Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ПОЭТЫ ГОЛОВОЙ НЕ ДОРОЖАТ

Разговор был долгим. Для публикации мы выбрали одну тему - о поэте и поэзии. Начали мы наш разговор с вопроса: не раскаивается ли отец Роман в том, что он написал уже так много стихов, записал 12 кассет, и все это принесло ему отнюдь не монашескую популярность? Кроме того, известно, что все великие русские поэты жили с этим чувством - по прошествии времени внутренне отторгаться от всего написанного раннее. По словам преподобного Нектария Оптинского, «у поэта на душе всегда кошки скребут. А без этого - он не поэт». Или как сказано о поэтическом состоянии души: «Не может сердце жить покоем!»

Отец Роман с нами не согласился. «Преподобный Нектарий имел в виду поэтов мира сего, иначе бы великих христианских поэтов - преподобных Андрея Критского, Иоанна Дамаскина, Симеона Нового Богослова и многих других пришлось бы поставить в ряды графоманов: вряд ли в их душах скребли кошки. Сомневаюсь также, что они отторгались от написанного ранее. Это удел служителей «муз», познавших, что Пегас не скачет в сторону покоя. Мир земной - дом подмены. Сквозь замазанные стекла порой не разобрать, что происходит за окном. Вместо того, чтобы очистить стекла (а это всегда - труд), человек начинает описывать засиженные мухами виды природы. И мир это принимает, мир привык к таким картинам, миру это понятно, поскольку окна мало кто промывает: мир не приемлет чистоту и ясность. Иначе зачем ему гнусную похоть, блуд называть любовью? Но разве карикатура иконы не глумление? Мир - изощреннейший карикатурист. То же самое он проделывает и с поэзией, рифмованную гниль называя этим прекрасным словом. Ему и неведомо, что сердце должно стремиться к покою, а не культивированию страстей. Но это - путь возделывания, молитвы, восхождения, - путь неприемлемый миру-сластолюбцу. Вольно или невольно, все мы, кроме редких старцев, являемся рабами мира. Все мы духовные извращенцы, больные люди. Разница только в том, что одни хотят лечиться, другие хворь свою называют дарами Божьими, щедро впихивая ее в политику, поэзию, искусство. Посетите выставки модных художников-авангардистов, взгляните на беснующуюся, эпилептическую эстраду. Если не захочется надеть белый халат, значит, мы сами - пациенты.

Теперь о немонашеской популярности. Мне не нравится это слово: разве популярность бывает монашеской? В наш двадцатый век она просто опасна, действует, как лакмус: чем популярней, тем больней. Ни ума, ни особой одаренности не нужно, главное - пробиться к микрофону или экрану, а там уже хоть блевотиной поливай глядящих и слушающих - скушают. Не скушают, так стерпят. Увы, еще как кушают! идет целенаправленное растление молодежи, уничтожение Чистоты, уничтожение Будущего. Ибо что Будущее без Чистоты? Отхожее место, свальный грех. Уже сейчас мало кому нужны вершины. Всегда удобней катиться вниз. Мы вырождаемся, деградируем. Жизнь превращается в сплошную тусовку, где главное - чтоб работали челюсти, желудок и прямая кишка. И чтоб постоянно раздражались центры низменных удовольствий. Ежегодно в России убивают четыре миллиона нерожденных (это только официально зарегистрированные данные, помножьте на три). Вдумайтесь! Каждые два года - Великая Отечественная! Убивают тех, кто даже закричать не может! И еще осуждают фашистов, празднуют день Победы, забывая, что праздник убиенных и выживших, но не палачей! Меня утешает одно: моя непопулярность среди мира. Кто слушает мои песни, читает стихи? Определенная часть верующих, и ищущие Истину. Это и радует. Не раскаиваюсь ли я в своем творчестве? Я знаю, что люди молятся обо мне (это ведь тоже - милость Божия), благодарят Бога, некоторые пришли в Церковь. В чем же раскаиваться? Другое дело, что мне как монаху труднее бороться с гордыней, тщеславием, ибо никто еще безвредно не понес похвалы. Но, слава Богу, - «полмира хвалит, полмира хает». Тяготит, что нередко меня узнают в Храмах, но с этим, видимо, тоже нужно смириться.

Теперь отвечу на ваш вопрос стихами.

А мы идем по лезвию ножа.
Кого сюда, кого туда бросает.
Поэты головой не дорожат,
А потому легко ее теряют.

Какую песню думаем пропеть
До помраченья в пустоте копаясь?
Что голова - душой бы уцелеть,
Не продаваясь и не покупаясь.

Вбирай в себя страны недужной боль,
Не распыляй дары по белу свету.
Увы! Поэты возятся с собой,
И только носят звания поэтов!

Но мало проку звание носить,
Дышать и жить одною похвальбою.
Поэт, кто верен Богу и Руси,
И пишет песню собственной судьбою.

А все написано до нас.
Но кто за жемчугом ныряет?
Не потому ли Божий Глас
Вдали от наших уст витает?

Не оттого ли без конца
От собственных глубин воротит,
И нашим каменным сердцам
Любезно, что любезно плоти?

Творцы словес! Поводыри!
Почто выискивать замену,
И, выдувая пузыри,
Слепить глаза жемчужной пеной?

Не лучше было бы нырнуть,
Оправдывая сан поэта,
И миру Красоту вернуть,
Подъемля Божий жемчуг свету?

Прочитав эти два стихотворения, отец Роман не удержался и стал читать еще и еще. Этой зимой батюшка написал пятьдесят стихотворений. И все они - особенные. После прочтения почти каждого стихотворения, батюшка говорил: «Слава Богу!» Останавливался на отдельных словах и фразах, как бы удивляясь, как метко, красиво и глубоко сказано. Иногда даже говорил: «Хорошие стихи. Ровные стихи. Это все - когда я один был. Слава Богу, что дано было сказать или попущено сказать то, что созидает. То, в чем нет пошлости». Чтение стихов иногда прерывалась моими вопросами о том, что называется «творческим процессом». Вопросы эти я здесь воспроизводить не буду, а ответы отца Романа приведу сплошным текстом, с надеждой, что те стихи, о которых говорил батюшка, в полном объеме появятся на страницах нашей газеты.

Я ведь очень жестко начинал - только Псалтырь и Иисусова молитва. Какие там стихи! Я шел к святости так, что всякого, мешающего молитве, готов был стереть с лица земли. Это ли не безумие - идти к святости, а не к своим грехам! От нас-то требуется всего ничего - познать свои грехи и смириться, а остальное - дело Божие. Нет, если бы не Старец - к стихам я вряд ли вернулся.

Раньше, в миру, написание стихов было почти всегда отражением борьбы со страстями. Не очищая падшее естество, я нырял в него, выворачивал свое нездоровое нутро, придавая ему напевную рифмованную форму, щедро делился с окружающими и этим жил. Понятно, что без молитвы, без воцерковления, я только разрушал себя. Душа голодала, дух уныния меня не оставлял. Величайшая милость Божия, что я ушел в монастырь. Там-то я понял, что служение «музам» губительно. Не хочу повторяться - каждый знает жизненные пути известных поэтов.

Сейчас не так. Чтобы настроиться на высокую волну, нужно молиться. Потому что, когда молишься, то прикасаешься к Покою, полнишься Благодарением, и потом этим хочется поделиться. И когда «от избытка сердца глаголют уста», тогда звучат стихи-благодарения. Само рождение слова уже радость. Мы не можем все время молиться, не можем все время идти в гору. Нужен отдых - передышка. А стихи - это отдых, это, можно сказать, плавный переход от молитвы к молитве. Величайшая милость Божия - касаться Божьего. Человек творческий как водопроводчик, ему необходимо знать, какую воду он проводит, ибо не всякая вода целебна. Жизненно необходимо, чтобы он подключался к родниковой воде, а не к ядовитым стокам цивилизации. Но до родника - идти да идти, а лужи всегда под ногой, да и головушку так затуманили, что уже не отличаем лужи от родников. Так и теряется назначение поэта - проводить Божие.

После этих слов отца Романа я задала ему вопрос о стихах, напечатанных в «Руси Православной». Они так отличаются от всего, что было прочитано в тот вечер. Дух совсем другой - немирный, порой даже злой и политизированный. Вот что ответил батюшка.

У человека есть столько пластов, столько слоев, столько ступеней. Вот ко мне, например, приезжают люди, которые знают меня только по стихам и страшно разочаровываются. А очаровываться-то не надо бы вообще.

Что касается стихов, которые вас смутили, то они, конечно, отличаются от всего того, что я писал в зимнем уединении. Это я писал как человек, возмущенный тем, что происходит вокруг. Это стихи-однодневки, конечно. Какая тут поэзия? Но я, как патриот и как гражданин обнародовал свою позицию. Вы правы, эти стихи другого наполнения, они в другом слове. они написаны с негодованием, в них много человеческого, в них нет цвета лазури, они касаются только земных проблем. Но в том, что я высказался - не раскаиваюсь. Я навоз назвал навозом, а не восточными сладостями, как это часто делают. Хотя, конечно, во многом виноваты мы сами - на здоровом чистом теле паразиты не заводятся. Мы настолько привыкли к словесному блуду, что малейшая правда нам кажется величайшей крамолой и призывом к насилию. Поэтому Бог и посылает нам страдания, дабы прозрели.

†   †   †
Кто корит времена, кто судьбу обвиняет.
Кто грозит невпопад, позабыв что всегда
Без вины  и без пользы никто не страдает.
Значит в нас и от нас, разумейте, беда.

Не по сердцу сие? А какое лекарство по сердцу?
Может сладким лечить? - Я не против причуд.
В этот пагубный век все приемый спасется,
Обративый страданье в благодарность Врачу.

Человек и поэт, поэт и монах - так трудно объяснить и понять это «соединенье, сочетанье и роковое их слиянье и поединок роковой»... Признаемся, далеко не все, сказанное отцом Романом в этой беседе, особенно в начале ее, вызвало наше молчаливое согласие. И великих поэтов не хотелось бы так безоговорочно судить, называя все ими созданное «рифмованной гнилью» или «засиженными мухами видами природы». Да и к людям мирским хотелось бы видеть побольше снисхождения. И вообще, как нам думается, обличения - удел пророков, люди, особенно современные, обличения слушать не готовы. Когда я читала выправленный батюшкой текст нашей беседы и то, что он вставил в нее о больном мире-сластолюбце и таких же его насельниках, мне вспомнились строчки из письма преподобного Антония Оптинского старца. Он говорил, что с больным надо действовать крайне осторожно, а не так: «Вот я сейчас тебе дам такого лекарства, что ты у меня глаза на лоб выпучишь!» Надеюсь, что мы с отцом Романом еще продолжим наш разговор о творчестве, тем более, что сам он не раз, читая то, что легло на бумагу, посетовал: «Слишком поверхностно получилось. Надо бы поглубже. Все это - только конспект». В завершение хочу сказать, что сколько бы ни хотелось подчас спорить с отцом Романом, множить и множить вопросы к нему, остается главное - то, что вынесено в заглавие новой книги - жить и писать стихи он старается, «Внимая Божьему веленью».

Встречалась Людмила Ильюнина