Газета основана в апреле |
||||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
Рассказывают такую историю. Солдат, воевавший в Чечне, дежурил на блокпосту, когда сказали, что к нему приехала мать.
- Она тебя там ждет! - командир кивнул в сторону вагончика.
Солдат побежал к вагончику, но матери там не нашел. Когда же хотел вернуться назад, раздался взрыв. Чеченский снаряд попал прямо в блокпост. Все погибли. Уже вернувшись домой, солдат рассказал об этой загадочной истории матери. "А когда это было?" - спросила мать. Солдат хорошо запомнил то число. "Так я же в тот день к блаженной Ксении ходила! Молилась за тебя…" - сказала мать.
Священники церкви Смоленской иконы Божией матери и сейчас ведут записи чудес, совершаемых у часовни на могиле блаженной Ксении Петербургской. Свидетелем чуда может стать каждый из нас, придя 6 февраля, в день памяти блж. Ксении, на Смоленское кладбище. Почему-то всегда в этот день стоит мороз… И всегда много народу. В церковь - не войти. Многие стоят, прижавшись лбами к стенам часовни, безмолвно творя молитву. Повсюду горят свечи. В специальных подставках с песком свечи стоят так густо, что то и дело охватываются единым пламенем. Стоят свечи даже в снегу. Сотни, тысячи свечей… А какие вокруг лица! Светлые, не пропитанные синеватым свечением экранов - теплые и живые. И то ли от этих лиц, то ли от чистого, не затоптанного снега, то ли от голубого, Богородичного цвета стен - но впечатление такое, будто радостная и светлая движется перед глазами Русь… И нелепой кажется мысль о вымирании России, о неуклонно снижающейся численности населения. Это и не мысль даже, а злая, серая тень, что пытается набежать на морозное, серое небо, на светящиеся радостью лица, на этот чистый, не затоптанный десятками тысяч ног снег. Словно безчисленный людской поток проходил здесь, не касаясь земли…
"О святая блаженная мати Ксение, в житии твоем крест тяжкий понесшая. Приими от нас грешных, моление сие к тебе приносимое. Огради нас молитвами твоими от наветов духов тьмы и всех мыслящих нам злая. Умоли всещедрого Бога подати нам силу и крепость, да кийждо от нас возмет крест свой и вослед Христу грядет, поя ему с тобою: Аллилуиа".
Через две недели в интернат позвонили: "Погиб ваш воспитанник. Замерз бедолага… Мы тело нашли…" "Может быть, это не он?" - замерла в надежде Мария Сергеевна. "Как же не он? - усмехнулся милиционер. - Его мать опознала. Уже и похоронили…"
Мария Сергеевна поднялась в домовую церковь интерната, встав на колени перед иконой Богородицы, осенила себя крестом: "Пресвятая Богородица… спаси нас…" В церкви нарядно от яркого солнышка. Его лучи поблескивают на окладах икон, в разноцветных лампадках. И хотя потушены они, а кажется, что горят. Любит Мария Сергеевна свою церковь. Сколько раз замечала, как меняются, входя сюда, воспитанники. Конечно, прежняя неподвижность оставалась на лицах, по-прежнему невозможно было определить сколько кому лет - двенадцать или сорок… Но появлялась на их лицах то, что о.Игорь, окормляющий церковь, называл одухотворенностью. А когда они нестройно и вразнобой, но с чувством, пели Символ веры, слезы наворачивались на глаза… Вот и сегодня Мария Сергеевна молилась и плакала, и не заметила, как рядом опустилась на колени Лариса Евгеньевна, социальный педагог.
"Что же такое отец Иоанн сказал, что молиться за Вадима как за живого? - сказала Мария Сергеевна. - Все думаю, понять не могу. Может, потому он сказал так, что у Господа все живые?"
А на Страстную неделю Лариса Евгеньевна принесла весть, что видела Вадима на монастырском подворье, где он сырок покупал.
- Как же так, ведь похоронили его. И мать его опознала…
- А что ей не опознать? Пьющая она… Всегда его с другими воспитанниками путала… Потому он и жил у нас… Ну, а у нас такая радость пасхальная получилась, ведь сегодня Лазарева суббота. Только у нас воскрешение не Лазаря, а Вадима получилось.
На следующий же день Мария Сергеевна поехала в монастырь, Вадим там на подворье при церкви жил. Неудивительно, он и в интернате всегда так молился, так причащался! И лицо у него такое светлое… Вот Господь и не допустил, чтобы он погиб. А в сентябре он, оказывается, причащаться пошел. В домовой церкви интерната тогда еще службы не шли, вот он и пошел церковь искать. И нашел…
- Почему ты так решил? - спросил я.
- Ну, как почему? - удивился приятель. - Мы вот нашего Гу-синского, хоть и ворюга он, а все равно защищаем. Потому что - наш… А вы на Бородина сами бочку катите… Говорите, дескать, правильно арестовали, воровать не надо было. А он ведь, уве-ряю, не больше, чем Гусинский воровал. Нет… Не дружные вы, русские, люди все-таки…
Я долго молчал, соображая, что можно возразить на это…
- Не знаю… - проговорил я наконец. - Может, и недружный мы, русские, народ… А может, все дело в том, что очень уж дружно эти Гусинские с Бородиным обкрадывают нас. Может быть, если бы Гусинский так в Израиле воровал, там бы тоже радовались, когда бы его все-таки посадили?
Теперь наступила очередь задуматься моему приятелю…
- Не знаю… - сказал он. - Правда это, конечно… Хотя и очень хочется эту правду антисемитизмом назвать…
Впервые я увидел образа у Самылкиных. Пока моя бабушка с бабкой Самылкиной пили чай, я от скуки заглянул в закуток за печью, где стояла бабкина кровать. Заглянул и в страхе замер - вся стена была завешана большими и малыми досками, из темноты которых на меня смотрели едва различимые лики…
"Чего это ты?" - спросила бабушка, когда я, вздрагивая, прижался к ней. "Страшно". "Кого испугался-то?" "А кто это там смотрит на меня?" - кивая на иконы, спросил я. "Глупый… - бабушка ласково погладила меня по голове. - Это же Спаситель наш… Христос. Богородица, святые… им молиться надо, а не бояться их… Они по молитвам помогают людям…" "Все равно страшно", - продолжал я прижиматься к бабушке.
"Это не тебе страшно… - задумчиво проговорила бабка Самылкина. - А страху твоему страшно… Грехам твоим…" Не очень-то понятно было мне, о чем речь, но моя бабушка снова погладила меня по голове: "Слава Богу, что хоть так… Слава Богу, что хоть страшно…"