дружно взошла, и я её неровно подстриг новомодной косой-триммером. Получилась крохотная, чуть напоминающая лондонский парк, полянка. Да, пока копал, нашёл клад: целёхонький чугунный горшок под ухват — хоть сразу в печь. Тёща находку не признала: когда сорок лет назад строились, чистое поле было и жильём не пахло. Знать, когда-то и здесь живали люди.
Но вернёмся на мою полянку. Теперь мечтаю посадить посередине репейник — уж больно нравятся мне его сердитые цветы: «Не груб, а нежен этот шар, лиловый, медоносный, он синим воздухом дышал, пил утренние росы и отдавал нектар пчеле… В период новолунья он, как огонь, мигал во мгле для бабочки-плясуньи. Листом широким укрывал в дождь муравьёв бригаду. И в мире малом – он не мал, поднялся вольным градом… (Михаил Шаповалов).
Стеснительные цветы картофеля тоже люблю: «У низенькой заброшенной сторожки, давно уж заколоченной доской, простой и розовый цветок картошки качается, обрызганный росой» (Анатолий Наумов). В-третьих, наше одностороннее общение с девятимесячной внучкой Оленькой стало давать неожиданные плоды: после безконечного повторения «деда, деда, деда…» и подсовывания своей бородки под её крохотные пальчики со словом «кися, кися, кися…», внучка начала называть папу, и маму, и брата, как я учил, — «ки…». Еще немного моих усилий — и детская речь польётся журчащим ручейком.
ВНУЧКА
Проплыла по небу тучка, пролетел двадцатый век. Есть теперь у деда внучка — самый главный человек. Я хочу, чтоб день был светел, с неба солнышко лилось, чтобы в двадцать первом веке детям весело жилось. Чтобы всё у Оли было для уюта и тепла, чтобы всех она любила и красавицей была. То-то парни рты раскроют и начнут метать круги, как над Мойкою-рекою прозвенят её шаги! Станет молча на колени вся округа, влюблена. Станет в третьем поколенье петербурженкой она (Иван Стремяков, СПб).
Оленька начала делать свои первые смешные шажки по земле, и, хотя ножки пока путаются, знаю: будет ходить по земле прямо — успею направить!
И еще новость: именно на даче я изобрёл способ лечения застарелого радикулита — тяжеленной кувалдой до устали разбиваю на куски отслужившие свой век железобетонные опоры, дабы впоследствии использовать их для ремонта деревенской дороги.
И вообще до меня вдруг дошло, что дача — не считая кладбища — есть моё последнее пристанище на бренной земле.
Здесь удивительно тихо, а ночной лай собак уже не раздражает меня, и поселившиеся в скворечнике быстролётные стрижи вывели потомство, которое время от времени высовывает из круглого отверстия головку, клича родителей. Долго стою в ожидании, но момента появления «нашего» стрижа уловить никак не могу — столь стремителен его полёт, столь точно он попадает домой, в скворечню, чтобы через секунду вылететь за новой едой для младенцев.
Второй заинтересованный наблюдатель — Дымок — теперь тоже приноровился не моргая вожделенно есть ярко-зелёными глазами скворечник. Гляди у меня, разбойник эдакий!
Райская жизнь на приволье сделала его пушистым и сильным, вокруг головы выросла серая грива, делая его похожим на миниатюрного льва, и он уже не ползает по-пластунски меж грядок, опасаясь всего. Теперь его поднятый, словно труба корабля, хвост гордо мелькает то тут, то там из цветов и травы: берегись, мелкота! Как-то утром я нашёл в саду задушенного им крота. Какой подвал? О чём вы? — говорит весь его вид, а барские замашки заставляют сомневаться в его низком происхождении. По ночам шастает по окрестностям, возвращаясь под утро, заходит в дом поесть, но спит на улице под кустом.
Зато его друг по несчастью, Малыш № 3 (теперь Котя), может день-деньской проспать в ногах у тёщи на диване-качалке; свежий воздух, ладожская рыбка, отсутствие врагов сделали его ещё толще.
Ещё хорошая новость: на повзрослевшем кедре совсем рядом с домом поселилась белочка, да еще с семейством; нас она не боится и совершает невероятные прыжки с дерева прямо на сосну за забором. Привезу-ка ей кедровых орешков, которые мне всё равно не разгрызть,— всё польза будет.
Внук Кирилл мастерит из подручного материала личную хижину, Дымок яростно отмывает шкурку после моих ласк, а мне давно пора начинать красить сарай под цвет южного загара. Тоже, доложу вам, нешуточное дело…
Лето моё долгожданное,
птицы лесные поют,
время безмерно желанное,
сердца любимый приют.
Смотришь на небо —
и хочется
жить, никуда не спеша,
в травах июльских
ворочаться,
воздухом сладким дыша.
Господи, что ж мы наделали
с жизнью, с природой,
с собой!
Красными были и белыми
под золотой высотой…
Мало казалось нам радости
озера, леса, реки…
Хватит на всех этой
малости,
чёрным делам вопреки.
Солнце в пруду отражается,
сокол над полем кружит,
тихо деревья качаются,
тихо листва шелестит…
Утро отрадно-прохладное
свежестью дышит в окно.
Лето моё ненаглядное
взгляд веселит, как вино…
Валерий Хатюшин