Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

СТУКАЧ

Рассказ

Худ. В.Корецкий, 1954 г. Служить мне довелось в самый разгар антиалкогольной горбачёвской кампании; и нельзя сказать, чтобы в нашей части не пили совсем, но если сравнить то, что я видел с тем, о чём рассказывают дембеля 70-х годов, разница получается впечатляющая.

В те же годы без особого шума и громких лозунгов военное командование взялось за искоренение дедовщины. Опять-таки, нельзя сказать, чтобы в нашей части деды тянули лямку наравне с молодыми, но никаких там ночных построений на подоконниках, стирки дедовских носков и всяких прочих ужасов наша молодёжь не знала... То есть, знала, конечно, но по рассказам; собравшись в курилке, солдаты любили попотчевать друг друга страшилками: «А вот, когда мой старший брат служил, у них в каптёрке была камера пыток...» — «А мне сосед говорил: их деды давали молодым по буханке хлеба на неделю — как хочешь, так и живи...» — «А мой приятель на Севере служил; у них там норма для молодых — в день четыре удара по морде...» На правдивости своего рассказа никто не настаивал, никто её и не требовал. Фильмы ужасов в те времена ещё не показывали — приходилось довольствоваться местным фольклором. Позднее наши байки взяли на вооружение газетчики, писатели, правозащитники и др.

Я прослужил уже год, и потому на хабаровском солдатском жаргоне назывался теперь «фазаном», когда в роту с молодым пополнением пришёл герой этой истории рядовой Саша Сундуков.

Был он парнем не дохлым таким, не маленьким, и лицо имел располагающее — доброе, простодушное со ртом совершенно детским, пухлогубым и глазами круглыми, светлыми. До армии учился в каком-то институте, была подруга у него, и с нею он аккуратно переписывался. Народу он был скорее симпатичен, никто его особенно не обижал — во всяком случае, не больше остальных, а и остальных-то у нас в части не шибко трогали.

И вот выясняется, что некто из «молодых» стучит. И было бы на что?! Пустяки какие-то: кто-то с кем-то подрался по-приятельски; кто-то в увольнении чуть-чуть хлебнул, да не чаю, кто-то в сердцах целый вечер поминал командира роты не очень круглыми словами... Казарма же — не кружок вышивания. И службу-то все знали, серьёзных нарушений не было! Однако кто-то стучит, и все неприятные мелочи офицерам становятся известны весьма подробно. А там своя механика: капитана Н. солдаты ругают — штрафное очко капитану, и при случае припомнят непременно; у лейтенанта М. во взводе подрались — третьей звёздочки долго ждать лейтенанту... И выходит: солдаты злятся на офицеров, офицеры на солдат, и все вместе мучительно раздумывают — кто же докладывает?

И вот однажды, командир первого взвода лейтенант С. случайно узнал имя тайного осведомителя. Произошло это как раз после того, как лейтенант получил нагоняй: его солдат без разрешения выбегал за пределы части купить сигарет. Нагоняй был сильный, слова говорились очень обидные. Вечером лейтенант, будучи дежурным, построил солдат и скомандовал:

— Рядовой Петров, выйти из строя! Бегал с самоволку за сигаретами? Бегал. Теперь побегаешь на кухне, в наряде. Погоди, в строй не становись. Рядовой Сундуков, выйти из строя! Петров, посмотри на Сундукова! Видишь этого человека? Все видите? Вот этот-то человек вас всех и закладывает: и тебя, Петров, и всех остальных! Понятно? Всё. Вольно, разойдись.

И с чувством выполненного долга лейтенант удалился в дежурку.

Саша Сундуков остался стоять на месте. Остальные тоже разойтись не спешили.

С виду Саша не испугался и не удивился. Он стоял по стойке смирно и беззвучно шевелил пухлыми детскими губами. Судя по выражению его лица, он, вроде как пытался сказать: «Да что вы, ребята, это же шутка, ха-ха-ха!» — но только язык ему не повиновался. По фазанам прошло движение (фазан — птица злая): они жаждали немедленной казни, но без дедовской команды начать боялись. Деды же смотрели на старшего сержанта Костенко и ждали его слова.

— Да, — сказал Костенко наконец, — Да... Приплыли... В прежние времена за такое знаете, что делали...

И замолчал. Фазаны разволновались:

— Андрюха, что делать-то будем?

— Потом, — сказал Костенко, — Сейчас рано ещё. Переварить надо такую новость. Потом. Пока не трогайте его. Никто! Ни пальцем! Пусть живёт.

И все разошлись. И стукач Сундуков стал жить дальше. Он жил день, жил неделю, жил месяц... Фазаны очень негодовали в своём кругу, ругали старшего сержанта за то, что не отдаёт им Сундукова на растерзание и в конце концов послали к Костенко делегацию.

— Да пошёл он, — ответил Костенко делегатам. — Вам что, руки пачкать хочется? В дисбат хочется? Случись с ним что — все сразу поймут, откуда ноги растут.

Фазаны отвечали в том смысле, что и дисбат им не страшен, что в конце концов дело можно сделать чисто, что не испачкать рук в таком деле нельзя, недостойно...

— Нет, — сказал Костенко. — Я его трогать не буду и вам не велю. Пусть живёт. Посмотрите на него... Посмотрите, на что он стал похож... Пусть таким и остаётся.

А Сундуков, истомленный ожиданием приговора, стал похож на старого подзаборника. Лицо его потемнело, словно от пыли (хотя мылся он исправно), одежда вмиг засалилась и висела на нём, как грязная тряпка на колу, руки его не слушались, ноги заплетались, и только добрые круглые глаза смотрели на всех по-прежнему простодушно и детские губы беззвучно шевелились: что-то он, видимо, пытался сказать, что-то доказать, в чём-то оправдаться, но язык не позволял. В наряды его послали теперь только на кухню, да и там работа ему отводилась самая грязная; в казарме он всё время что-то чистил, таскал мусор, помои, драил туалеты... Постепенно все прониклись настроениями старшего сержанта Костенко: что его трогать — пусть так и живёт. Если его побить, ему легче станет.

Остался один непримиримый фазан Гоша Чукин, который всё не давал проходу Костенко, взывая к отмщению, а Сундукова он доводил непрестанными угрозами: погоди, мол, проденем тебе пятки через уши. От таких слов лицо у Сундукова чернело всё сильнее... Однажды Гоша Чукин выкрал у Сундукова письмо, которое тот писал своей девушке, и притащил в каптёрку к Костенко:

—Смотри, Андрюха, чего пишет! Это он девчонке своей, — ты прикинь только: «Здоровье у меня пошатнулось: на ногах какие-то болячки пошли, смазываю йодом, а они не проходят, только сильнее расползаются...» А?! Ты бы своей такое написал?

Костенко поморщился от отвращения — то ли к Сундукову, то ли к Чукину, — но диспозицию менять не стал.

Тогда Чукин решил пойти на крайние меры. Как-то вечером он подловил момент, когда Костенко прилёг поспать, подманил к сержантской койке Сундукова и с силой толкнул его. Сундуков, только что пришедший с наряда, скинувший грязную подменку, но ещё не успевший помыться, в одних кальсонах, весь пропахший помоями, свалился прямо на сержанта, и затылком крепко треснул ему в челюсть. Сам Чукин тут же убежал и из-за соседнего ряда коек принялся наблюдать за дальнейшими событиями. Он ожидал, что Костенко спросонья, в бешенстве треснет Сундукову так, что мало не покажется никому — и справедливость, наконец, восторжествует. Но сержант этого не сделал. Некоторое время он смотрел на трясущегося от ужаса Сундукова, соображая, что к чему, и только потирал ушибленную скулу. Потом он кое-что понял.

— Сундуков, — сказал он. — Это ты? Сундуков молчал.

— Выйди в проход, тут не видно ничего. И стой там. Стой, не уходи.

Сундуков вышел в проход. На лице его, как всегда, ничего не отражалось, только наивное детское добродушие. Однако, в голове и в душе его бушевал смерч паники.

— Сундуков, — начал Костенко, — что опять с тобой случилось? Надо, наконец...

Тут он помедлил, растирая синяк на скуле, и эта минута решила дело. Слова «надо, наконец» Сундуков растолковал однозначно: час расплаты настал. Он вдруг зажмурил свои круглые детские глаза, стиснул пухлые детские губы, сорвался с места, подлетел к раскрытому окну и прыгнул со второго этажа вниз.

...В роте у нас всегда было нестерпимо жарко: кочегарка работала исправно. Поэтому окна держали открытыми даже зимой. События, о которых идёт речь, происходили в конце декабря. На улице стлался сырой морозный воздух хабаровской зимы. Увидев прыжок Сундукова, мы все бросились к окнам. Сундуков приземлился вполне благополучно и теперь, спотыкаясь, бежал по сугробам в одних кальсонах, босиком — куда глаза глядят.

Выругавшись кратко, но сильно, старший сержант Костенко прыгнул следом за Сундуковым. Сержант хотел поймать беглеца и вернуть в роту, но не повезло Андрюхе: он приземлился неудачно и сломал ногу. Мы выбежали на улицу (по лестнице, как нормальные люди), поймали, скрутили невменяемого Сундукова, на руках принесли в роту стонущего Костенко...

Был сдержанный шум в части: небольшой, хорошо замаскированный скандал. Костенко увезли в больницу, а потом перевели в другую часть. Дембель ему сильно задержали. Сундукова тоже перевели в другую часть и больше мы про него не слыхали. Шум быстро утих, весть о скандале далеко не разошлась. Рота через месяц забыла обо всём.

Алексей МАКСИМОВ

предыдущая    следующая