Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

До начала Великой Отечественной войны у меня была семья - мама, папа и годовалая сестрица Ниночка. Война отняла все. Мама умерла зимой 1942 года, отец погиб на фронте, малышка умерла в "Доме малютки". Меня Господь миловал, годы войны я прожила в селе Чупрово с бабушкой.

В 43-м году я пошла в 1-й класс деревенской школы. Трудности военных лет чувствовались во всем: писали в школе на полях и между строк старых газет, чернила варили из крушины и свеклы, освещали классы и избы берестяной лучиной, мылись золой из печки, в хлеб добавляли все, что можно было считать съедобным, даже мякину. У нас с бабушкой был постоянный многолетний вынужденный пост. Однажды я нашла маленькую божью коровку - красную букашку с черными точками, посадила на ладошку и, как в довоенное время, попросила у нее хлебушка: "Божья коровушка, лети на небушко, принеси мне хлебушка". Попросила и заплакала, так сильно есть хотелось.

Но Бог был милостив к нам: в нескольких верстах от нашей деревни базировался военный аэродром и немецкие самолеты ежедневно бомбили соседние деревни и города, нас же почему-то не трогали. Вскоре немцев остановили и погнали восвояси, бомбежки прекратились. Мир и тишина установились в наших краях, хотя с фронта приходили еще похоронки, а на фронт отправляли все: лошадей, домашний скот, зерно, посылки с теплыми вещами.

Незаметно наступила весна. Помню, как женщины наши впрягались в плуг по несколько человек и вспахивали свои огороды и колхозные поля, сажали картошку, сеяли зерно и лён, ездили на лесозаготовки… Потом прополка, сенокос, и венец всем трудам - уборка урожая. Там и первый снежок выпадал. Передышка. "Вот и до Покрова дожили", - крестились они черными от работы в земле да на солнце руками. До революции в ближайшем к нашей деревне городке, Торжке, было 36 церквей, и множество золотых куполов, увенчанных православными крестами, парили над городом, хранили его от бед. К началу войны 41-го года осталась только одна - церковь Архистратига Божия Михаила. Слава Богу, она не закрывалась ни на один день.

С особым трепетом ждали мы в том году наступления Пасхи Христовой. "Пасха без солнца не бывает, а рано утром играет оно всеми цветами радуги", - говорила бабушка в Страстную Субботу. И правда, так всегда и было… А вот нынче Пасха совсем другая. В прошлый год, помните, солнышко в Петербурге не показалось ни на минутку. Ветер валил с ног. На смену проливному дождю пришел липкий снегопад - и так до самого вечера. Сколько же мы зла натворили, если даже в этот Праздник праздников Господь так гневается на нас!

Валентина РУСЕЦКАЯ, СПб

ОСТАНОВКА - "ЧАСОВНЯ"

Детство мое прошло на самом краешке Псковской области у границы с Белоруссией и Латвией. Сюда в малюсенькую деревеньку в 1944 году из Подмосковья приехала моя мама. Ее направили после окончания педучилища в этот только что освобожденный от фашистов район - учить детей. И мой отец вернулся учительствовать в родные края после демобилизации, пройдя всю войну, с первого дня до последнего. Вернулся, но уж не застал в живых ни отца своего, ни матери. Лишь несколько яблонь на пустыре молчаливо и печально свидетельствовали, что здесь когда-то стоял дом и жила большая дружная семья. Деревенька и впрямь была неказиста, затерялась в лесах, забыв Бога. Все церкви, созывающие когда-то прихожан на молитву колокольным звоном, были разрушены. Старожилы рассказывают, что на одном из островов раньше стояла церковка. Незадолго до революции она ушла под воду вместе с насыпной дорогой, что соединяла остров с двумя противоположными берегами. О существовавшей неподалеку часовне напоминает лишь название автобусной остановки - "Часовня". О другой, кладбищенской часовне свидетельствуют лишь замшелые правильной формы камни.

Детей моего возраста тогда в деревеньке было еще много. Мы бегали на разбомбленную железную дорогу собирать металлолом: искореженные взрывами куски рельсов, костыли, плиты и сдавали все это в металлоприемные пункты. Частенько в лесу и на насыпи железной дороги мы находили порох в пластинках. Он ярко вспыхивал, брошенный в пламя костров, которые мы жгли на берегу озера. В костре мы пекли картоху, поджаривали на прутиках ломтики хлеба и грибы - скромное лакомство послевоенного детства. А как мы умели играть! В лапту, городки, жмурки, салочки… - до темноты, до изнеможения. Зимой - ледяные горы, летом - батюшка-лес манил грибами и запашистыми ягодами, но главный соблазн - озеро, раскинувшееся вширь на многие километры.

Были и горькие минуты. Помню, как хоронили одноклассника моего брата: он подорвался в лесу на мине… Война еще долгие годы дышала нам в спины.

Лариса КАЛЮЖНАЯ

МЫ ДЕРЖАЛИСЬ ЗА РУКИ

Моего дедушку Тимофея Андреевича Гордеева на войну не брали. Ему было уже 60 лет. А он все ходил и ходил в райвоенкомат. И каждый раз, возвращаясь оттуда, садился на крыльцо и плакал…

Воевали двое его сыновей и четверо зятьев. А он - тачал сапоги, правил косы, чинил колхозный инвентарь, гонял за проказы внуков. Но дороги войны - от западной границы до Москвы и от Москвы до Берлина - дед "прошел" с нашими войсками: все сводки "От советского Информбюро" он заносил на карту, знал все фронты, армии, полководцев, большие и малые события четырехлетней военной жизни. Я всегда была рядом с ним (мама и бабушка с утра до ночи работали в колхозе), и потому первое мое осознанное мышление было, можно сказать, военным.

Хорошо помню последние дни войны… Дед прижался ухом к черной "тарелке" - по радио передают прямой репортаж с улиц Берлина: слышится стрельба, грохот пушек, доносятся крики "Ура". "Бои идут на улицах Берлина!!" - срывающийся от волнения голос Левитана поднимает меня с места. Выбегаю на крыльцо и кричу что есть силы: "Бои идут на улицах Берлина!" Победа! Эта весть перевернула всю нашу большую деревню - все повыскакивали из домов, плачут, обнимаются. Ребятишки бегают по улицам и кричат: "Ура! Мы победили!" Дедушка, выпив на радостях, собрался в Москву на Красную площадь - смотреть салют. На Киевском вокзале его остановил милиционер: "Сапоги, папаша, грязные". Дед стал его обнимать: "Милый ты мой, я сыновей да зятьев еду ждать-встречать. Победа! А ты… сапоги".

Старшего сына Павла, летчика, дед не дождался. Тот умер в госпитале и был похоронен на Братском кладбище в Донецке. Но об этом мы узнали много лет спустя после войны. Младший Иван, фронтовой разведчик, вернулся, но вскоре умер от ран. Один из зятьев - Василий - пропал без вести. Говорили, что его, фронтового шофера, разорвало прямым попаданием авиационной бомбы. Второй, тоже Василий и тоже шофер, принес с войны осколок в легком и жил с ним 25 лет. Потом, на операции, врачи извлекли осколок с куском шинели. Эту семейную реликвию я помню. Третий, зять Петр, служил в народном ополчении, был ранен. Кусок металла застрял возле мозжечка. Врачи боялись трогать этот военный "трофей", и дядя Петя всю жизнь страдал жуткими головными болями. Четвертым был мой отец…

Помню, как мы пошли на вокзал встречать санитарный эшелон с ранеными, возвращавшимися из тыловых госпиталей. Народу - тьма. Отца вынесли из вагона два санитара, поставили на одну ногу, подсунули под мышки костыли. Мама и бабушка заплакали в голос, а я громче всех - со страху: неужели этот одноногий, растерянный, обросший дяденька и есть мой папка? Ему тогда было 30 лет, и он в нашей семье был самым старшим из тех, кто воевал. Два километра от железнодорожной станции Матвеевской до нашей деревни Аминьево (сейчас там выстроились жилые кварталы Москвы) шли несколько часов: отец отдыхал через каждый шаг. Когда подходили к колхозному саду, навстречу высыпали деревенские ребятишки - они всегда встречали возвращавшихся с войны. Молча шли все вместе до нашего дома. Мальчишки старались шагать рядом с папкиными костылями. Многие из них так и не дождались своих отцов…

За прошедшие более чем полвека так и не подсчитано число жертв минувшей войны - то пишут 20 млн, то 27, а то 40… В родной маминой деревне Каменка, что на Смоленщине, на берегу ручья высился маленький холмик - могила безымянного солдата. Местные жители рассказывали, что его, тяжелораненного, оставили в деревне выходившие из вяземского окружения наши солдаты. Давно уж умерли старушки, что присматривали за его могилкой. А в прошлом году тракторист чуть задел холмик, тот осел и сровнялся с землей. Учтен ли в мартирологах Великой Отечественной войны этот солдат, что покоится в глухой смоленской деревеньке?.. Простите нас, солдатики, лежащие в безымянных могилах, и те, чьи кости доныне белеют в лесных чащах, там, где шли бои. Простите и те, кто спит вечным сном в ставшей вдруг чужой земле "ближнего зарубежья". И на своей-то земле многие солдатские могилы стоят осиротелые, а уж там… принесет ли кто цветочек на могилу "оккупанта"? Простите нас, вдовы и солдатские матери. Наверное, только с вашим вечным упокоем иссякнет чаша страданий, которую вам довелось испить за свою жизнь. Храни вас, живущих в подвиге терпения, Господь! Мы, дети военного лихолетья, выросшие в безбожные времена, лишь на старости лет сознательно пришедшие к Богу, пребываем в ностальгии по прошлому, по тому времени, когда наш народ был един, а государство было Державою. Наш народ победил в той страшной войне, потому что все мы крепко держались за руки. Как нам этого сейчас не хватает… Помоги нам, Господи!

Серафима ВОЛКОВА, прихожанка подворья Соловецкого монастыря