Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Я — русский

«ОТВЕРЗУ В ПРИТЧАХ УСТА МОИ»

Илья Глазунов. Возвращение блудного сынаЖелающий говорить о евангельских притчах рискует захлебнуться и утонуть в этом море, погибнуть навсегда. Ещё Владимир Солоухин заметил: как, мол, ни старайся пересказать историю блудного сына, всегда твой пересказ выходит вдвое длиннее самой притчи. Итак, если даже «изложение своими словами» вызывает такие затруднения, что же говорить о попытках толкования?

Но мы не хотим, не берёмся ничего толковать, мы просто укажем на одну особенность евангельского повествования.

Особенность эта состоит вот в чём: каждая притча Господня — даже самая маленькая — представляет собой законченный, развёрнутый рассказ, новеллу, которая удовлетворит требованиям самого строгого литературного критика. Вот пример: «Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то». (Мф. 13, 44) Вот смотрите: на поле спрятано сокровище, — это завязка, и уже достаточно интригующая. Сюжет развивается далее: человек узнал об этом сокровище (вот начало интриги), человек радуется своей находке (вот психологическая разработка темы). Что же далее? Как поступит герой? Мы не знаем, мы ждём ответа. Оказывается, он продаёт своё имущество, чтобы купить поле то, — и не просто продаёт, а «продаёт всё, что имеет» (вот драматический накал: герой всё поставил на карту, но удастся ли его замысел?) Замысел удался: поле куплено, сокровище обретено, мы радуемся вместе с героем, и тут получаем возможность отвлечься от сюжета и взглянуть на рассказ целиком, — а взглянув, понимаем, что история-то не так проста, как кажется, в ней, несомненно, имеется скрытый смысл… Мы возвращаемся к началу: «Подобно Царство Небесное сокровищу…» — и вот он — смысл притчи: познавший радость общения с Богом отдаст всё земное, лишь бы продлить это общение в вечность. (И кстати, как жалко, как сухо-декларативно, как риторически-плоско звучит это наше резюме в сравнении с краткими, ёмкими, благоухающими, как цветы, словами притчи!)

Итак, перед нами рассказ композиционно безукоризненный, эмоционально богатый, благородно-лаконичный да к тому же содержащий глубокий и жизненно важный смысл. Многие ли признанные шедевры мировой литературы могут похвастаться таким набором достоинств? Что уж говорить о притчах более развёрнутых: вспомните историю неразумных дев, историю злых виноградарей, историю «впадшего в разбойники»… А эти чудеса из чудес: история блудного сына и история о мытаре и фарисее!

Притча о блудном сыне в нескольких строках содержит: во-первых, историю соблазна и падения; во-вторых, историю бедствий души, попавшей в рабство; в-третьих, историю покаяния и примирения с Богом; в-четвёртых, историю отпадения от Бога, обиды на Него, первого шага к войне с Ним (разговор старшего брата с отцом). Всё эти необъятные темы (каждой можно было бы посвятить двухтомный роман) легко уместились на одной странице не слишком убористого текста, и раскрыты они не сухо, не скомканно, но живо, ярко, с глубоким чувством и тонкой наблюдательностью.

Притчи Господни всегда полны живых наблюдений, происходящее в них всегда узнаваемо, близко и понятно, в них нет фантастики, нет никаких говорящих животных (не то, что в притчах других религий), нет обитателей потустороннего мира. Это реализм — в самом строгом и благородном его понимании. Несколько особняком стоит притча о богаче и Лазаре, но это вообще притча необычная, и само её пребывание среди прочих, вполне земных историй говорит о том, что потусторонний мир — такая же реальность, как наши обыденные дела: свадьбы, полевые работы, странствия «на стороне далече»… «Умер нищий и отнесён был ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его». Если вы верите в жизненность первой части рассказа, поверьте и в то, что случилось потом: в реальность адских мук, в существование «великой пропасти» между адом и лоном Авраамовым, и в то, что «если бы кто из мёртвых воскрес», не поверят люди слову Божию. Здесь притча о Лазаре напоминает нам о другом Лазаре — Четверодневном, который точно был воскрешён из мёртвых, но тем нимало не смягчил сердца иудеев, вставших на путь богоубийства.

Иные притчи (о мытаре и фарисее, например) кажутся простыми рассказами о недавно увиденном. Ничего придуманного, ничего сочинённого: Рассказчик случайно стал свидетелем некой истории, которая показалась ему поучительной, и он передал её своим ученикам. Тут, правда, следует вспомнить: а кто Рассказчик-то? И бывает ли у Него что-то случайное? И нужно ли Ему подглядывать, если Он видит всё, происходящее на свете? И не есть ли всякая притча — рассказ о подлинном событии, а, следовательно, блудный сын, мытарь и фарисей, неверный управитель, судия неправедный, человек, пришедший на пир не в брачной одежде, Лазарь и богач — люди, существовавшие на самом деле, имевшие свои имена и свои сроки жизни? Господь наш — Бог Всеведующий; события, о которых говорится в притчах, могли происходить за многие сотни километров от Иудеи, за многие сотни лет до евангельского времени (а может быть, и за многие сотни лет — после…), но быть известны Господу. Важно, что Христос, ведая всё, что происходит и будет происходить на земле, не имел нужды в вымысле.

Но — тем выше искусство Рассказчика: всякая мимолётная сценка, всякий заурядный случай, — то, мимо чего мы проходим, не оборачиваясь, наполняются в Его устах глубочайшим, поистине вечным — и главное, спасительным — смыслом. Зёрна пшеницы становятся человеческими душами, жнецы — ангелами, жатва — кончиной века… Из всех притч самая глубокомысленная — это, наверное, притча о сеятеле, но нам, современным городским жителям, зримо никогда не постигнуть всего её величия: ведь говорится здесь о самом простом — о севе, о произрастании семян, то, что для сельского жителя обычно, как воздух. И если в этой обыденнейшей обыденности явлена такая могучая, такая всё человечество объемлющая мудрость, то выходит, всё в мире наполнено смыслом, нужно только иметь духовное зрение, чтобы этот смысл увидеть, чтобы за тонкой оболочкой настоящего времени разглядеть отсвет вечности, за хаосом — гармонию и стройный лад. И ещё: если зёрна пшеничные могут говорить о спасении души, то поистине никто никогда не оправдается на Суде незнанием — камни, и те возопиют о наших грехах.

…Но вот что в этой связи хотелось бы сказать: притчи Господни, само их существование освящает и благословляет литературный труд, словесное творчество. Нигде в Евангелии не сказано, чтобы Господь музицировал, сочинял музыку или пел; нигде не сказано, чтобы он рисовал (вот, разве что, чертил нечто на песке, когда к Нему подвели блудницу, — но это, пожалуй, пример весьма натянутый)… Не в обиду будь сказано музыкантам или художникам, но в Евангелии их искусства практически не упоминаются, — и только словесность, только словесность блистает в новозаветных текстах, как не блистает больше нигде. Вспомните речения Господа: даже если Он и не рассказывает притчу, все равно, образы, используемые Им, столь ярки, что сами являются маленькими притчами: «Берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие» (Лк. 12, 1); «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. 6, 28-29); «Нет доброго дерева, которое приносило бы худой плод; и нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый» (Лк. 6, 43). И так далее, и так далее… Прекрасные образы, развёрнутые метафоры, парадоксальные сопоставления — Евангелие всё целиком сверкает от этих жемчужин. Поистине на землю явился Бог-Слово, и слово подчиняется Ему так, как самый верный раб не подчиняется своему господину.

Словесность освящена Христом, возвышена Им, возведена в степень духовного делания.

Теперь подумаем вот над чем. Рассматривая культуру народов мира, нельзя не заметить, что уровень развития литературы (именно авторской литературы, не фольклора, ибо фольклор у всех народов глубок и ярок) — уровень развития словесности точно определяет уровень духовных сил нации. Не может быть великой нации без великой литературы, не может великая литература принадлежать нации ничтожной. Пока дух греческого народа был высок и могуч, Эллада рождала Гомера, Эсхила, Софокла, Пиндара; но, состарившись, древний народ уже не смог повелевать словом, забыл о том, какая чудесная сила была ему когда-то дана.

Великие литературы мира: в Европе — французская, немецкая, английская (к ней же отнесём и литературу США), в Азии — индийская, китайская, японская. И над всеми ними — литература русская. Это старая аксиома: никакая музыка не сравнится с немецкой, никакая живопись — с итальянской, никакая словесность — с русской.

Мы — народ слова, а слово человеческое сближает, роднит людей с тем Словом, Которое есть Бог. Наши летописцы, наши монахи, наши князья и воины, дьяки и подьячие создали великую литературу ещё до Пушкина и Толстого. «Моление Даниила Заточника», «Слово Владимира Мономаха», «Задонщина», «Повесть о Савве Грудцыне», «Азовское сидение донских казаков», — все эти шедевры говорят о том, что сила и красота слова были полностью открыты нашим предкам, вовсе не знакомым с западными авторами, никому не подражавшим, писавшим так, как этого требовал русский язык, русский ум, русская душа. И позже, куда бы ни тащила русских писателей европейская мода — к романтизму ли, к натурализму, к символизму, наш литератор всегда сворачивал к реализму, и в лучших своих проявлениях это был именно реализм новозаветных рассказов: чистый, ясный, мудрый.

Уместно вспомнить и тот факт, что Евангелие к нам пришло вовсе не на греческом, а на ясном славянском языке Кирилла и Мефодия. Это немцам, англичанам, полякам нужно было учить латынь, чтобы понять Писание и богослужение. Русский же дух оказался достаточно силён, чтобы сразу заговорить с Небом без переводчиков и впитать в себя высокое искусство притч евангельских.

«…ибо много званых, но мало избранных» (Лк. 14, 24, Притча о свадебном пире).

Алексей БАКУЛИН

следующая