Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)
  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Иеромонах Роман

УЗЕЛКИ ЛЕТ


1977
Высь осеннюю голую-голую
Исчеркал журавлиный полет.
И напрасно железную голову
Их собрат из колодца дерет.
Ах, ему бы да в небо высокое,
Чтобы там от восторга млеть.
…Только люди, такие жестокие,
Возвращают его к земле.
И тогда, изнуренный тоскою,
Заглушая скрипящую боль,
Бултыхается вниз головою,
Словно хочет покончить с собой.
У воды есть хорошее качество:
Все на свете собой утешать.
Ну, а людям присущи чудачества:
Ни тонуть не дают, ни взлетать.

1981
Пробил мой час. Пора приспела.
Пойду, забыв отца и мать,
Свое нутро рубашкой белой
В воде юродства полоскать.
Пойду в подряснике потертом,
Скуфью надвинув до бровей,
По бездорожью и потемкам
Прельщенной Родины моей.
Усеют ноги густо цыпки,
Лицо и руки — пот и грязь,
И не один прохожий цыкнет,
Заразу подхватить боясь.
И буду я, гонимый всюду,
Повсюду пугалом ходить,
И одураченному люду,
Дурачась, что-то говорить.
Но люд, не слушая особо,
Турнет, спокойствие храня,
И где-то безо всякой злобы
Камнями изобьют меня.
Но, встав, по весям и по градам
Продолжу прерванный свой путь.
Шпицрутены — людские взгляды —
Со всех сторон, не продохнуть.
А в ночь, когда плывет пороша,
Скрывая жухлую траву,
Устану я в полях и рощах
Искать, где подклонить главу.
И буду я, безумно пялясь,
Совать от стужи пальцы в рот.
И то, что люди не распяли,
Мороз декабрьский дораспнет.
Когда ж душа простится с телом,
Исчезнет навсегда тоска,
…Пойду к Христу в рубашке белой,
Что так усердно полоскал.

1987
Земля от света повернет во тьму,
И ветер северный меняется на южный.
Я ничего с собою не возьму.
И потому мне ничего не нужно.
Что было прежде, будет и потом.
Что было сотворенным — сотворится.
Сегодня смех, веселья полон дом,
А завтра всплачет тот, кто веселится.
В моря из рек текут потоки вод,
Чтоб облаками возвратиться в реки.
Проходит род, и вновь приходит род,
И только Ты господствуешь вовеки.
Восходит солнце и зайдет опять,
Чтоб воссиять по-новому над тьмою.
Мне ничего не страшно потерять,
Будь только Ты, Царю Царей, со мною.
Всему под небесами свой черед,
Своя пора и время всякой вещи.
Блажен, кто эту истину поймет,
Но треблаженнее обретший Вечность.
Людская память — вешняя вода,
Она умрет, как город осажденный.
Блажен, кто никого не осуждал,
Но треблажен за Правду осужденный.
Безумию под солнцем нет конца.
И мир на Бога возвеличил слово.
Восстала тварь на своего Творца,
И это тоже на земле не ново.
Нечестию живущих нет границ,
И люди жить и умирать устали.
О, семя любодеев и блудниц,
Когда б вы знали, на Кого восстали!
Не возноситесь, Судия воздаст,
И это бедствие из бедствий.
Святы твои слова, Екклесиаст,
"Все, что без Бога — суета суетствий!"
Но верю я, что Истина Сама
Вовек восторжествует над землею.
И будет свет, и посрамится тьма,
И сокрушится всяк, творящий злое!

1989
Белый храм над рекою —
Алавастр чистоты.
Благодатным покоем
Утешают кресты.
Улови мгновенье,
Капли на кустах.
Помолись под пенье
Беззаботных птах.
Ночью звезды пророчат,
Утром росы горят.
И ушедшие молча
С фотографий глядят.
На гранитных плитах
Сквозь то мох, то грязь,
Чту слова молитвы
И пиитов вязь.
До чего же знакома
Безответность в словах —
"Я теперь уже дома,
Ты, прохожий, в гостях".
Не прочтет писатель
Свой нехитрый труд.
Упокой, Создатель,
Здесь лежащий люд.
Солнце в каплях играет,
Лик пернатый поет.
И хожу, выбирая,
Где тут место мое.
И стою порою
Меж сырых кустов.
И меня зароют
(Дай Бог, под крестом).

1990
Пел соловей, ах, как он пел,
И тишина ему внимала.
Как я хотел, чтоб он допел
О том, что не начать сначала.
А он свистал весь день и ночь,
А он выделывал коленца,
Как будто мне хотел помочь
Хотя б немного отогреться.
И плыл туман живой водой,
Стога, стога в тумане плыли.
И даже звезды песне той
Небесным отраженьем были.
А воздух травами пропах,
И я стоял в преддверьи рая,
А он трещал в своих кустах,
Людскую славу отвергая.
Я понимал: настанет тишь,
Луна застынет горьким комом.
Ты улетишь и прилетишь,
Но пропоешь уже другому.

1991
А Церковь — нечто более, чем мы.
Не высказать Ее надмирной сути.
Она — источник, неподвластный мути,
Она Надежда посреди чумы.
Единая Святая Церковь-Мать.
Род человечь забыл о покаяньи.
Ликует враг. Напрасно ликованье:
Тебе одной Сиять и Побеждать.

1991
Страх Господень — авва воздержания,
Воздержанье дарит исцеление.
Лучшая поэзия — молчание,
Лучшее молчание — моление.
Лучшая молитва — покаяние,
Покаянье тщетно без прощения.
Лучшее пред Богом предстояние —
В глубине высокого смирения.
Я забудусь в таинстве молчания
Пред иконой чудной "Умиление".
Да очистят слезы покаяния
Высшую поэзию — моление.

1992
А первый снег, а первый снег потает,
А снег второй, а снег второй сойдет.
А третий снег, а третий снег оставит
В душе моей нерадостный полет.
А первый дом согреет и отправит,
Мать перекрестит с отчего крыльца.
А дом казенный болью напитает,
А в третьем — коридоры без конца.
А первый друг о верности забудет,
А друг второй, увы, не так поймет.
А третий друг, конечно, не осудит,
Он просто не узнает и пройдет.

1993
И я любил. И был любим когда-то.
Но это слово без Христа мертво.
И чувствую пред теми виноватым,
Кого назвал отпадшею листвой.
О, годы! Врачеватели и судьи!
О, память — обличающий архив.
Приходят люди, и уходят люди,
И с ними добродетель и грехи.
И я любил… Что говорить… Повинен.
Но пламя чувств не расточило тьму.
О, годы-судьи, изреките ныне
Желанный приговор: "Быть одному".

1993
Не верьте говорящим: "Здесь Христос,
Пред Ним склонялись и Восток, и Запад.
Целит народы, тих, длинноволос…"
Господь придет, как молния, внезапно.
Вы слышали, восстанут лжехристы?
О них уже глашают лжепророки.
Безумцев воспевая, как святых,
Безумию торят пути-дороги.
О человек! Каких высот достиг,
Христово заменив своим ученьем?
Коль Заповедь не в силах понести —
Не заменяй. Напьешься обольщенья!
Целителей сейчас — хоть пруд пруди,
Волхвуют над водою чудотворцы…
И только мнится: снова Он один
Приемлет эту воду, словно оцет.*
*Оцет (церковнослав.) — уксус.

1994
Что во имя свое сотворил — безпощадно порушу
И, восстав поутру, побреду, умаляя молву.
Золотым омофором молитвы окутая душу,
Огнезрачным венцом покаянья украшу главу.
Суесловие мира и прелесть его отметая,
Стану днем скоморошить и досыта плакать в ночи:
"Препояши меня целомудрием, о Пресвятая,
И вино очищенья Своею мольбой источи.
Напои, убели, оживи! Сотвори мя готовым,
Грехоплетство мое милосердно из сердца изгладь.
Начертай в нем навеки Сладчайшее имя Христово,
О Пречистая Дево, молящихся Чудная Мать".

1994
Как мы жили? Себя похабили,
Не искали другого метода.
Воровали, блудили, грабили —
Хлебанули мы, больше некуда.
Лагеря не считали карою,
На этапах по-разному тешились:
Кто картинками, кто гитарою,
Шумно дрались и тихо вешались.
Жен своих (если были) отвадили
И дома позабыли отчие.
Стаю волчью винили и хаяли
В том, что сами выли по-волчьему.
Волю вольную спьяну отдали,
Измеряли в карцерах метрами.
Согласились и стали уродами,
Несогласные стали жертвами.
Э, да что теперь. Жизнь протопали.
И винить-то особо некого.
Но, однако ж, крылами не хлопали,
Если сверху нам кукарекали.
И когда поколеньям выпало
Умиляться с серпом и молотом,
Кривда в наши края и не рыпалась,
Не терпя голодухи с холодом.
И пускай лизоблюды безродные
Распинателей Родины славили,
И в неволе мы были свободнее,
Потому как мы — не лукавили!
Бог лукавых не терпит — слышали.
Кто продался — уже не выстоял.
Ну, а мы не случайно выжили,
Веру в Высшую Правду выстрадав!

1995
Когда часы пробьют двенадцать,
Напоминая о былом,
Не торопитесь подвизаться
За шумным праздничным столом.
Не призываю к воздержанью:
Глухим призванья ни к чему.
Иная жизнь, иное званье, —
Дай, Боже, выплыть самому.
Но призадумайтесь, кто слышит
(Все не убудет коньяку), —
И мальчик радуется лыжам,
Не зная, что свернет башку.
Но что слова? Гремит гитара,
И кто-то пляшет от души.
А новый год — брательник старым,
Давай, губерния, пляши!
А в пляске той — ан показалось? —
Веселости — на медный грош.
Что ж, хоронясь за разудалость,
Об пол ногой с тоскою бьешь?
Угомонитесь в самом деле!
Гулянье катится к утру.
Ах, это бурное веселье,
Как говорится, не к добру.
Затихнут гульбища мирские,
Когда последнее допьют…
И если праздники такие,
То что же будни? Бедный люд!

1997
Дорогие мои, это все!
Отовсюду хула и глумленье!
Нас теперь только чудо спасет,
Да хотим ли мы сами спасенья?
Где народ мой? Ау! Что со мной?
Я не вижу родимого люда.
Потому-то и правят страной
Подлецы, проходимцы, иуды.
Наши души пускают на слом.
Нам шипят, указуя на стойло.
И молчим, позабыв обо всем,
Все меняя на горькое пойло.
И не чуя особых утрат,
Мы таскаем чужие обноски,
И в припадках заходимся в лад
Жеребцам и кобылам с подмостков.
Окропить бы крещенской водой
Одержимых безудержной корчью.
Русь моя! Боль моя! Что с тобой?
Кто навел эту тяжкую порчу?
Горе, горе над Русской Землей!
Разгулялись в открытую бесы.
Размелькались, под хохот и вой,
И рога, и копыта, и пейсы.
О, народ мой! Довольно дремать.
Помолись перед Подвигом Богу.
Православная Родина-Мать!
Двери ада тебя не возмогут!

1997
Смири себя. И Бог тебя простит.
И узришь естество в ином звучаньи,
И звездный мир и дол сорастворит
В непостижимом таинстве молчанья.
Молчание, зовущее горе…
Великим ладом полнится творенье.
И в свете звезд, и в чуткости дерев —
Во всем я узнаю Богоявленье.
Как близок Бог! Умом не разуметь.
Глаголом не коснуться дивной сути.
И только сердце не престанет петь,
Что Благ Господь! И Милостив! И Чуден!

"Православный Санкт-Петербург", № 8(62), август 1997