Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

БЕЗНАДЕГА

фото В.Виноградова† † †
Пусть не везет, пусть отвернулось счастье,
Держаться нужно — и любой ценой! —
Так до подхода регулярной части
Стоять погранзаставе головной.
Не поддаваться, а собрать силенки,
Когда мы твердо знаем, что правы,
Перетерпеть — как бедной той буренке
До первой, чуть пробившейся травы.

Константин ВАНШЕНКИН

Читатель о книге Валентина Распутина "Мать Ивана, дочь Ивана"

Недавно Александр Солженицын признался, что верил в Россию всегда: когда отступал вместе с Красной Армией, когда сидел в лагерях, верил в изгнании, верил даже в ельцин- ские годы… А теперь вот - разуверился.

Не тот человек Солженицын, чтобы запросто отмахнуться от его мнения. Тем более, что он, видимо, не одинок в своем отчаянии: на мысли, подобные солженицынским, наводит и новая повесть Валентина Распутина "Мать Ивана, дочь Ивана". Не объедешь на кривой кобыле эту книгу и не замолчишь, потому хотя бы, что каждое новое слово Валентина Распутина Россия ждет долго, терпеливо, с надеждой.

Для тех, кто до сих пор не прочитал повесть, перескажем вкратце ее содержание. Где-то в большом сибирском городе случилось несчастье: рыночный торговец-кавказец изнасиловал 16-летнюю девушку. На кавказца было заведено уголовное дело, но мать пострадавшей - Тамара Ивановна, главная героиня повести - скоро убедилась, что суд будет неправый, что за свое преступление кавказец не понесет никакой кары, и решила наказать его сама. Что и сделала: выбрав момент, выстрелом из обреза убила насильника наповал. Обычно, пересказывая книгу "Мать Ивана, дочь Ивана", на этом и останавливаются. Между тем все вышеизложенное составляет только завязку повести. Вся же повесть о том, что произошло после выстрела.

Дело ведь не в том, что мать отомстила за свою дочку: Распутин пишет не о мести, а о попытке найти выход - для себя, для народа, для страны. Дело не в том, что какой-то кавказец изнасиловал какую-то русскую девушку - увы, подобное случалось и прежде… Писатель не скрывает, а читатель без труда видит, что эта частная, семейная беда - только малая толика большой всенародной беды, что несчастная, сброшенная в грязь девочка Светка - это, простите, Россия… Да, как ни покажется это кому-то кощунственным, - но и в такой ипостаси является нам Родина: не только величественная, исполненная силы Мать, но и слабая, неразумная, доверчивая Дочка, которую, если мы не защитим, то никто не защитит… Итак, без малейших натяжек, без пафоса, без придыхания рассказ о том, как мать вступилась за дочку, становится рассказом о том, как русская женщина вступилась за Россию.

И все было бы хорошо, и нам на этом можно было бы остановиться, - если бы сам писатель остановился на этом.

Повторяем, выстрел Тамары Ивановны звучит в самом начале книги… Что же происходит потом? Вот то-то и оно, что ничего.

Что изменилось после этого выстрела? Справедливость восторжествовала? Нет. Вражеский отряд не заметил потери бойца, а дочери утраченная невинность не вернулась. Может быть, мать успокоилась, совершив свой тяжкий долг? Нет. Беда, постигшая ее семью, не такого свойства, что "есть человек - есть проблема, нет человека - нету проблемы". Обидчика нет, а обида жива. Может быть, народ (хотя бы в повести), разбуженный звуком выстрела, встал, поднял голову, огляделся во гневе?.. Этого тоже нет. Что же есть?

Тамару Ивановну арестовали, дали ей сравнительно небольшой срок. Она - женщина сильная, стойкая перенесла заключение, как переносила все в этой жизни, но, конечно, тюремные годы бодрости ей не прибавили. Муж ее, Анатолий, человек не столь крепкий, терзаемый горем и стыдом (стыдом за то, что невольно взвалил на жену свою мужскую обязанность - защиту дочерней чести), впал в тяжкое, смертное уныние, и счастье еще, что не запил, не наложил на себя руки… Дочь Светлана так и не оправилась после удара: вся жизнь у нее пошла безтолково, наперекосяк… И вот возвращается Тамара Ивановна из тюрьмы, идет по родному городу и видит, что ничего вокруг за эти годы не изменилось, разве что в худую сторону, жизнь все та же - чужая, враждебная, грязная… Заходит она домой - а муж, обезсилевший от отчаяния, и глаз на нее поднять не может…

На том книге и конец.

Я в своем пересказе, конечно, пропускаю многие сюжетные линии, но, поверьте, все они точно так же безысходны - даже история сына Тамары Ивановны, Ивана. Поначалу кажется что именно с ним связаны надежды писателя, что именно этот крепкий, умный парень, единственный из героев, не сваленный с ног семейным горем, сможет найти выход из всеобщей безнадеги, - но нет… Что-то Иван определенно ищет, но ни для себя, ни для семьи, ни для читателя его поиски успехом не завершаются. Путь этого героя автором многозначительно не завершен, выведен за пределы повести: дескать, вот, ужо… когда-нибудь такие парни все расставят по своим местам, укажут всем свое место, раздадут всем сестрам по серьгам… Но, честно говоря, реальность повести не оставляет места для подобных надежд; скорее можно предположить, что, помыкавшись в безплодных поисках, Иван замкнется в отчаянии, подобно отцу, или начнет палить в кавказцев, подобно матери, - что (и это убедительно доказано самим В.Г. Распутиным) ни в коем случае выходом не является.

Что тут скажешь? Нравится это нам или нет, а оптимизм вообще не относится к писательским добродетелям Валентина Григорьевича. Он и сам признается: "…жизнь-то сегодня тяжелая. И в моих книгах она тяжелая, и я добавляю этой тяжести читателю. И, конечно, не всякий выдерживает такую нагрузку". Чего же мы хотели дождаться от новой его книги? Чтобы писатель в ней изрек, как некий гуру: "Делайте то-то и то-то, и все будет в порядке"? Что и говорить, надежда услышать это была слабая. А все-таки была.

Чернышевского обвиняют в том, что он будто бы выдумал "вечный русский вопрос": "Что делать?" А это вовсе не так. Чернышевский в своей книге не спрашивал, но отвечал: "Что делать? - а вот что: во-первых… во-вторых… и в-третьих… Поняли? Исполняйте!" И слабенький, смешной, литературно безпомощный его роман зачитывали до дыр, выхватывали друг у друга из рук, бредили им наяву… Как не хватает сейчас чего-то подобного!..

Увы, но поэт в России по-прежнему больше, чем поэт, и Валентин Распутин больше, чем любимый народом прозаик. Когда в безмятежные советские времена он говорил нам, что все не так уж и хорошо, это отрезвляло, это заставляло задуматься, это будило души. А сейчас?

Да мы и сами не слепые! Нам и без подсказок понятно, что ничего не понятно. Простите за резкость, но мы и сами не можем найти выход, и нам не нужен еще один потерявшийся, пусть даже зовут его В.Г. Распутиным. И не впечатляют такие слова Валентина Григорьевича: "Пока я вижу одно и полностью уверен в этом, что дело (в России. - А.Б.) дошло до края. Знаю и другое: если дело дошло до края, то по всем законам начинается обратное движение".

Это похоже на то, как человек летит в пропасть и рассуждает: "Эх, глубоко я залетел! Не может так долго продолжаться! Видимо, когда достигну дна, начнется обратное движение".

Мы, что скрывать, ждали от живого классика поддержки, опоры, мудрого совета… Получили ли мы его?

Вы знаете, если задуматься, то поймешь: да, получили. Хотя, конечно, это совет "от противного". Книга Распутина во весь голос кричит: путь, на который толкает отчаяние, - неверный путь. Возможно, кому-то это покажется диким, но единственный вывод из книги таков: не нужно было Тамаре Ивановне стрелять. Лучше бы она попыталась воскресить дочь, чем убивать кавказца. Кровь насильника не смыла грязи со Светкиного лица.

Поверьте, мне самому глубоко противен цыплячий пацифизм, я тоже считаю, что "вор должен сидеть в тюрьме", и насильник с ним рядом. Но я смотрю на тех, кто восхищается книгой Распутина именно как призывом "к топору", и смутно чувствую - что-то здесь не так… Призывы к топору мы слышим много лет… Пришла пора задуматься над тем, почему они не воплощаются в жизнь.

…Давно миновали те годы, когда интеллигенция (потенциальные вожди), затаив дыхание, ждала, когда народ скажет свое слово, а народ угрюмо дожидался, когда придут "правильные" вожди и выведут его за ручку из демократического кошмара. Сейчас это время ушло. "Вожди", не дождавшись "волны народного гнева", махнули рукой и заявили, что народа больше нет - спился, растлился, растворился в пришлых азербайджанцах; а народ - то есть та именно его часть, которая дожидалась "добрых вождей", - попросту вымерла, ничего не дождавшись. Остались те, кто не хочет вымирать, те, кто хочет выжить, несмотря ни на что. И если для этого нужно связаться с бандитами - они свяжутся, если для этого нужно продавать краденое - они будут продавать… Они бы и рады не делать этого - люди-то эти в существе своем крепкие душой, брезгливые ко всяким пакостям и пакостникам… Они, и "уйдя в бандиты", будут сочинять для себя всевозможные "понятия"… Им надо выживать - ради детей, а уж дети отцовский грех замолят… Они не пишут романы, не читают умных статей, - он просто видят: сейчас нужно выжить. Сил для Куликовской битвы еще нет, но если выживем, если протянем - десять, пятьдесят, сто лет, - будут силы. Будет и битва.

Русская же интеллигенция в тысячный раз стоит перед народом, как баран перед новыми воротами, и - ничего не понимает! Как же так? Мы все так хорошо сочинили: Православие… Самодержавие… Народность… Почему этого никто не хочет кушать?

Да потому, что вы, уважаемые, - никто! Вы - мыслители, радетели, плакальщики - вы первые остались за бортом нынешней жизни! Ваши жалкие барахтанья, ваши потрясания кулачками ничего не стоят. Учить народ может только власть имеющий. Только он - и никто больше. Сто пятьдесят лет назад студент приходил к мужику и совал ему в руку топор: "Восстань! Восстань! В борьбе обретешь ты право свое!" - а мужик преспокойно сдавал этого студента полиции, потому что знал: полиция - это власть, а студент - это пустое место. Мужик верил во власть и готов был терпеть от нее обиды - порою даже немалые. Он хоть и не читал апостола Павла, а все-таки носил в душе Павловы слова: "ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое" (Рим. 13. 4).

В 1917 году (точнее, к 1917 году) власть перестала проявлять себя властью. Власть сама призвала мужика-конокрада, сама посадила его во дворце, сама начала внимать его премудрым вещаниям. Мудрено ли, что остальные несколько миллионов мужиков - не конокрадов - справедливо решили, что они более достойны дворца, чем Гришка-проходимец. И в первой русской демократической смуте те же крестьяне выбрали (пусть не сразу, пусть через обиды и драки) - не болтунов, а тех, кто действовал как власть имеющий. И впоследствии из всех большевиков народную поддержку получил именно тот, кто меньше всего болтал, прожектерствовал, блистал на трибунах и в газетных статьях, - а тот, кто поступал как власть имеющий.

Итак, стяжайте себе такую власть, а потом начинайте учить народ. И народ вас услышит - с радостью, поймет - полностью, откликнется - всею душою.

Вы не можете стяжать власти, силенок не хватает? Тогда встаньте рядом с власть имущими - так, как это сделала советская интеллигенция, сознательно, открыто и честно. Дайте власти культуру! Будьте ее человеческим лицом. Превратите ее чахлые экономические и политические идейки, никакого отношения к России не имеющие, в высокое патриотическое служение, - как Шолохов и Маяковский превратили пошлую большевистскую шариковщину в манифест русского великодержавия.

И еще. Власть и народ могут ссориться сколько угодно; милые бранятся - только тешатся. Беда тому, кто эти ссоры примет за высшую правду. Беда тому, кто встанет между молотом и наковальней. И проклят будет всяк, ссорящий народ с властью. С любой властью любой народ.

А сейчас каждый выживает как может. И чем меньше будем растрачиваться на пальбу по отдельно взятым кавказцам и на тому подобные истеричные действия, тем лучше выживем. Нужно научиться жить рядом с нынешним порядком - не ломаться под ним и не истериковать. Нам нужна стабильность. Стабильность всегда работает на нас. Дестабилизация, истерика, смута - только на наших врагов. Десять лет стабильности помогут России больше, чем десять успешных операций в Чечне. Поэтому отложим обрез в сторону, а посмотрим лучше на своих дочерей, на сыновей. Россия сейчас не Мать, а Дочь наша.

Кажется, именно этому учит нас новая книга Валентина Распутина. Уж не знаю, имел ли Валентин Григорьевич такие мысли в голове, когда писал свою повесть, но ведь он - настоящий писатель, а настоящий писатель тем и отличается от прочих тружеников пера, что его книги зачастую выше, зорче, мудрее своего автора…

Алексей БАКУЛИН

предыдущая    следующая