Въди
Труды Николая Александровича Бердяева (1874-1948), ещё недавно столь популярные среди русской интеллигенции, ныне вспоминать как-то не любят. Читающая публика наелась его идеями вдоволь. С большим сочувствием повторяют различные нелестные прозвища, данные некогда этому мыслителю: «самый великий болтун в русской философии», например, — и это ещё довольно мягко сказано! Иван Лукьянович Солоневич, тот выражался и более радикально: «безтолковые российские бердяи и булгаки!»
Но всё-таки — не за безтолковость же любила Россия Николая Александровича! Вот несколько его мыслей: познакомьтесь с ними и судите сами — сбрасывать ли Бердяева с парохода современности, или пока помиловать его?
В Евангелии сказано, что нужно больше бояться убивающих душу, чем убивающих тело. Физическая смерть менее страшна, чем смерть духовная. А до войны в мирной жизни убивались души человеческие, угашался дух человеческий, и так привычно это было, что перестали даже замечать ужас этого убийства. На войне разрушают физическую оболочку человека, ядро же человека, душа его может остаться не только не разрушенной, но может даже возродиться.
Люди очень легко объявляют наступление конца света на том основании, что переживают агонию и кончается историческая эпоха, с которой они связаны своими чувствами, привязанностями и интересами. В основании такого рода идеологии лежит безсилие, подавленность и страх. Но от состояния подавленности и страха ничего положительного произойти не может.
Я не принадлежу к людям, одержимым страхом смерти… Смерть я считаю событием более глубоким, чем рождение.
Есть жестокость и болезненность во всяком процессе развития, во всяком выходе из состояния покоя и бездвижности, во всяком восхождении. Героическое начало — жестокое начало. Само движение уже болезненно. Болезнен самый элементарный механический толчок, порождающий движение. И так до самых высших проявлений духовной жизни.
Христианство — величайшая религия прежде всего потому, что она есть религия воскресения, что она не мирится с умиранием и исчезновением, что она стремится к воскресению всего подлинно существующего.
Человек не есть создание общества и его образ и подобие. Человек есть создание Божие и Его образ и подобие. Человек имеет в себе элемент, независимый от общества, он реализует себя в обществе, но не зависит целиком от него.
Я принадлежу к людям, которые взбунтовались против исторического процесса, потому что он убивает личность, не замечает личности и не для личности происходит. История должна кончиться, потому что в её пределах неразрешима проблема личности.
Личность есть боль. Героическая борьба за реализацию личности болезненна. Можно избежать боли, отказавшись от личности. И человек слишком часто это делает.
Самое страшное, когда в иные минуты думается, что всё плоско и конечно, нет глубины и безконечности, нет тайны. Это и есть низвержение в небытие.
Человеку часто представляется, что, если нельзя быть святым и подняться до сверхчеловеческой высоты, то лучше уж оставаться с свинском состоянии, то не так уже важно, быть ли мошенником или честным. А так как сверхчеловеческое состояние святости доступно лишь очень немногим, то очень многие не достигают и человеческого состояния, остаются в состоянии свинском.
Нужно делать различие между тоской, страхом и скукой. Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира… Тоска может пробуждать богосознание, но она есть также переживание богооставленности… Страх и скука направлены не на высший, а на низший мир. Страх говорит об опасности, грозящей мне от низшего мира. Скука говорит о пустоте и пошлости этого низшего мира. Нет ничего безнадежнее и страшнее этой пустоты скуки. В тоске есть надежда, в скуке — безнадежность. Скука преодолевается лишь творчеством.
Переживание греховности может предшествовать просветлению и возрождению, а может превратиться в безконечное сгущение тьмы.
Лучше смиренно грешить, чем гордо совершенствоваться.
Очень важно для меня то, что я никого не хочу посылать в ад.
Всё несвободное нежеланно для Бога.
Любовь — лична, индивидуальна, направлена на единственное, неповторяемое, незаменимое лицо. Половое же влечение легко соглашается на замену, и замена действительно возможна. Сильная любовь-влюблённость может даже не увеличить, а ослабить половое влечение. Влюблённый находится в меньшей зависимости от половой потребности, может легче от неё воздерживаться, может даже сделаться аскетом.
Национальное ядро великой империи, объемлющей множество народностей, должно уметь внушать к себе любовь, должно притягивать к себе, должно обладать даром обаяния, должно нести своим народностям свет и свободу. И можно сказать, что народная Россия внушает к себе такую любовь и притягивает к себе всех. Наши инородцы находятся под обаянием подлинной русской культуры.