Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ПОВЕСТЬ ОБ АЗОВСКОМ ОСАДНОМ СИДЕНИИ ДОНСКИХ КАЗАКОВ

Рисунок Натальи БарклайПовесть представляет собой облеченное в форму донесения поэтическое описание действительных событий - четырехмесячной осады турками Азова. Все события, изложенные в повести, соответствуют действительности. Автором ее был, как полагают, один из казаков, посланных в Москву, очевидец и участник описываемых событий, войсковой подъячий Федор Иванович Порошин.

В 1642 году, 28 октября приехали к государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу с Дона, из Азова-города донские казаки: атаман казачий Наум Васильев да есаул Федор Иванов, а с ними казаков 24 человека, из тех, что сидели в Азове-городе, в турецкой осаде. И про сидение то составили казаки донесение. В донесении же том сказано вот что.

В прошлом 1641 году, 24 июня прислал турецкий царь Ибрагим-салтан на нас, казаков, четырех своих пашей да двух полковников, да ближних своих слуг, чтобы следили за пашами вместо царя. А с ними, с пашами, послал многую свою рать басурманскую, объединив против нас двенадцать своих земель. Воинских людей было двести тысяч, - это кроме собранных из крымской и нагайской орды поморских и кафимских, и черных мужиков. Все это, чтобы нас погубить, как губят они персов, и нашей смертью возвеличиться, нас же позором покрыть. Да к ним же после пришел крымский царь, да брат его Гирей-царевич со всею ордою крымскою и нагайскою, а с ним крымских и ногайских князей и мурз и простых татар, кроме добровольцев - сорок тысяч. Да с ним, с царем, пришло горских князей и черкесов из Кабарды десять тысяч. Да еще с пашами были и наемники: два полковника из немецких земель, а с ними шесть тысяч солдат. А еще с ними, с пашами, пришло, чтобы козни нам чинить, много народа из немецких земель, сведущего в осадах городов и в подкопах, мудрые изобретатели из разных государств: из Греческого царства и из великой Испании, из Венеции великой, из Стокгольма, и французские петардщики, которые умеют делать всякие осадные и подкопные хитрости и ядра изготавливают, огнем начиненные. Было у них на вооружении 129 пушек великих тяжелых. Ядра у них были великие: в пуд, в полтора и два пуда. И мелких пушек и картечных орудий было у них 674, не считая мортир, - тех было 32. И все пушки у них были цепями скованы, чтобы мы на вылазках их не утащили. И были с пашами турецкими люди из разных земель: во-первых, турки; во-вторых, крымские татары; в-третьих, греки; в-четвертых, сербы; в-пятых, арапы; в-шестых, мадьяры; седьмые - буданы; восьмые - башлаки; девятые - албанцы; десятые - волохи; одиннадцатые - молдаване; двенадцатые - черкесы; тринадцатые - немцы. И всего с пашами и с крымским царем было под Азовом по спискам их бранных ратных людей, не считая немецких изобретателей, черных мужиков и добровольцев, 256 тысяч человек.

А собирался на нас турецкий царь и размышлял у себя за морем ровно четыре года. А на пятый год он пашей своих к нам под Азов прислал. 24 июня во время ранней обедни пришли к нам паши его и крымский царь и наступили они с великими турецкими силами. Все наши поля, где у нас была степь чистая, стали разом от множества людей, что непроходимые леса темные. От силы турецкой и топота конского земля у нас под Азовом прогнулась, и воды из Дона на берег хлынули, как в половодье. Начали они, турки, по полям у нас ставить свои шатры турецкие и палатки многочисленные и юрты великие - словно горы страшные забелели. Начали у них в полках трубы великие трубить, музыка громкая, визг несказанный, голосами страшными, басурманскими. После того началась у них в полках стрельба оглушительная мушкетная и пушечная. Словно бы стояла над нами страшная гроза небесная, будто молнии, словно гром бьет от Владыки с небесе. От стрельбы их огненной стоял дым и огонь до неба, все наши городские укрепления потряслись от их стрельбы и луна померкла светлая, в кровь обратилась. Весьма страшно стало нам в те поры, трепетно и удивительно на их стройный приход басурманский смотреть. Начали они к нам как можно ближе становиться - за полверсты от Азова-города. Их янычарские предводители строем янычарским идут к нам под стены города большими полками и отрядами в шеренгах. Много знамен у них, у янычаров, - огромные черные знамена. Набаты у них гремят и трубы трубят, и барабаны бьют великие, несказанные. И пришли они вплотную к городским стенам и стали кругом в восемь рядов, от Дона до моря, рука об руку. Фитили у всех янычар кипят возле мушкетов, что свечи горят. А у всякого головы в полку янычарском по двенадцати тысячей. И все у них огненное, и платье на всех предводителях янычарских златоглавое, а на янычарах - одинаковое, красное, словно заря. Пищали у них у всех длинные, турецкие, с запалами. А на головах у всех янычаров шлемы, что горят, словно звезды. И с ними же в ряд встали двое немецких полковников с солдатами. Солдат в их полку шесть тысяч.

Тем же вечером послали к нам паши их турецкие толмачей своих басурманских, персидских и эллинских. И с ними, с толмачами, прислали для переговоров с нами янычарского голову - первого в пехотном строю. Начал нам говорить голова их янычарский речью гладкою, со слов царя своего турецкого:

"О люди Божии, люди Царя Небесного, никем в пустынях не путеводимые, никем не направляемые! Словно орлы парите вы по воздуху, словно львы свирепые, бродя по пустыням, рычите! Казачество донское и волжское, свирепое! Соседи наши ближние, непостоянные нравом, лукавые пустынножители, злые убийцы, разбойники безпощадные, несытые ваши очи, голодное ваше чрево, что никогда не насытится! Кому вы чините такие обиды великие, такие страшные грубости? Наступили вы на такую десницу могучую - на царя турецкого! Да разве вы богатыри святорусские? Где вам спастись от руки царя? Прогневали вы его величество, Мурат-салтана, царя турецкого: взяли вы его любимую вотчину, славный и прекрасный Азов-город. Напали вы на него, как волки голодные, не пощадили в нем ни взрослых мужчин, ни стариков, ни детей - всех убили до единого, и положили тем на себя лютое имя звериное. Своим воровством разделили вы государя царя турецкого с ордою крымскою. А та орда крымская турецкого царя обороняла со всех сторон. Убили вы посла турецкого Фому Кантакузина, и с ним армян и греков, а ведь он был послан к государю вашему. Вот и вторая ваша вина: лишили вы турок корабельной гавани, затворили вы Азовом-городом все море синее, не даете проходу ни кораблям, ни галерам. И ныне, соделав такую грубость лютую, что сидите в Азове, конца своего дожидаетесь? Очистите нашу вотчину, Азов-город, в сию же ночь, не мешкая. Сколько ни есть у вас тут серебра и злата, все без страха забирайте с собой в свои городки казачьи. Но если вы нынешней ночью из Азова не выйдете, назавтра не думайте в живых остаться. И кто вас, злодеев, убийц сможет укрыть от страшной, непобедимой силы царя восточного, турецкого? Кто встанет против него? Нет на свете никого равного ему ни в силе, ни в величии, одному лишь Богу небесному он уступает, один он верный страж Гроба Божия: по воле Божией избрал его Бог среди всех царей. Позаботьтесь же этой ночью о жизни вашей.

Не умрете вы от руки его, царя турецкого, смертью лютой: по своей воле он, великий государь восточный, турецкий царь, никогда не был убийцей вашему брату, вору, казаку-разбойнику. Для нашего царя истинная честь - победить где-нибудь царя великого, равного себе, а ваша кровь разбойничья ему безразлична. Если же и задержитесь царской милостью в Азове-городе на одну ночь, то завтра возьмем мы град Азов и вас, воров-разбойников, словно птицу рукой поймаем. Отдадим вас, воров, на муки лютые и грозные. Раздробим всю плоть вашу на крошки дробные. Если бы вас, воров сидело в нем и сорок тысяч, то ведь на вас прислано силы больше трехсот тысяч. Волос у вас на голове столько не насчитается, сколько сил турецких под Азовом-городом. Видите вы и сами, воры глупые, своими глазами силу нашу великую, неизреченную, как покрыли мы всю огромную степь. Сдается, что не могут ваши глаза с высоты городских стен увидеть дальний край войска нашего - только сосчитанного. Не перелетит через силу нашу турецкую никакая птица парящая: испугавшись такого множества, свалится с небес на землю. И то, воры, знайте, что от царства вашего сильного Московского ни одного человека не будет вам помощи и выручки русской. На что вы надеетесь, воры глупые? И запасу хлебного с Руси никогда к вам не присылают. Но если вы, казачество свирепое, захотите служить государю нашему, царю вольному, в рати Салтановой, тогда принесите свои разбойничьи головы повинные в службу вечную. Простит вам государь наш турецкий царь и паши его все ваши прежние казачьи грубости и нынешний захват азовский. Пожалует наш государь, турецкий царь, вас, казаков, честью великою. Обогатит вас, казаков, он, государь, многим неизреченным богатством. Построит вам, казаком, он, государь, в Царьграде у себя дворец великий. Во веки положит на вас, на всех казаков, платье златоглавое и печати богатырские с золотом и с царевым клеймом своим. Всяк человек вам, казакам, в Царьграде кланяться будет. И станет ваша слава казачья вечной во всех краях от востока до запада. Станут вас называть во веки все орды басурманские, и янычарские, и персидские святорусскими богатырями - за то, что не устрашились вы, казаки, с семью тысячами своих людей таких страшных и непобедимых сил царя турецкого - трехсот тысяч исчисленных! Насколько вас, казаков, славнее, многолюднее и богаче шах, персидский царь: владеет он всею великой Персией и богатой Индией, имеет он у себя рати многие - не хуже, чем наш государь, турецкий царь. Но и тот шах, персидский царь, никогда не решится встать на поле против сильного царя турецкого. И не сидят люди его персидские против нас, турок, многими тысячами в городах своих, ведая наше свирепство и безстрашие".

Ответ наш казачий из Азова толмачам и голове янычарскому:

"Видим всех вас и хорошо про вас все ведаем, - силы и угрозы царя турецкого знаем мы. И встречаемся мы с вами, с турками, нередко и на море, и за морем, на сухом пути. Ждали мы вас к себе под Азов много дней. Да полно, куда ваш Ибрагим, турецкий царь, ум свой подевал? Или у него, царя, кончилось за морем серебро и золото, раз он прислал за нами, казаками, за нашими окровавленными казачьими зипунами четырех своих пашей, а с ними, сказывают, рати своей турецкой триста тысяч человек? Ведь вам, туркам, известно, что с нас по сию пору никто даром зипунов не снимал. Хоть нас турецкий царь приступом возьмет в Азове такими великими силами - людьми наемными, умом немецким, а не своею царевою силою, - так царю то будет честь не большая, а Дон без наших голов не запустеет. За нас отомстить все молодцы с Дону придут. Пашам вашим от них за море бежать придется. Если же избавит нас Бог от руки царевой, если отсидимся мы в Азове, отобьем триста тысяч - а всего нас в Азове сидит отборных 7590 казаков, - срамота будет вечная царю вашему от его братии и от всех царей. Сам себя он выше всех земных царей поставил. А мы люди Божии, надежда у нас вся на Бога и на Мать Божию Богородицу, и на Их угодников, и на свою братию-товарищей, которые у нас по Дону в городках живут. По рождению мы слуги царя христианского, Царства Московского. Прозвище наше вечное - казачество великое донское безстрашное. Станем мы с ним, с царем турецким, биться, словно с худым свиным наемником. Мы, казачество вольное, предпочтем смерть животу. Мы люди известные - не шаха персидского люди: их вы, словно баб засыпаете в городах горами высокими. Хотя нас, казаков, сидит 7590 человек, а с помощью Божией не боимся ни трехсот ваших тысячей, ни немецких хитростей. Гордому этому басурману, царю турецкому и пашам вашим Бог противится за такие слова высокие. В письме он, собака смрадная, царь ваш турецкий, описывает себя равным Богу Небесному. Не взял он, басурман поганый и проклятый, Бога себе в помощники. Понадеялся он на свое великое, но тленное богатство. Сатаной, отцом своим, вознесен он до неба, а Бог его за то скинет с высоты в бездну во веки. От нашей несильной казачьей руки будет ему, царю, срамота вечная. Там, где его рати великие в полях у нас ревут и бахвалятся, завтра тут же лягут трупами многими, словно под градом. Покажет нас Бог вам собакам за наше смирение христианское, как львов яростных. Давно уж у нас в полях, вас поджидая, летают и клекочут орлы сизые, и каркают вороны черные возле Дона, и вечно лают лисицы бурые - все они ожидают вашего трупа басурманского. Накормили мы их головами вашими, когда у турецкого царя Азов брали, а теперь им опять хочется плоти вашей, так накормим же их вами досыта. Азов мы взяли у царя турецкого не воровским образом, а честным ударом, силою своею, разумом и опытом, зная ваш обычай осаду выдерживать. И сели мы в нем малым войском, разделяясь нарочно надвое для опыту: чтобы изучить турецкие силы ваши и ум, и замыслы. Это мы все примеряемся к Иерусалиму и Царьграду, чтобы узнать, как лучше взять у вас Царьград. Это ведь было царство христианское. И что вы нас, басурманы, пугаете, что нам из Руси не будет ни запасов, ни помощи, будто вам, басурманам, о том из государства Московского было писано? Да мы про то и без вас, собак, ведаем, какова нам цена в государстве Московском, и где там наше место. Государство великое и пространное Московское многолюдно, сияет оно посреди государств и орд басурманских и эллинских, и персидских, словно солнце. Не почитают нас на Руси и за псов смердящих. Сбежали мы из того государства Московского от работы вечной, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, и здесь, поселившись в пустынях непроходимых, живем, взирая на Бога. Кто там будет о нас тужить? Все там рады концу нашему. И запасы хлебные никогда нам из Руси не присылают. Кормит нас, молодцов, Небесный Царь своею милостью: зверьми дикими да морскою рыбою. Питаемся, яко птицы небесные: не сеем, не пашем, не собираем в житницы. А серебро и золото из-за моря у вас берем. И жен себе красивых, любимых, выбирая, от вас же приводим. И Азов-город мы у вас взяли своею, казачьей волею, а не государевым повелением, из-за зипунов своих казачьих, да из-за лютых угроз ваших. И за то государь наш на нас, холопов своих дальних, изрядно сердит. Боимся от него, государя-царя, за наше взятие азовское казни себе смертной. И государь наш великий, пресветлый и праведный царь Михайло Федорович, всея России самодержец, многих государств и орд государь и обладатель. Много у него, государя-царя, таких басурманских царей, как Ибрагим ваш, турецкий царь, на великом холопстве служат. Он, государь наш, великий пресветлый царь, живет по преданию святых отец и не желает пролития крови вашей басурманской. Полон государь и богат тем, что ему от Бога дано и своими царскими оброками, и не нужно ему вашего басурманского смрадного собачьего богатства. А если было бы на то его государево повеление, если бы только восхотел он, великий государь, кровей ваших басурманских разлития и городам вашим басурманским разорения за вашу басурманскую к нему, государю, непокорность, если бы он, государь наш, повелел своим окраинам идти на вас войною, то тут собралось бы людей русских от одной окраины больше тысячи легионов. А такие это люди государевы окраинные русские, что подобны вам и, словно львы яростные, алчны сожрать живьем вашу плоть басурманскую. Только удерживает их десница царская, и по городам под страхом смертным держат их воеводы по повелению государеву. Ваш Ибрагим, царь турецкий, и в утробе матери своей не скрылся бы от руки государевой и от жестокосердия людей государевых: и оттуда бы его, собаку, распоров, вынули, да пред лицом царевым поставили. Не защитило бы царя турецкого от руки государевой, от десницы его высокой, и море Синее. В один год были бы за ним, за государем, и Иерусалим, и Царьград, а в ваших городах турецких не устоял бы и камень на камне от помыслов русских. А вы нас зовете служить ему, царю турецкому! И сулите вы нам от него честь великую и богатство многое. Но мы, люди Божии, слуги государя московского, нарицаемые по крещению христианами православными, как можем служить царю неверному, оставив пресветлый свет жизни здешней и будущей? Во тьму идти не хочется! Если же мы ему, царю турецкому, в слуги надобны, то мы, отсидев осаду, одни, без сил ваших, побываем у него, царя, за морем, под его Царьградом, посмотрим на цареградские дома, на кровь нашу. Там бы мы с ним, с царем турецким, повели бы всякие беседы, лишь бы ему наша казачья речь понравилась. Станем ему служить пищалями казачьими да своими саблями острыми. Что предки ваши, басурманы, учинили над Царьградом - взяли его приступом, убили в нем государя, царя храброго, благоверного Константина, побили христиан многие тысячи-тьмы, обагрили кровью нашею христианскою все пороги церковные, до конца искоренили всю веру христианскую, - вот так-то бы и нам учинить по образцу вашему. Взять бы Царьград приступом из рук ваших. Убить бы в нем в свою очередь вашего Ибрагима, царя турецкого, со всеми вашими басурманами, пролить бы так же вашу кровь басурманскую нечистую, тогда бы можно было и мир заключать. Это мы твердо ведаем, а больше нам с вами и говорить не о чем. И то, что вы от нас услышали, то передайте пашам вашим. Нельзя нам мириться, нельзя христианам доверять басурману. Какое тут доверие! Христианин побожится душою христианскою, так он на ней век в правде стоит, а ваш брат басурман побожится верою басурманскою, а вера ваша басурманская и житье ваше татарское - все равно, что у собак бешеных. Так зачем вашему брату-собаке верить? Рады мы будем вас завтра попотчевать, чем нас, молодцов, в Азове Бог послал. Поезжайте от нас к своим глупым пашам не мешкая. И впредь к нам с такой глупой речью не ездите. А если кто от вас опять с такой речью глупой придет, тому у нас под стеной убиту быть. Промышляйте вы тем, для чего вы от царя турецкого к нам посланы.

Мы у вас Азов взяли головами своими молодецкими, людьми немногими. А вы его у нас из казачьих рук пытаетесь забрать многими тысячами голов турецких. Кому-то из нас поможет Бог? Потерять вам под Азовым турецких голов своих многие тысячи, а не взять из рук наших казачьих во веки. Вот разве отнимет его у нас, у слуг своих, государь наш царь Михайло Федорович, всея России самодержец, да вас, собак, им пожалует по-прежнему, - вот тогда он ваш будет; но на то его воля государева".

И вот отправились из Азова-города голова и толмачи обратно в войско свое турецкое, к пашам своим, и начали рати их трубить в трубы великие. После той трубли начали у них палить орудия могучие, начали они бить в набаты, трубить в роги, и на цимбалах начали они играть весьма жалостно. И стали они расходиться по полкам своим, и строились так всю ночь до рассвета. Когда же был уже день на дворе, начали выступать из станов своих силы турецкие. Знамена их расцвели и флажки, точно цветы многие по полю. От труб великих и набатов пошел неизреченный звук. Дивен и страшен был приход их к нам под город.

Пришли к приступу немецкие двое полковников с солдатами. За ними пришел строй пехотный янычарский - сто пятьдесят тысяч. Потом и орда их вся пехотой ко граду и приступу - смел и жесток был их первый приход. Окружили они знаменами своими весь наш Азов-город. Начали башни и стены топорами сечь. А тем временем многие по лестницам на стены взошли. Тогда начали мы стрельбу из осажденного города, а до тех пор мы молчали. Уже в огне и в дыму невозможно стало видеть друг друга. На обе стороны лился огонь, и гром от стрельбы стоял, огонь и дым клубились до небеси. Как есть - гроза страшная небесная, когда бывает с небеси гром страшный с молнией. Которые были у нас подкопы из крепости за город, вырытые заранее, перед их осадой, все от множества их неизреченных сил не устояли и обвалились: не удержала силы их земля. На тех-то пропастях побито нами турецкой силы многие тысячи. Приведена у нас была мина на то место подкопное, и набита она была дробью сеченой. Убито у них под стеною города на приступе том в первый день турок - шесть голов янычарских да двое немецких полковников со всеми шестью тысячами их солдат. В тот же день на вылазке унесли мы большое знамя царя турецкого, с которым паши его к нам приступали в тот первый день до самой ночи и всю вечернюю зорю. Убито у них в тот первый день под городом кроме шести голов янычарских и двух полковников одних янычар двадцать две с половиной тысячи, не считая раненых.

На другой день в зорю утреннюю опять к нам турки под город послали толмачей своих, чтобы позволили им унести от стен мертвецов своих. И давали нам за каждого убитого янычарского голову по золотому червонцу, а за полковниковы головы давали по сто талеров. И всем войском мы решили не принимать их предложения, не взяли за битые головы серебра и золота: "Не продаем мы никогда трупов, но дорога нам слава вечная. Это вам, собакам, от нас, от Азова-города первая игрушка; это мы, молодцы, только ружья свои прочистили. Иным-то чем вас попотчевать не можем, дело у нас осадное". В тот день бою у нас с ними не было. Разбирали они своих мертвецов до самой ночи; выкопали они мертвецам своим глубокий ров от города на три версты и засыпали его горою высокой и поставили над ними многие надгробия басурманские и подписали их языками разными.

После того в третий день опять турки пришли к нам под город со всеми своими силами, только встали уже вдали от нас, а приступа к нам уже не было. Но начали их люди пешие в тот день вести к нам гору высокую, земляной великий вал, много выше города Азова. За три дня привели ее к нам. Увидели мы ту гору высокую, горе свое вечное, смерть нашу, и, прося у Бога милости и у Пресвятой Богородицы помощи, призывая на помощь чудотворцев московских и учиня промеж себя надгробное последнее прощание друг с другом и со всеми христианами православными, малою своею дружинною в семь тысяч пошли из града на прямой бой против их трехсот тысяч.

- Господь Сотворитель, Небесный Царь, не выдай нечестивым создания рук Своих: видим пред лицом смерть свою лютую. Хотят нас живых покрыть горою высокою, видя малочисленность нашу и безсилие, видя, что нас в пустынях покинули все христиане православные, убоявшись их лица страшного и великой силы турецкой. А мы, бедные, не отчаялись в Твоей к нам Владычней милости, ведая Твои щедроты великие, за веру христианскую помираючи, бьемся против трехсот тысяч за церкви Божии, за все государство Московское и за имя царское.

Положа на себя все образы смертные, выходили мы к ним на бой и единодушно крикнули, выйдя к ним:

- С нами Бог, разумейте, языцы неверные, и покоряйтеся, яко с нами Бог!

Услышали неверные из уст наших то слово, что с нами Бог, и не устоял впрямь ни один против лица нашего - побежали все от горы своей высокой. Побили мы их в тот час множество, многие тысячи. Взяли мы у них в том бою у горы шестнадцать знамен одних янычарских да двадцать восемь бочек пороху. С тем-то порохом мы, подкопавшись под ту гору высокую, всю ее разбросали. Тем взрывом побило многие их тысячи, и к нам в город живых янычар кинуло тысячу пятьсот человек. Да только мудрость земная их с тех пор покинула. Повели они другую гору позади прежней, еще более высокую, длину ей сделали в три полета стрелы, а вышину - многим выше Азова-города, а ширина ей - как бросить дважды камнем. На той-то горе они поставили весь наряд свой пушечный и пехоту привели всю турецкую, сто пятьдесят тысяч, и орду ногайскую всю с лошадей ссадили. И начали они с той горы из пушек по Азову-городу бить день и ночь безпрестанно. От пушек их страшный гром поднялся, огонь и дым клубились до неба. Шестнадцать дней и шестнадцать ночей ни на один час не смолкал их наряд пушечный. В те дни и ночи от стрельбы их все наши укрепления азовские рухнули. Стены и башни все, и церковь Предтечеву, и палаты сбили все начисто под самую подошву.

Да и наш пушечный наряд переломали весь. Одна лишь у нас во всем Азове-городе церковь Николина до половины сохранилась: потому и сохранилась, что стояла значительно ниже, к морю под горой. А мы от них прятались по ямам. Никому из нас выглянуть из ям не дали. И мы в ту пору сделали себе покои большие в земле, под их валом: большие дворы потайные. И с тех потайных дворов мы подвели двадцать восемь подкопов под их таборы. И теми подкопами учинили мы себе помощь и великое избавление. Выходили мы ночною порою на их пехоту янычарскую и побили их множество. Теми своими вылазками ночными навели мы на пехоту турецкую великий страх и урон большой учинили им в людях. И после того паши турецкие, глядя на те наши мудрые осадные промыслы, повели уже к нам из своего табора семнадцать подкопов своих. Хотели они теми подкопами пройти в ямы наши и подавить нас людьми многими. Но мы милостью Божией выведали все те подкопы их и порохом их взорвали и подавили там многие тысячи. И с тех-то пор вся их подкопная мудрость кончилась, опостылели им подкопные промыслы.

А всего турецких приступов к нам под Азов-город было двадцать четыре. Кроме первого приступа большого, жесткого и смелого, таких сильных приступов не было. Начали они уж метать в наши ямы ядра, огнем начиненные, и всякие немецкие приступные премудрости. Этим они нас пуще приступов разоряли. Побили многих из нас и опалили. А уж после тех ядер огненных оставили они все премудрости и начали нас осиливать, наступая прямым боем, своими силами.

Начали они к нам на приступ посылать каждый день людей своих, янычаров; по десяти тысяч наступают на нас целый день до ночи; а как ночь придет, на смену явятся новые десять тысяч; и те уж на нас наступают всю ночь до утра: ни часу единого не дают покоя нам. А они бьются, сменяясь, день и ночь, чтобы тем измором осилить нас. И от такого их зла и ухищрений, от безсонницы и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духа смрадного трупного, изнемогли мы все и заболели болезнями лютыми осадными. А дружина наша уже совсем маленькой сделалась, сменить нас некому, и ни на один час отдохнуть нам не дают. В те поры отчаялись мы в Азове-городе живот свой сохранить и не надеялись уже на помощь от людей, только чаяли себе помощи от Вышнего Бога. Прибежим, бедные, к единственному своему помощнику, к Предтечеву образу, перед ним, светом нашим, расплачемся слезами горькими:

- Государь-свет, помощник наш, Предтеча Иван, по твоему, светову, явлению разорили мы гнездо змиево, взяли Азов-город. Побили мы в нем всех, кто христиан мучил, идолослужителей. Твой, светов, и Николин дом очистили, и украсили мы ваши чудотворные образы своими грешными и недостойными руками. До сих пор не бывало, чтобы перед образами вашими пение умолкало, так чем мы вас, светов, прогневали, что опять идете в руки басурманские? На вас, светов, надеяся, сидели мы в осаде, оставив всех своих товарищей. А теперь и впрямь видим: смерть нам от турок идет. Поморили они нас безсонницей, дни и ночи безпрестанно с ними мучаемся. Уже ноги наши под нами подгибаются, и руки наши уже не служат нам в обороне - замертвели; уже от утомления очи наши не глядят, уже от безпрестанной стрельбы пороховой глаза у нас повыгорели, уже язык наш во устах не ворочается, чтобы на басурманов закричать - такое наше безсилие, не можем в руках своих никакого оружия держать. Почитаем мы себя уже мертвецами. Через два дня, чаем, прекратится сидение наше в осаде. Теперь мы, бедные, расстаемся с вашими иконами чудотворными и со всеми христианами православными: не бывать уж нам на Святой Руси. А смерть наша, грешничья, в пустынях за ваши иконы чудотворные, за веру христианскую и за имя царское, и за все царство Московское.

Начали прощаться:

- Прости нас, холопов своих грешных, государь наш православный царь Михайло Федорович всея России! Вели наши помянуть души грешные! Простите, государи, все патриархи вселенские! Простите, государи, все митрополиты и архиепископы, и епископы! И простите все, архимандриты и игумены! Простите, государи, все протопопы, и священники, и диаконы! Простите, государи, все христиане православные, и поминайте души наши грешные с родителями! Не опозорили ничем государство Московское! Решили мы, бедные, умом своим, чтобы нам не в ямах умирать, и по смерти учинить себе славу добрую.

Подняв на руки иконы чудотворные, Предтечеву и Николину, пошли с ними против басурман на вылазку, и милостью их явною, побили мы шесть тысяч, выйдя внезапно. Увидели люди турецкие, что стоит над нами милость Божия, что ничем одолеть не умеют нас, и с тех пор перестали послать на приступ людей своих. Отдохнули мы в те поры от смертных ран и от утомления. Три