Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

На краю одного сибирского городка, где центр каменный, а окраины сплошь деревянные, в добротно сработанной просторной избе-пятистенке, поставленной дедами ещё при царе Александре III, вдоль стен на полу сидел народ. Вечерело, и за окном понемногу сгущалась темнота. Тускло горела керосиновая лампа, освещая закопчённый потолок и стены, срубленные из могучих кондовых лиственниц. Электричество отроду сюда не проводили и лампочкой Ильича не пользовались. Когда в 30-х годах сюда заявились монтёры с мотками проволоки и кривыми железными крючьями на ногах, хозяин избы — большак, подстриженный «под горшок» и обросший бородой, рубанув ребром ладони воздух, категорично заявил: «В етом электричестве — атом, а значит, и бес. Мы не жалаем». Монтёры, белозубые комсомольцы, хохотали и корили большака, называя его чалдоном и кержацким лешаком, но большак не сдался. В обжитой многими поколениями домовитых хозяев избе сейчас было пусто. Всё вывезено, выброшено и продано. Даже вечные обитатели чердака и подполья — серые мыши —
от безкормицы покинули этот дом и больше не скреблись по ночам.

Народ — бородатые мужики в чёрных сатиновых косоворотках, бабы и старухи в белых платках и шустрые дети — все сидели на полу, опершись спинами о стены и вытянув ноги. Посреди избы, у большого моленного креста, за аналоем с толстенной Следованной Псалтирью, стоял специально учинённый чтец и унылым голосом читал то семнадцатую кафизму, то из Ефрема Сирина о нашествии на землю антихриста. Все эти люди, сидевшие здесь, в томлении ожидали конца света. Ещё на Сретенье их посетил Божий человек из потаённого таёжного скита и, положив перед святыми иконами уставной начал, провозгласил, что в скиту блаженному калекше Леонидушке было явление во образе пророка Ильи и праведного Еноха, которые поведали ему о грядущем на грешный мир конце света и велели оповестить всех верных, чтобы готовились к огненной кончине мира, оставили всякое житейское попечение и ждали явления Христа-Батюшки, чтобы никто не был застигнут за каким-нибудь срамным делом или за тайным ядением скоромного, так как Господь сказал: «В чем застану, в том и судить буду». Народ всё это со страхом Божиим выслушал, безропотно восприял и приготовился. Это были истинно русские люди православного вероисповедания, держащиеся старого обряда, которым сильная вера и суровые обычаи искони не позволяли смешиваться с инородцами и инославными, ещё со времён царя Алексея Михайловича Тишайшего и Патриарха Никона, который взбулгачил всю Русь-матушку и был виновником великого и страшного раскола православного народа на церковных и старообрядцев.

Много воды утекло с тех пор, прошло более 300 лет, мир гнул своё, старообрядцы — своё. Мир обживал космос, ковырял Луну, серийно выпускал ракетные установки с ядерной начинкой, опутал всю землю компьютерной сетью, пересаживал умирающим богачам чужие почки и сердца, без семени клонировал животных и людей, обжирался наркотиками, обкуривался табаком, опивался водкой, устраивал дикие апокалиптические войны, в шикарных блудищах скакал в рок-н-ролле и совсем освободил себя от химеры, называемой совестью. Старообрядцы же, отплёвываясь, отвергали этот поганый, гибнущий в пороках мир, говоря, что так и надлежит быть при кончине веков. Они по завету Христа давали пришлому путнику кружку воды, но разбивали кружку о камень, чтобы не опоганиться после табачника со скоблёным рылом. Они уходили в дебри и глушь, подалее от соблазнов проклятой действительности. Мерно и мирно старались они жить, подобно солнцу, проходящему свой дневной путь. Чем дальше они удалялись к горней взыскуемой стране, тем больше Святый Дух нисходил на них. Так, во всяком случае, они считали. Может быть, они были и правы.

Народ сидел тихо, усыплённый монотонным чтением Псалтири. Большак около печки ворочался на стружках в некрашеном, сколоченном на скорую руку гробу. Время от времени кто-то вставал и клал земные поклоны с Иисусовой молитвой перед чудной красочной иконой «Спасово Пречистое Рождество», снимая нагар с толстой, ярого воска свечи. В красном углу икон было много, и все древние, с двуперстным благословением, высокого письма: «Нерукотворенный Спас с омоченными власы», многоличные иконы с деяниями, годовой индикт, Двунадесятые праздники, Страшный Суд, седмица с предстоящими. Перед этой иконой скитские прозорливые старцы, ломанные в сталинских лагерях, но Господним промыслом освобождённые из них безбожником Никитой Хрущёвым, гневно тряся бородами, кричали по сибирским моленным, что история повторяется, что наше время можно сравнить с колотившимся в издыхании ветхим и блудным Римом в период своего упадка.

Се Жених грядет в полунощи, и при втором пришествии Спаса не все мы умрём, но все переменимся, наше тяжёлое, очугуневшее тело душевное, грешная плоть, превратится в благоухающее, лёгкое и сияющее Фаворским светом тело духовное. Грешники тоже получат новые тела нетленные, но не для славы и радости неземной, а для мук вечных, для червя неусыпающего, жестокого и неумолимого. И тела грешников будут черны, яко сажа, и зело зловонны.

Большак сел в гробу, расчесал пятернёй бороду и оглядел народ. Многие спали. Тогда он с петушьим всхлипом возгласил кондак: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши; конец приближается, и хощеши молвити; воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, Иже везде сый и вся исполняяй». Все зашевелились, стали протирать глаза. По-прежнему спали только дети, свернувшись калачиком на полу. «Гликерия, ты здесь?» Встала здоровенная баба, у которой всё было большое: и вылупленные светлые глаза, и руки землепашца во многих поколениях, из-под платка выбивались космы пшеничных волос. «Здесь я, отец, здесь, родимый». — «Ну-ка, Гликерия, взбодри народ, заводи-ка каку духовну стихеру!» Гликерия обтёрла рот ладонью, поправила на голове платок и начала низким, трубным голосом: «Плачу и рыдаю, смертный час помышляю. Судит Судия, Судия праведный. Течёт река, река огненная. От востока течёт она до запада. Идёт же Михайло Архангел. «Вострубит он в трубу золотую. Заставайте живыя и мертвых от гробов. Которых праведныя души, воставайте лицами ко востоку. А грешныя души — ошуюю. Грешныя души идут, плачут. Плачут оне и возрыдают. Михаилу Архангелу пеняют. О еси Михаиле Архангеле. На кого ты нас грешных оставляешь, на кого ты нас грешных спокидаешь? Речет к ним Михайло Архангел: Пойдите вы прочь, беззаконнии.  Почто вы на вольном свете жили, Господу Богу не молились, Нищих и убогих не любили.  За то вам вечная мука.Молим Тебя, Христе Боже, вечныя муки избыти. И Царство Небесное получити и во веки веков. Аминь».

Из прошлого: …И разослал по церквам Патриарх Никон новые, справленные книги. Когда же русские люди заглянули в новые книги поближе, то пришли в большое смущение. Мало того, что они не нашли в новых книгах ни крестного знамения двуперстием, ни сугубой аллилуйи, ни хождения посолонь. Они увидели, что в тексте самих книг многого из того, к чему привыкло ухо и язык, совсем нет — точно ветром вымело, а многое появилось новое, неизвестно откуда. Увидели, что в новых книгах та же речь напечатана, только новым наречием: где «церковь» была — тут «храм», где «отроцы» — там «дети», вместо «креста» — «древо», вместо «певцы» — «песнословцы», вместо «ходив» — «пешешествовал». «Чем же это новое лучше старого?» — в недоумении спрашивали русские люди. И много русских людей закричали: «Если священники будут служить по новым служебникам, то мы от них и причащаться не хотим!» Возмущение охватило и знаменитый Соловецкий монастырь, его монахи все присланные им служебные книги свалили в сарай, а службу правили по старым. Соловецкие старцы, которых позднее подвесят на крючьях за ребра и утопят в море царские стрельцы, сейчас твердили, что Москва — Третий Рим, четвёртому —
не бывать, и поэтому надо хранить Православие больше, чем зеницу ока, им спаслись св.угодники, обильно, как звёзды на небе, просиявшие на Русской земле. Везде порушена вера православная, только на Москве до дней наших стояла она твёрдо и сияла, яко солнце. А теперь и её хотят извести.

Недовольство в народе всё возрастало, и в церквах начался разнобой: в одних служили по-старому, в других — по-новому. Народ переставал ходить в церковь, стал чуждаться священников, даже в Великий пост церкви пустовали. И противником крутой перестройки обихода Русской Церкви на греческий лад Патриархом Никоном стал подмосковный протопоп Аввакум.

Но вернёмся к нашим временам: большуха — старая хозяйка старообрядческой семьи — в этом доме, где собрался народ, ожидая конца света, встала со своего места и, охая, направилась к большаку, сидящему во гробе и со вниманием слушающему духовную стихиру, которую пела рослая Гликерия. Подойдя, она села и стала шептаться с большаком. «А что, отец, долго ли нам сидеть так и ждать? Уж очень докучливо ждать-то». — «Ну, мать, терпи. В Писании сказано: «Претерпевший же до конца спасется» (Мф.10,22). — «Так-то оно так, отец, но уж больно тяжко ждать, а душа так и рвётся, так и просится в Царствие Небесное». — «Терпи, терпи, старуха, правду о временах и сроках знает токмо один Бог Отец. По молитвам нашим и за благочестие наше было ведь знамение велие в скиту. Сам батюшка Илья-пророк и праведный Енох явились. Они — посланники Божии. Так и в Писании про Илью и Еноха сказано, что они наперёд явятся». Старуха, сняв с бороды большака висящую гробовую стружку, припав к его уху, прошептала: «Батя, а вдруг сбрехал Леонидушка блаженный. Ведь он любит прикладываться, и бутылка у него всегда за пазухой. Наверное, попритчилось ему про Илью да Еноха». — «Что ты, старуха, языком зря мелешь. Ой, мать, грешишь перед концом-то. Так прямым ходом и угодишь к сатане в жерло». — «Прости меня, Христа ради, отец», — старуха стукнулась лбом о край гроба. — «Ну, ладно, Бог простит». — «А я вот, отец, с чем к тебе пришла. Чего нам зазря тарантиться, ждать. Конечно, времена и сроки в руце Господней, да и явление было Леонидушке блаженному. Нас тут собралось больше сорока душ. Может, нам, как раньше делалось»? Большак даже подскочил в гробу: «Ты что, старуха, запалиться хочешь»? — «Да, отец, наше Поморское согласие раньше всегда так поступало. И батюшка наш, святый мученик Аввакум, в срубе никонианами сожжён бысть в Пустозерске. Да и старцы наши, мученики, всегда нас на огненную кончину благословляли».

Из прошлого: …С супротивниками новой веры стали поступать круто, появились указы о розыске раскольников и о сожжении нераскаянных в срубах, если они на месте казни не отрекутся от своего упорства. И народ стал смотреть на казни как на мученический подвиг. Духовная власть при помощи мирских властей всё жёстче и решительнее преследовала ослушников. Началось массовое бегство старообрядцев в северные области России, в олонецкие леса, на реку Выг, в Новгород-Северские земли, в Поволжье, на Кубань, Кавказ, за Урал, в Сибирь. Тем временем в России начались страсти. По всей стране прошла чума, погубившая множество народа, после начался голод, стояли трескучие морозы, налетали неслыханные бури, градом выбивало поля, на небесах то и дело видимы были знамения: столпы кровавые ходили, солнце меркло, явилась громадная звезда с хвостом-метлой. Тёмный ум простого народа смутился окончательно, а ревнители старой веры, указывая на всё происходящее, вопили: «Зрите, православные, зрите знамения гнева Божия, излия бо Вышний фиал ярости Своея грех ради наших»! Пошли слухи, что настали последние времена. Люди забросили дела, не пахали, не сеяли, выпустили на волю скотину, каялись друг другу в грехах. Ожидали громогласной трубы Архангела. По преданию кончины мира ожидали ночью, к полуночи. И вот каждую ночь, при наступлении 12 часов, надевали люди смертные рубахи и саваны, ложились во гробы и ждали трубного гласа, отпевая себя заживо, как полагается по старому чину церковному, или же пели за душу хватающим напевом особый стих: «Древян гроб сосновый, ради мене строен. В нём буду лежати, трубна гласа ждати. Ангелы вострубят. Я, хотя и грешен, пойду на суд к Богу. К Судье две дороги, широкие, долги: Одна-то дорога во Царствие Небесно, другая дорога во тьму кромешну».

Но, хотя конец света Господним разумением пока не приходил, народ крепко утвердился в том, что пришло время антихристово и истинной веры не осталось на земле. И, боясь печати антихристовой, раскольники стали учить, что надо покидать этот мир, которым овладел враг Божий. Время приспело лихое, никогда такого не бывало, и поэтому нет нам больше места в этом мире, а только один путь — в огонь да в воду. Сгорел — от всего ушёл. И пусть все горят: и старики, и взрослые, и женщины, и мужчины, и девицы, и юноши, и самые грудные младенцы, да не согрешат больше и от печати антихристовой уклонятся, а кто примет сию печать, нет ему спасения. И тысячи собирались в храмы и сараи и сжигали себя, чтобы попасть в Царствие Небесное. Велика тогда была гарь на Руси и при царе Фёдоре, и при Петре Великом, и при императрице Анне Иоанновне. Пошло тогда по Руси это ужасающее огненное крещение. Только в великой Палеостровской гари на севере сгорело сразу пять тысяч старообрядцев от старцев до младенцев. Гари продолжались до половины XVIII века.

Но вернёмся к нашим временам. Большуха вытерла слёзы и продолжала: «Керосин у нас есть, из сарая натащим в избу сена, забьём досками двери и окна и, Господи благослови, примем огненное крещение и всем гуртом взыдем в Царствие Небесное, да избегнем антихристовой печати». Большак дёрнул себя за бороду: «Да погоди ты, старуха, не так сейчас. Что нам старые века поминать да народ прежде времён губить. Подождём до 12 часов, а там что Бог даст». Большуха молча отошла, положила перед иконами «начал» и села с лестовкой в руках, творя Иисусову молитву. Народ, привыкший к многовековому послушанию, сидел с лестовками в руках и не роптал. На дворе был лёгкий морозец, небо вызвездилось. Было тихо, это была благодатная предпасхальная ночь. Пасха в этом году была ранняя, в марте. В избе было душно. Кто-то встал и открыл форточку.

Вдруг воздух задрожал, и мощный, густой колокольный звон, упругий, медноголосый, волной ворвался в избу. На Русскую землю пришла Пасха. Люди в избе встрепенулись, встали и начали креститься широким двуперстным осенением. В недалёком от этой избы православном храме совершался крестный ход, колыхались хоругви, в расшитых полотенцах несли святые иконы. Слышалось пение стихиры пасхального крестного хода: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Народ из избы вышел во двор, смотрел и слушал, крестясь, кланяясь и христосуясь друг с другом. Большак, кряхтя, вылез из своего гроба, взял его в охапку и вынес в чулан. «Ну, старуха, сбрехал Леонидушка блаженный. Зря только народ потревожил, да и продали всё имущество, но это ничего. Зато радость нам сегодня велия. Христос Воскресе, старуха!» — «Воистину Воскресе, отец!» — «Посмотри, что там у нас осталось, чего нет — спроси у соседки и приготовь народу утешение, чтобы разговелись и возрадовались, ведь нынче Велик День — Святая Пасха. Христос Воскресе!»

(С сокр.)

предыдущая    следующая