Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Алексей Бакулин, СПб

Вот вам история, прочитанная между строк Книги Бытия.

Из великой книги этой мы знаем, что у праотца Ноя была жена, мать троих его сыновей. Она была - и все; больше мы ничего об этой женщине не известно: глубоким смирением, как покрывалом, окутана ее жизнь. Вклад ее во всемирную историю невелик, да не очень-то и мал: она всего лишь дала жизнь человеческому роду - во второй раз после Евы. Дети Евы - кроме Ноя да его жены - все погибли в водах потопа. Дети, внуки, правнуки этой женщины - живут до сих пор. Мы с вами - ее внуки. Она всем нам - бабушка.

Ни вопросы вероучения, ни сама Священная история не являются предметом этого рассказа. Это просто попытка представить себе, какой была в жизни наша общая бабушка, попытка приблизиться к ней немножко, посидеть рядом с нею, послушать, о чем она рассказывала своим внукам… Никто ведь не знает, где ее могилка, и нельзя прийти к ней на кладбище, помолиться, подумать…

Отрывки из книги Бытия расставлены по этому рассказу, как путеводные вехи, - чтобы не потерялось место описываемых событий в общем потоке Священной истории.

† † †

Ламех жил сто восемьдесят два года, и родил сына, И нарек имя ему: Ной, сказав: он утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь. И жил Ламех, по рождении Ноя, пятьсот девяносто пять лет, и родил сынов и дочерей. Всех же дней Ламеха было семьсот семьдесят семь лет; и он умер. (Быт. 5, 28-31)

В тот день, когда Ною исполнилось шестнадцать лет, пришло ему известие: "Енос хочет тебя видеть. Немедленно отправляйся в путь: он ждет".

Енос, внук Адама, был на ту пору самым старшим из живущих на земле людей. Жил он на могиле своего деда, у входа в ту маленькую пещерку, где Первосотворенный любил молиться в последние годы своей жизни. В пещерке этой Адам и умер, там похоронили его, завалив вход большим камнем. Возле этого камня Енос, на ту пору уже овдовевший, поставил свою избушку и почти не выходил из нее на свет Божий, по примеру деда, непрестанно призывая имя Господне. Посещали его редко: боялись помешать молитве патриарха; но время от времени Енос все же вынужден был принимать гостей. Все знали, что Господь ныне говорит с людьми через Еноса, и благословение на всякое важное дело нужно было испрашивать у Старейшего. Приходили к Еносу даже каиниты, потомки Каина, все больше женщины - с жалобами на мужей, на свекровей, на невесток: "Помолись, Старец, - говорили они, - за нашу семью, а еще лучше, приди к нам и наведи порядок!"

Но Енос ни к кому в гости не ходил, да и к себе никого не звал.

И вот некто из соседей Ламеха, сына Мафусалова, отца Ноева, побывав по своему делу у Старейшего, вернулся с неожиданным приглашением. Енос жил далеко от селения Ламеха - на неделю усиленной ходьбы, - но Ламех, как ни боялся отпускать сына одного, все же не мог ослушаться Старика. Не говоря ни слова, родители собрали мальчика, и в тот же день Ной пустился в путь. Только раз бывал он у Старейшего, и было ему тогда восемь лет, а потому идти пришлось, руководствуясь чужими наставлениями; Ной, который и без того был сильно взволнован предстоящим визитом, совершенно запутался в этих противоречивых указаниях, пошел наобум и проплутал лишних четыре дня. В тот самый день, когда он уже совсем отчаялся, вдалеке вдруг показалась знакомая скала с одиноким деревом на вершине - он запомнил ее в свое прежнее посещение. Мальчик обрадовался, силы вернулись к нему, и весь путь, проделанный восемь лет назад, вдруг представился так ясно, словно было это не полжизни тому назад, и не вчера даже, а сегодня утром. Бегом бежал он последние два дня и наконец увидел холм, похожий чем-то на человеческую голову, - безлесый, каменистый, - увидел осколок скалы, запечатавший пещерку Первосозданного, увидел и маленькую, небрежно выстроенную, избушку Старейшего. Енос, против обыкновения, не молился в доме, а сидел перед дверью на мшистом камушке и внимательно смотрел на приближающегося мальчика.

- Что редко приходишь ко мне, Ной? - спросил он у гостя вместо приветствия. Ной перепугался и не нашел ничего умнее, как спросить:

- А разве ты меня помнишь, дедушка?

- Конечно, помню, - отвечал патриарх. - Я весь род Сифов помню очень хорошо. Вот каиновых детей - тех похуже: больно их много стало. Адам, отец наш, - тот всех помнил и о всех мог рассказать что-нибудь…

- О всех? - спросил Ной, не зная, что еще спрашивать.

- Да, точно - кивнул старик. - Каждого в лицо знал. И когда кто родился, знал, и даже когда кто умрет. И как именно умрет - тоже знал.

- Адам был мудрейший из человеков!.. - подхватил Ной, повторяя слова, многажды слышанные им от старших.

- Мудрейшим, - согласился старик. - Он и о тебе вспоминал перед смертью.

- Так он же меня не видел! - удивился Ной.

- Не видел, - кивнул Енос. - Но провидел. И мне о тебе рассказывал. Как, говорит, родится у Ламеха сынок, на меня лицом похожий более всех прочих, так, мол, и знай, что это Ной, и он утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь…

- Это же не Адам сказал, а мой отец! - возмутился Ной. - Он так сказал, когда я родился! Мне мама об этом говорила много раз.

- Вот видишь, и отец твой тоже… - обрадовался Старик. - Оно понятно: кому же и пророчествовать о детище, как не отцу!.. А Адам - он наш общий отец. Он о всех мог пророчествовать, да…

Ной приободрился. Он ждал, что Старейший будет к нему суров, что начнет обличать его за что-нибудь - за недостаточное послушание родителям, например, - но, кажется, ничем подобным пока не пахло.

- Дедушка! - смело сказал он. - А мне ведь никто не говорил, что я похож лицом на Адама. Даже ты не говорил, когда мы к тебе приходили восемь лет назад. Ты тогда сказал, что я похож на Еноха.

- Адам с Енохом были почти на одно лицо, - пояснил Енос, - Адам да Енох, да ты третий. Значит, и судьба у вас похожая будет…

- Так ведь у Адама с Енохом судьба совсем разная! Адам в раю не удержался, а Еноха Господь живым в рай взял! Где же тут сходство? Наоборот получается!

- Нет, внучок, не наоборот, а все одно к одному. Господь и Еноха-то на небо взял, чтобы Адама утешить, а в нем и весь род человеческий. Адам изгнан был из рая и вместе с ним - все человечество, а Енох в рай вернулся, и, значит, жди, чтобы все человечество туда вернется. Все одно к одному. Потому они и лицами похожи были. И ты - третий. К чему это? Не знаю. Не открыл мне Господь: я против Адама - малейший. Но завещал мне Адам, чтобы я о тебе заботился, покуда жив. И первое дело, которое мне от Адама завещано… - Старик помолчал для важности. - Первое дело, чтобы я жену тебе нашел.

- Жену?! - уж к такому-то повороту Ной вовсе не был готов.

- Жену, именно так! - подтвердил старик. - Это дело по нынешним временам совсем не простое. Вон их сколько теперь, девиц-то! Нам проще было, а вы и запутаться можете. Еще того гляди - каинитку в жены возьмешь, а уж от этого - избави Господь!..

- Да, многие берут каиниток в жены! - счел нужным заметить Ной, еще не пришедший в себя от изумления. Вот уж никак не мог он додуматься, что речь пойдет о женитьбе. - Женятся на каинитках, я знаю. Говорят: "Они тоже людского роду. Не обезьяны же! Веселые, и рукоделья всякие знают. Песни поют".

- Ну, пусть поют!.. - кивнул старик, - Да ты-то только подпевать им не вздумай. И не удивляйся, что я речь о женитьбе веду. Много девушек по земле теперь ходит, а пока ты в возраст войдешь, их еще больше будет. Надо тебе уже сейчас невесту выбрать, чтобы потом на других и не смотреть. Время сбережешь и силы, опять же; а силы-то тебе, так я думаю, очень пригодятся… У тебя одна судьба с Адамом, а какая у Адама судьба - то нам с тобой и не снилось. Не дай Бог, такое пережить: все имел - всего лишился! Был в Эдеме с Господом, а стал на земле - один. Подумай только - один на всей земле!.. Мы такого не знали…

Енос помолчал, и Ной помолчал тоже. Потом Енос задумчиво хлопнул ладонями по коленям и сказал:

- В общем, невеста тебе нужна, понял? Знаю я одну семью, где дочка подрастает. Тринадцать лет ей скоро будет. Думаю, что она тебе как раз подойдет.

Ной спросил, кого именно Старейший имеет в виду. Енос пояснил. Потом добавил:

- Вот ее-то и назовешь невестой, а родителям - и своим, и девушки - так скажешь: меня-де патриарх благословил ее невестой назвать. Жениться тебе сейчас, конечно, рано. Войди сперва в возраст мужа, да и то не торопись - нет, не торопись… Жениться-то успеешь. Но знай, что она тебе - невеста, и относись к ней соответственно. Заботься всегда, как о сестре родной. Обижать никому не давай - даже ее отцу с матерью… Родители у нее… Ну, да ты их знаешь. Они в общем-то люди неплохие, только двух старших дочерей за каинитов выдали… Теперь вот плачут, злобятся на всех за свою ошибку… А ты сделай так, чтобы она чаще в твоем доме бывала: Ламех человек добрый, он ее полюбит, и она его с радостью отцом назовет… Словом, запомни главное: прежде, чем сделать ее свой женой, - сделай ее своей сестрой. Сперва по душе породнитесь. А жениться - нет, не спеши. Лет двести, а то и триста потерпите.

Ной несколько приободрился, услышав такое. Жениться он не хотел, и ждать даже триста лет был очень согласен.

- Но помни: как невестой ее назовешь, - о других забудь. Даже и в голову не бери. Я для того именно ее и сватаю, чтобы ты о других забыл и думать. Думать тебе найдется о чем; не трать ум на жен, не подражай каинитам!

С этим Ной тоже согласился весьма охотно. Ему и сейчас было о чем думать, - мысли о женах не особенно его тревожили.

- И ко мне приходи почаще. Теперь дорогу вспомнил - так не забывай больше. И невесту свою приводи. Как познакомитесь поближе, так вместе и приходите. Я хоть погляжу на вас. А теперь… - Енос медленно поднялся, выпрямился торжественно, обратил лицо к небу… - Поймай-ка мне двух голубиц во всесожжение - восславим Господа.

† † †

С тех пор Ной приходил к Еносу часто. Старейший учил мальчика молитве, рассказывал ему слышанное от Адама, а больше - молчал, и Ной молчал тоже, понимая, что молчание рядом с патриархом дает ему больше, чем самые умные разговоры. От старших он слышал, что Енос - первый на земле молитвенник, что выше его в молитве восходил только Енох, но Енох - он и есть Енох, он теперь у Господа, там, откуда Адам ниспал… А Еносова молитва с Адамовой сравнима: так и сам Адам говорил, и внука своего среди всех своих потомков он выделял…

Как и велел патриарх, Ной посватался и назвал невестой ту самую девицу, о которой ему говорил Енос. Свататься он пошел сам, без провожатых, и с порога заявил отцу девушки:

- Старейший велел мне назвать твою дочку невестой.

Что добавить к таким словам, он не знал, а потому замолчал, ожидая ответа. Весть о том, что сын Ламеха был вызван к патриарху уже дошла до этого дома. Хозяева без лишних разговоров кликнули дочку и показали ее Ною.

- Эту?

- Да, эту.

- Когда же свадьба?

- Потом, - сказал Ной, неопределенно махнув рукой. - Потом, не скоро. Я только хочу сказать, что она теперь - моя невеста, и чтобы вы ни за кого ее не выдавали, - и повернулся, чтобы пойти домой.

- Погоди, - окликнула его мать девушки, - Куда ж ты побежал? Погоди, поговорим. Я ведь что хочу сказать: может, ты бы ее сразу к себе и забрал? Жениться не нужно, раз ты не торопишься, а пусть так живет. Ей у вас, наверное, лучше будет. Вы люди добрые, мирные, а у нас, - и она всхлипнула, - такое теперь творится… К нам ведь каиниты теперь ходят… Хозяевами теперь стали в нашем доме… Того гляди, заберут ее себе и нас не спросят. Забирай уж лучше ты!

- Хорошо, - ответил Ной, подумав. - Я тут посижу, пока она собирается.

И девушка стала жить в доме Ламеха, на женской половине, вместе с сестрами Ноя.

Однажды Енос спросил Ноя:

- Что ж ты невесту ко мне не приводишь? Да ты посватался ли?

- Посватался, - ответил Ной, - Она теперь среди моих сестер.

- А ко мне почему не приведешь? Или она не хороша? Стесняешься мне показать?

- Хороша, - пожал Ной плечами. - Нет, правда, хороша: умная. Сестрам она понравилась, и матери тоже.

- А тебе-то? Или она некрасива?

- Красива, - ответил Ной, пожалуй, впервые задумываясь о внешности своей невесты. - Да, красива. Красивей, чем сестры мои.

- А Ламеховы дочери славятся красотой, - улыбнулся патриарх. - Каиниты еще к вам не сватаются?

- Пытаются. Только отец их на порог не пускает.

- Ламех дело знает… Так в третий раз тебя спрашиваю: почему не приводишь ее ко мне? Вижу я, что-то тебе в ней не нравится…

Ной тяжело вздохнул.

- Не знаю, как объяснить. Она - вот какое дело… любит говорить то, чего нет на самом деле.

- Врет, что ли?

- Нет, не врет. Она… как это сказать… сочиняет. Вот наступит вечер, все работы закончатся, поужинаем, сестры садятся вокруг нее в кружок, и она начинает…

- Что начинает?

- Сочинять. Рассказывает, как звери друг с другом разговаривают, о людях каких-то, которых и не было никогда на свете, - ну и всякое подобное… Я послушал раз и говорю: "Такого же не бывает!" А она отвечает: "Конечно, не бывает! Я это придумала!" - "Значит, это ложь!" - говорю. "Нет, - говорит, - не ложь. Я же не обманываю никого: я всем говорю, что я сама это придумала" - "А придумывать-то зачем?" - Молчит.

- Вот оно как… Ну, а сестры твои что говорят?

- Говорят, что им нравятся ее придумки. Интересно, говорят. Младшие по пятам за ней ходят: расскажи да расскажи. И старшие тоже ее тормошат по вечерам: не отстанут, пока не наслушаются. Она и мне пытается рассказывать: как идем вместе за грибами, за ягодами, так и начинает…

- И что же она тебе рассказала? Объясни, а то я в толк не возьму.

- Ну вот, например: один старик посадил возле дома репу. Выросла репа огромная - больше дома. Стал он ее из земли тащить. Тянет-тянет - не вытащить. Тогда он позвал свою жену, а потом, дочку, а потом… Забыл… Лошадь, что ли? Или корову… Нет не помню… Да я и не очень внимательно слушал. "Зачем, - говорю, - ты мне это рассказываешь?" - "Да так просто, - отвечает, - чтобы путь скоротать. Вот, мол, пришло мне в голову, так я и говорю сразу…"

Енос внимательно выслушал Ноя, а потом решительно приказал:

- В следующий раз приведи ее сюда. Пусть и мне что-нибудь расскажет.

И Ной привел невесту к еносовой избушке.

Девушка никогда прежде не бывала у патриарха. Она с любопытством и, пожалуй, без должной сдержанности рассматривала ветхий домик Старейшего, серый плоский камень, заваливший вход в Адамову пещерку, и самого Еноса, стоящего перед ней во весь рост, высокого, худого, длинноволосого, двумя руками опирающегося на грубо обтесанную лесину-посох. Енос тоже внимательно разглядывал девушку - еще довольно нескладную, ребячливую и тоже очень длинноволосую: волосы ее, невероятно густые, светлые, но не белые, не собранные ни в какую прическу, спускались до самых колен. Ной стоял в сторонке и выжидательно посматривал то на патриарха, то на невесту.

- Это как же ты с такой гривой ходишь? - спросил Енос. - Хоть бы в косу заплела, что ли. Работать-то неудобно, наверное?

Девушка молчала и улыбалась, словно и не слыхала вопроса. После минутного молчания Ной заметил:

- Она умеет со своими волосами обходиться. Наловчилась.

- Так, - сказал патриарх, - Хорошо. Ну, а придумки твои? Пока сюда шла, много ли жениху нарассказывала?

- Да он слушать не хочет, - ответила девушка жалобно. - Я их сколько хочешь придумаю: хоть до самого моря иди, всю дорогу буду что-нибудь рассказывать. А ему не интересно. Меня девушки любят слушать и маленькие дети.

- Ну тогда и мне расскажи, - попросил Енос. - Я уже старый совсем - девятую сотню живу, сам стал, как малый ребенок. Мне тоже интересно будет.

Девушка хихикнула и замолчала.

- Ну, рассказывай, рассказывай, - настаивал Енос.

- О чем? - спросила девушка, пытаясь не улыбаться.

- Да о чем хочешь! Вот, об избушке моей расскажи!

- Ну, хорошо. - Девушка посмотрела на небо, на избушку и начала говорить:

- Стоит в лесу избушка - ни велика ни мала, ни нова ни стара. Летела муха, видит - избушка, ни велика ни мала, ни нова ни стара. Постучалась муха в дверь: "Кто в избушке живет, кто в невысокой живет?" Никто не отвечает. Залетела муха в избушку и стала сама там жить. Вот летит мимо комар. Видит - стоит избушка - ни велика ни мала, ни нова ни стара. Постучал комар в дверь: "Кто в избушке живет, кто в невысокой живет?" - "Я, муха-горюха!.."

- Муха-горюха! - усмехнулся довольный Енос.

- "Я, муха-горюха! А ты кто?" - "А я - комар-пискун!" - "Ступай ко мне жить!.."

Ной присел на камушек у входа в избушку и принялся ждать, когда же патриарх оборвет этот нелепый рассказ. Но патриарх не спешил остановить девушку, и Ною пришлось выслушать, как пришли в избушку лягушка-квакушка, зайка-попрыгайка, лисичка-сестричка, волчище Серый Хвостище, и как последним пришел медведь Всех-Давишь и положил конец этому безобразию.

- Все, что ли? - спросил Енос, выслушав до конца.

- Все, - кивнула девушка с совершенно равнодушным видом.

- А ты что скажешь? - несколько растерянно обратился Енос к Ною.

- А что тут сказать? - удивился Ной. - Я не знаю, что тут можно сказать! Тут и сказать нечего!

- Ну, коли нечего, тогда, конечно, не говори ничего, - согласился Енос. - Эх, детки, детки, вижу, многое вам придется пережить… Ты, красавица, вылитая Ева лицом. Неспроста это. Ты - Ева, да он - Адам: что-то вам предстоит?.. Живите дружно, вот что я вам скажу, не огорчайте друг друга!..

Ной решил, что последние слова относятся к невесте и ее россказням, и очень обрадовался, но Енос строго взглянул на него и произнес внушительно:

- Что ты девушку обижаешь? Не обижай ее, пусть она свои придумки рассказывает, худого в том нет ничего.

- И хорошего тоже, - проворчал Ной себе под нос.

- Это от Господа у нее, так и знай! - стукнул Енос посохом об землю. - От Господа худого быть не может. Ты не понимаешь, какая в ее рассказах польза, да и я, признаться, не понимаю еще толком. Но вижу, что от них радость на сердце ложится. Разве этого мало? И пусть рассказывает, сколько захочет, было бы кому слушать! А за то, что споришь со мной, - прощения проси!

Ной встал на колени и, ткнувшись лбом в землю, попросил у патриарха прощения. Возвращаясь же домой, он сказал невесте:

- Давай, рассказывай что-нибудь… Идти-то далеко еще.

Невеста обрадовалась.

- Ну, слушай!.. Жили-были дед да баба, и была у них курочка Ряба…

- Какая-какая курочка?

- Ряба. Кличка такая. Рябая, значит, курочка была. Вот снесла курочка яичко - не простое, а золотое…

† † †

Ною было пятьсот лет, и родил Ной Сима, Хама и Иафета. (Быт. 4, 32).

Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери, Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому, что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди.

И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лицо земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, гадов и птиц небесных истреблю; ибо Я раскаялся, что создал их. Ной же обрел благодать перед очами Господа.

Вот житие Ноя: Ной был человек праведный и непорочный в роде своем; Ной ходил пред Богом. Ной родил трех сынов: Сима, Хама и Иафета. (Быт. 6. 1-10)

Как и завещал Енос, Ной не спешил с женитьбой. Годы проходили за годами, а невеста его по-прежнему жила с дочерьми Ламеха. Потом они начали выходить замуж, - одна, другая, - и вскоре не осталось ни одной, невеста же все так и оставалась невестой. Ной давно уже вошел в возраст совершенного мужа, ему минуло двести, триста лет, женились все братья его, а он еще медлил… С тех пор, как умер Енос, никто уже не селился в избушке рядом с Адамовой пещеркой, но все по очереди приходили туда: помянуть Адама и помолиться, ибо чувствовали, что молитва там всего доходчивей, и дым от жертвенного костра в любую погоду поднимается к небесам ровной струйкой… Чаще всех приходил к пещерке Ной. Случалось, что он по году жил тут, забросив все домашние дела, забыв и о родителях и о невесте, неустанно призывая имя Господне.

Девушка тоже давно пришла в совершенный возраст и теперь затмевала красотой всех окрестных женщин, и женщины безропотно это признавали, одни только каинитки, во всеоружии своих нарядов и украшений, старались оспорить первенство Ноевой невесты. Каиниты несколько раз пытались отбить невесту у Ноя, но каждый раз вынуждены были с позором уйти прочь. Невеста не торопила жениха. Она молча ждала. Замужние сестры Ноя часто наведывались в гости к родителям, приносили своих детей, и дети, бросив игры, часами слушали невестины рассказы. Слава о ее придумках давно уже распространилась по всем родам человеческим, ее рассказы пересказывали, ей пытались подражать, особенно усердствовало в этом вечно завистливое Каиново племя, но ничего у подражателей не получалось.

Случилось это уже много позже того, как Ной схоронил родителей. Однажды невеста понесла еду жениху, жившему в ту пору у Адамовой пещерки. Не возвращалась она долго. Прошел месяц, другой. Ноев дом стоял пустым. Родственники уже вообразили, что случилось что-то нехорошее, но к исходу третьего месяца пропавшие вернулись. Они шли рука об руку - могучие, полные зрелой красоты, и Ной объявлял всем встречным: "Мы поженились перед Господом!" Молодая жена молча улыбалась.

Сыновья у них рождались с небольшим перерывом, а потому всегда играли вместе, почти не общаясь с другими детьми. Разумеется, мать начала рассказывать им сказки еще прежде того, как они начали что-то понимать. Вскоре выяснилось, что все трое воспринимают ее рассказы очень по-разному. Старший, Сим, как и его отец в молодости, никаких сказок не признавал, и редко-редко матери удавалось его заинтересовать каким-нибудь рассказом. Сима увлекали лишь глубокомысленные притчи, непременно с моралью в конце, - но мать была не охоча до таких придумок.

Средний, Хам, смешной - круглоглазый и толстоносый - сказки любил до самозабвения, и чем чудеснее, тем лучше. Желая порадовать сына, мать рассказывала о невиданных чудищах - одно диковиннее другого, - прихотливо запутывала ход сказки, старалась подчинить слова веселому песенному, плясовому ладу, и однажды - именно в угоду Хаму - случайно изобрела рифму. Слушая рифмованный рассказ, Хам цепенел от восторга, и только губами шевелил, беззвучно повторяя чудесные парные строчки.

Младшенький сынок, материн любимец, Иафет, тоже любил сказки, но еще больше любил он прервать мать на самом интересном месте и, сказав: "Я думаю, что дальше нужно говорить так!.." - начинал придумывать свое собственное окончание для сказки, а мать, хотя и смеялась снисходительно, слушая его нескладные рассказы, но в душе очень досадовала: обидно было, что сказка осталась недосказанной, а пуще того - что ничего толкового Иафет так до сих пор и не придумал. "Я-то в его годы лучше сочиняла!" - думала она, не зная, не помня, что и ее детские рассказы не отличались складностью.

Итак, рассказывать сказки своим собственным детям было занятием хлопотным и неблагодарным. Зато чужие дети толпами ходили за ней, готовые слушать все что угодно, радуясь любым сказкам: дома они ничего подобного не слышали. Но стоило в толпу слушателей затесаться Симу, и мать тотчас обрывала повествование и начинала новое:

- Однажды ворона украла у кого-то кусок овечьего сыра. Полетела она с ним, села на дерево и только хотела съесть свою добычу, как увидела, что мимо бежит лиса…

Сим тотчас догадывался, что эта сказка говорится именно для него. Во-первых, не было раздражавшего его зачина: "Жили-были…", - рассказ начинался более определенно: "Однажды…" Во-вторых, ворона украла не какой-то вообще сыр, а именно овечий, - Сим любил такую точность. В-третьих, фразы не сыпались горохом, а тянулись - долгие, неспешные, постепенные… И старший сын решал остаться и дослушать сказку до конца.

- …Тут сыр выпал у вороны из клюва, хитрая лисица подхватила его и пустилась бежать к себе домой! Вот и сказка вся!

- Как это вся! - возмущался Сим. - А объяснение? А в чем тут смысл?

- А тебе это не понятно? - вздыхала мать.

- Понятно или не понятно, а нужно досказать до конца. Всегда нужно в конце все объяснить.

- Смысл этой сказки такой, - послушно начинала мать, - лисица была очень хитрой, а ворона слишком доверчивой…

- Нет, не так! - кричал Сим, - ворона слишком много воображала о себе, и поэтому ее было легко обмануть: нужно было только подольстится к ней… Следовательно… - и Сим долго еще говорил, выискивая в сказке второй и третий, а то и четвертый смыслы…

Хуже было, когда к слушателям присоединялись сразу двое сыновей. Если это случалось, мать старалась угодить тому из них, кто был помладше. Однажды в присутствии Сима и Хама мать так зарифмовала сказку, так заплела повествование, нагромоздила таких небывальщин, что скоро сама потеряла нить, сбилась, запуталась и замолчала… Но Хам даже не заметил, что сказка осталась недорассказанной: завороженный стремительной мелодией рифмованных слов, он в восторге пустился в пляс, подпрыгивая, дрыгая ногами, размахивая руками и выкрикивая в лад только что услышанные строчки. Он пел, и крутился, и хохотал, падал на землю, вскакивал мячиком и снова кружился на месте и без конца твердил мамины рифмы, мамины слова-узоры, слова-песни… Его веселье заметил Ной, работавший неподалеку.

- Эй, что тут за пляски каинитские?! - сурово воскликнул он, - А ну-ка, прекратить! - и снова занялся делом. Хам словно бы и не слыхал его слов. И на помощь родителю поспешил Сим. Он разбежался, подскочил к братцу и изо всех сил пнул его босой пяткой пониже спины. Хам шлепнулся на песок, ошарашенный, перевернулся на спину и увидел над собой насупленного отца и кипящего праведным гневом старшего брата. Этот мгновенный переход от бурного восторга к горчайшей обиде так поразил мальчика, что он даже заплакать не смог. Медленно поднялся он, стряхнул песок с голого пуза и деревянными шагами побрел к дому. Долго потом Хам не появлялся среди слушателей, к глубокому огорчению матери, но время шло, обида забывалась, а потом настало время ковчега.

† † †

Но земля растлилась перед лицом Божиим и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел Бог на землю, - и вот, она растленна: ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое; ибо земля наполнилась от них злодеяниями. И вот, я истреблю их с земли. Сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге, и осмоли его смолою внутри и снаружи. И сделай его так: длина ковчега триста локтей; широта его пятьдесят локтей, а высота его триста локтей. И сделай отверстие в ковчеге, и в локоть сведи его вверху, и дверь в ковчег сделай сбоку его; устрой в нем нижнее, второе и третье жилье. И вот, Я наведу на землю потоп водный, чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что есть на земле, лишится жизни. Но с тобой Я поставлю завет Мой, и войдешь в ковчег ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою. Введи так же в ковчег из всех животных и от всякой плоти по паре, чтоб они остались с тобою в живых: мужеского пола и женского пусть они будут. Из птиц по роду их, и из всех пресмыкающихся по земле по роду их, из всех по паре войдет к тебе, чтобы остались в живых. Ты же возьми себе всякой пищи, какой питаются, и собери к себе; и будет она для тебя и для них пищею.

И сделал Ной все; как повелел ему Бог, так он и сделал. (Быт. 6, 11-22).

…Настало время ковчега, и мать сама забыла о сказках. Теперь семейство Ноя трудилось с утра до ночи, и это были счастливые годы. Сим с отцом сплавляли по реке огромные черные бревна, Хам и Иафет крючьями вытаскивали их на берег и складывали - одно к одному, пока не выросла чудовищных размеров гора, и тогда началось строительство. Вечерами жена Ноя ходила по окрестным селениям и приглашала людей принять участие в их работе: ей казалось, что если люди вобьют хотя бы гвоздь в будущий ковчег, то уже не смогут относиться к делу Ноя как к пустой забаве, поймут, что ковчег - это спасение, что в нем каждому найдется место… Люди редко отказывали ей. Порою соседи работали вместе с Ноем неделями, но понять смысл своей работы как будто отказывались. Ной в эти годы почти не ходил к Адамовой пещерке, все свои силы отдавая ковчегу. Сим - такой же усердный молитвенник, как и отец, не раз просил, чтобы его отпустили к святому Еносову алтарю, но ему было строжайше отказано:

- Мы сейчас руками молимся! - говорил Ной. - Строй ковчег - вот и вся твоя молитва! Чем лучше дело сделаем, тем больше Господу угодим!

Когда ковчег был в основных чертах построен, Ной отпустил Хама и Иафета на ловлю зверей. Мать пошла с ними. Вскоре стало ясно, что втроем с этим делом не справиться. К ловле подключили всех детей Ламехова рода, но тут выяснилось, что даром дети работать отказываются: в уплату они требовали сказки. И вновь жена Ноева по вечерам собирала вокруг себя десятки детишек и рассказывала, рассказывала… Днем дети приходили к ней, неся в руках - кто птичку, кто зверька и спрашивали:

- Тетя, это я кого поймал?

- Это малиновка, голубчик. Хорошая птичка, молодец!

- А вы мне про нее сказку расскажете сегодня?

- Обязательно расскажу, голубчик, обязательно!

- А я ежика поймал, тетя! Расскажете о нем?

- Конечно, расскажу! Приходи вечером.

Ее собственные сыновья - уже взрослые - давно перестали слушать мамины сказки: и Сим, и Хам… Только Иафет порою приходил к вечернему костру и слушал, уже не перебивая, как в детстве; внимательно слушал, задумчиво, словно стараясь понять, как это рождаются в голове у матери такие простые и в то же время красивые истории. За эту позднюю любовь к сказкам Иафету не раз влетало от Сима.

Когда дело дошло до крупных зверей, Ной понял, что придется звать на помощь взрослых. Пока речь шла о медведях, кабанах, львах - можно было рассчитывать на своих, на Сифов род, но охотиться на слонов, мамонтов и огромных змеев родичи не решались. И Ноева жена отправилась к своим сестрам - к тем, кто вышел замуж за каинитов. Детьми у них были исполины - огромные, заросшие мускулами, низколобые молодцы.

Сестры встретили жену Ноеву без восторга: несколько веков она с ними не общалась, нечистыми, значит, считала, а теперь вот нужны стали, вспомнила, что у нее сестры есть… Но послать сыновей на помощь сестры не отказались:

- Это можно, - сказали они Ноевой жене. - Помочь мы всегда рады. Мы не то что некоторые, помним о родственниках. Только и ты нам помоги.

- Сказки? - спросила Ноева жена.

- Какие сказки? - не поняли сестры, - Муж твой нас интересует. То есть, конечно, его молитвы, хе-хе. Пусть он о нас помолится. Его молитва доходчивая, а у нас тут не все гладко: старшая все время мертвых рожает, у средней муж ушел к каиниткам, а младшая, та и сама вот-вот от мужа сбежит. Пускай-ка твой помолится о нас! Его Господь послушает!

- Он помолится, - пообещала Ноева жена. - А вы знаете, для чего мы ковчег строим?..

- Это нас не касается, - ответили сестры, - Потоп ваш - то ли будет, то ли нет. Бог милостив. Виданное ли это дело - всю землю затопить? Неужто мы такие уж грешные? Не хуже других. Вот среди каинитов - там много всяких безобразников, они и потонут, так не жалко, а мы-то что?

Не прошло и недели, как к дверям Ноева дома пришел огромный молодой исполин:

- Хозяин, открывай! Я тебе зверушку привел!

Ной вышел на порог и взглянул на гостя. Ной среди своих родичей считался очень высоким и сильным человеком: на голову возвышался он среди любой толпы, но перед своим племянником-исполином он стоял, как четырнадцатилетний подросток перед взрослым мужчиной. Из дома вышли сыновья Ноя. Сим посмотрел на своего двоюродного брата, хмыкнул и вернулся домой, а Хам с Иафетом так и застыли, в восторге раскрыв рот. Исполин дружелюбно улыбнулся им.

- Ну что, дядя, куда зверушку-то девать? - оглушительно зарычал он Ною.

Тут только Ной и сыновья его заметили, что за воротами стоит жуткое чудовище - невероятных размеров змей, весь ощетинившийся шипами и рогами, переминающийся с лапы на лапу, мучительно мотающий мордой. Челюсти его были крепко связаны лианой.

- Да будет с тобой милость Божия, - улыбнулся Ной племяннику, - Заходи в дом, тетя накормит тебя.

- Да змея-то куда девать? - загремел исполин.

- Я сам его отведу в стойло, - ответил Ной, вышел за ворота и бережно снял путы со змеевой морды. Потом он развернулся и направился к стойлу, и чудовище, чуть помахивая хвостом, покорно потащилось следом.

- Во! - изумился исполин, - Вот тебе и раз! Я с ним возился, возился, чуть не сожрал он меня… Видал, какие шрамы? - он повернул к Хаму разодранную спину, бугристую и жесткую, похожую на черепаший панцирь. - Видал? Это он меня хвостом задел! - Хам робко потрогал исполинову спину. - А дядя - на тебе! - пальчиком поманил, змей и побежал за ним, как котенок за шнурком! Так, может, вы бы сами их и ловили, а? У вас это лучше получается, ха-ха! Свистните только, - и все дела! А я тут бьюсь неделю, выслеживаю… А как боролся! Ух, как боролся!..

- Нет у дяди времени зверей ловить, - объяснила Ноева жена. - Он ковчег строит. Зверей-то много, а он один. А тебя за твою службу мы отблагодарим. Хочешь с нами на ковчег?

- Не-е, тетя! - усмехнулся исполин. - Чего мне сделается?!. Мне никакой потоп не страшен! Я, знаете, сколько на воде могу продержаться? Я раз трое суток плавал: за морским змеем охотился! И ничего, даже не устал особенно. Только замерз шибко, - ух, как замерз! - и он с хохотом поежился.

- Ну, садись, я тебе во дворе накрою: в дом ты не поместишься! - вздохнула Ноева жена.

- Накрой, тетя, накрой! - закричал исполин. - Проголодался, правда, не совру! Неделю маковой росинки во рту не было! А в дом я к вам, точно, не помещусь! Наши родители специально дом перестраивали из-за нас!.. А ты, лупоглазый, - он обратился к Хаму, - садись со мной! Расскажу, как охотился. Хочешь послушать? И ты, беленький, садись, тоже послушаешь!

Потом он жадно ел и что-то рассказывал с набитым ртом, размахивал руками, а Ноева жена пошла в стойло, где Ной подбрасывал сено в кормушку пойманному змею, и там упала к мужу на плечо и разревелась:

- Почему они меня не слушают? Почему они не хотят спасаться? Они, что, не верят тебе? Не верят, что тебя Господь Сам предупредил о потопе? Они, что - Господу не верят? Они, что - все погибнут? И дети тоже? А если мы их силой затащим на ковчег? Только детей - больше никого! Выбросим этого змея - на что он нам? На его место, знаешь, сколько детей можно посадить!.. Я же их всех помню: всех, кто хоть однажды меня слушать приходил, всех помню и не забуду никогда! Они же мне сниться будут после потопа!

Ной отложил вилы и повернулся к жене.

- Не плачь. Ты устала. Сходи завтра к Адамовой пещерке. Сходи. Да не спеши возвращаться: поживи там с недельку, помолись. Господь тебе все откроет.

И она порешила на следующее утро идти к Адамовой пещерке, а нынче вечером напоследок собрать у костра всех детей Сифова рода и долго-долго рассказывать им сказки - пока самые маленькие не начнут засыпать.

Когда стало темно, она вышла из дома, чтобы разжечь костер, и тут увидела, что костер уже горит - огромный костер, не такой, как она обычно разжигала, и сидит у костра ее сын Иафет, а вокруг человек пятьдесят мальчиков Сифова рода, и рассказывает Иафет то, что слышал утром от брата-исполина, но рассказывает иначе. Напевно, важно, протяжно струится его речь, звенят слова, как медные доспехи змеелова, и гулок голос сказителя, а руки слушателей сжимают обломки сучьев, словно копья, глаза слушателей горят, и ноги разом притоптывают в лад мерной речи. Мать присела в сторонке, чтобы послушать Иафета.

- Ну что ж, - сказала она сама себе через полчаса. - Вот и научился мальчик сказы сказывать. Конечно, у меня по-другому выходит. Если честно, то мне мои сказки больше нравятся… У меня все попросту, по-доброму, без крови этой… Но мужчинам, наверное, так больше нравится…

Наутро она ушла к пещерке, а когда вернулась через неделю, все увидели, что в волосах у нее прибавилось седых волос. Больше не спрашивала она Ноя ни о чем, и не просила больше за детей, да и дети-то с той поры уже и не докучали ей, не просили сказок: готовилась большая война между Сифовым родом и исполинами. Дети играли в будущую войну, им было не до сказок.

† † †

Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришел на землю. И вошел Ной и сыновья его, и жена его, и жены сынов его с ним в ковчег от вод потопа. (Быт. 7. 6)

Через семь дней воды потопа пришли на землю. В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились, и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей. (Быт. 7. 10-12)

Была война между Сифовым родом и исполинами. Каиниты в этой войне почти не принимали участие, лишь время от времени оказывая мелкие услуги то одной, то другой стороне. Дни войны были для Ноя днями самой жаркой работы: завершалась внутренняя отделка ковчега, животные расселялись по своим клетям, все трое сыновей и жены их вместе с ними носились от одной клети до другой, наполняя кормом большие ясли. Запах от перебродившего корма был столь резкий, что несчастные жены через два часа такой работы падали без сил, и мужья вытаскивали их наружу - отдышаться. Свадьбы всех троих игрались одновременно и очень поспешно, гостей на них не было: уже шла война, и под ударами исполинов бежали первые отряды сифова ополчения. Невест для Сима и Иафета родители выбирали сами, выбрали невесту и для Хама, но он решительно отказался от нее, а притащил в дом глуповатого вида смешливую девушку, впрочем, очень смирную и послушную. Ной хотел возразить, но сроки приближались, и решил он не тратить сил на безсмысленные споры.

Потом война окончилась. Исполины были разбиты. Повсюду праздновали победу. Вместе с детьми Сифа торжествовали и каиниты. Жена Ноева смотрела на эти праздники и уже не плакала: слез не осталось. О ней и о ее сказках все забыли. Время от времени кто-нибудь прибегал к Иафету и просил его рассказать об охоте на змеев, но Иафет, усталый до безчуствия, всегда отказывался. Тогда на семью Ноеву окончательно махнули рукой: они не воевали со всеми, они не празднуют со всеми, они ни о чем, кроме своего потопа, говорить не могут: к чему они нам? Огромный, черный ковчег возвышался над равниной, но за сто лет к нему привыкли и считали простой приметой пейзажа.

† † †

И затворил Господь Бог за ним ковчег. И продолжалось наводнение сорок дней и сорок ночей, и умножилась вода, и подняла ковчег, и он возвысился над землею; воды же усиливалась и весьма умножалась на земле, и ковчег плавал по поверхности вод. И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под всем небом; на пятнадцать локтей поднялась над ними вода, и покрылись все высокие горы. И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и все люди; все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше умерло. Истребилось всякое существо, которое было на поверхности всей земли; от человека до скота, и гадов, и птиц небесных, - все истребилось с земли, остался только Ной и что было с ним в ковчеге. Вода же усиливалась на земле сто пятьдесят дней. (Быт. 7. 16-24)

Однажды Ной сказал: пора. И они вошли в ковчег. Целую неделю ничего для них не менялось: все та же возня с вонючим кормом и уборка навоза, но теперь нельзя было отдышаться на свежем воздухе, ибо Ной запретил покидать ковчег. Через неделю хлынул ливень. Они оставили работу и собрались в главной каюте. У всех вдруг страшно разболелась голова, и боль эта пухла и пухла, заливая тяжестью все тело. Мертвецки синие, с перекошенными лицами сидели они в темноте, друг напротив друга, уцепившись руками за крышку длинного стола, и молчали, слушая, как ливень гремит по обшивке. Хам все хотел открыть окошко и посмотреть, как там, снаружи, однако Ной слабым движением руки запретил ему. Через полчаса шум ливня перешел в рев. Рев нарастал, началась качка, все почувствовали, что последние силы покидают их. Ной приказал расходиться по своим семейным каютам. Они, шатаясь, пошли по коридору; слышно было, как неистово ревет вода снаружи, и всем казалось, что бревна ковчега уже трещат. В стойлах выли и бились животные. "Сейчас развалится наш ковчег, - подумала Ноева жена, - и слава Богу. Нет больше сил". Она не думала - сил не хватало - о том, что происходит снаружи, и каково сейчас тем, кто не в ковчеге, и не знала она, что к тому времени ни одного живого человека уже не осталось на земле: все было кончено очень быстро. Разбредясь по каютам, люди повалились на скамьи и утонули в тяжелом, мучительном забытье, которое продолжалось несколько недель подряд; в таком же забытьи лежали и звери в стойлах; со стороны могло бы показаться, что ни одной живой души нет в ковчеге, судно немилосердно мотало по страшным волнам, и борта ковчега трещали, и никто из людей никогда не увидел, как выглядела земля, по которой от полюсов до экватора ходили штормовые волны, не встречая на своем пути никаких преград.

† † †

И вспомнил Бог о Ное, и о всех зверях, и о всех скотах, и о всех птицах, и о всех гадах пресмыкающихся, бывших с ним в ковчеге; и навел Бог ветер на землю, и воды остановились. И закрылись источники бездны и окна небесные, и перестал дождь с неба. Вода же постепенно возвращалась с земли, и стала убывать вода по окончании ста пятидесяти дней. И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских. Вода постоянно убывала до десятого месяца; в первый день десятого месяца показались верхи гор.(Быт. 8, 1-5)

В головной каюте на лавке пластом лежала Ноева жена, лежала безчувственная, лицом вниз, и растрепанные волосы ее свешивались на пол, похожие на нечесаный лен. Время от времени она приходила в себя и тогда из темноты, из обморочного тумана чуть проступала перед ней фигура Ноя: патриарх стоял на коленях и, оборотясь лицом к заколоченному оконцу, молился. Он кланялся и воздевал руки, и сколько бы раз женщина ни приходила в себя, все одно видела она: размеренно кланяющегося и воздевающего руки Ноя.

"Ной… - думала она. - Муж мой…" Раз десять проплыли в ее голове эти слова, пока не увидела она, что они рифмуются. И тут ей показалось, что думать вообще нужно складно, что иначе и не думает никто, и в она сквозь оцепенение и дурноту начала рифмовать: "Ной - муж мой - родной - мы одни с тобой - наш ковчег пустой - погоди, постой - нам пора домой…" И скоро эти равномерные "ой… ой… ой…", вымученные и тоскливые, увели ее в темноту, в кромешный мрак, и казалось ей, что летит она под серыми тучами и видит внизу серое безконечное море, и среди этого моря, среди волн, - черную, блестящую, просмоленную щепочку - их ковчег; она спустилась поближе к ковчегу, сквозь темноту ныряла в головную каюту, приходила в себя на деревянной лавке, поднимала голову и видела размеренно сгибающуюся и разгибающуюся спину Ноя - широкую, мускулистую, но все же не такую жесткую, похожую на костяной панцирь, как у ее племянника-исполина, который мог трое суток держаться на воде, - а сейчас сколько суток-то прошло? Уж, верно, больше трех… Уж, верно, месяца три миновало… Мы одни. Мы одни - восемь человек, одни на земле, которую сейчас и землей-то не назовешь: круглая соленая капля, по которой ходит мелкая рябь океанских волн… Потом, через много-много лет, она соберет своих внуков у вечернего костра и расскажет им сказку о том, как молодую женщину с маленьким сыном посадили в бочку, потом эту бочку засмолили и пустили в океан, и вот, ходят по океану волны, давно скрылся берег, небо покрыто серыми тучами, а на волнах взлетает черная просмоленная бочка, и волны, разбиваясь о ее бока, клубятся белой пеной. А дальше что было? Женщина с сыном сидела в бочке, в кромешной тьме, и слушала рев ветра и грохот волн, и ей было очень плохо, она то спала, то лежала без сознания, и не знала она, когда кончится это слепое плавание, эта безконечная качка в темноте… А чем все кончилось? Так еще не кончилось… Еще долго: терпи, терпи, молись Богу… Ты же помнишь, что тебе сказано: терпи, терпи, - если все стерпишь, душу спасешь. А об остальных, о тех, кто остался снаружи, о детях, - что тебе было сказано? Терпи, сказано, терпи: и это тоже следует пережить. Не бойся, не забудутся твои слезы. Но они-то как же? Те, которые там остались? Что мои слезы? Я о их слезах… Терпи, терпи… Думай о своих детях, думай о будущих внуках: ты ради них и спасена, они-то - семя человеческое, здоровое, а те - семя дурное… Все же не забудутся и слезы, пролитые ими… Каждая слеза ваша сосчитана и взвешена. Но видела ли ты другую слезу - огромную, круглую, по которой ходит рябь океанских волн? Ты же ее видела, так не забудь и о ней, взвесь ее, запиши ее: на ее поверхности держится ваш ковчег, и проплывет, и не утонет, и в нужное время достигнет земли.

Во всем ковчеге один Ной находил в себе силы, чтобы время от времени подниматься с лавки и, упав на колени перед заколоченным окошком, помолиться - отдать три-четыре поклона, а потом почти ползком вернуться на лавку. Сим в своем отсеке попытался было подняться на ноги, но сразу упал и несколько дней пролежал на полу, не в силах пошевельнуть и пальцем. Звери погрузились в спячку, ничем не отличимую от смерти, и только мыши да крысы, как ни в чем не бывало шмыгали туда-сюда по своим клетушкам, поднимались на задние лапки и пытались найти щель в окованных медью углах. Так прошло три месяца.

Потом мужчины почувствовали в себе силы, достаточные для того, чтобы подняться на ноги, сделать несколько шагов по раскачивающемуся полу, выпить кружку воды, съесть сухарь; через неделю они начали собираться в общем отсеке. Еще через месяц начали вставать на ноги и женщины.

Последней, на три недели позже всех, поднялась курчавая коротконогая жена Хама. Она пришла в общий отсек, и все увидели, что она беременна. Жена Иафетова испуганно ахнула, жена Симова усмехнулась. Ной посмотрел на сильно смущенного, даже струсившего Хама, и не сказал ничего.

И снова началась работа, - не такая тяжелая, как прежде: звери ничего не хотели есть, лежали, не двигаясь, и хлопот доставляли не так уж много, но и сил у команды ковчега осталось мало… Хамову жену работой не загружали.

Потом настал день, когда Ной открыл окошко в головной каюте. Не в силах снести ярчайшего света, разлившегося по отсеку, все несколько минут стояли с зажмуренными глазами, но и сквозь сомкнутые веки они все-таки видели свет и молча улыбались. Хам спросил:

- Интересно, это мы отвыкли от солнца, или оно стало ярче светить?

Никто не ответил ему. Сим с тех пор, как убедился в хамовой невоздержанности, почти распутстве, преисполнился к брату глубокого презрения. "Каинит! - думал он. - Взяли на ковчег семя каинитское!" Иафет же задумался над вопросом Хама. Он чуть-чуть приоткрыл один глаз и, вскрикнув, вновь зажмурился: солнце ударило его нестерпимо ярким лучом и показалось - прожгло глаз до самого мозга. Не было сомнений: солнце светило ярче, чем прежде.

† † †

Шестьсот первого года жизни Ноевой к первому дню первого месяца иссякла вода на земле; и открыл Ной кровлю ковчега и посмотрел, и вот, обсохла поверхность земли. И во втором месяце, к двадцать седьмому дню месяца, земля высохла. (Быт. 8. 13-14)

Едва лишь земля высохла окончательно, как они поспешили спуститься в долину. Никто из братьев не знал, в какую сторону идти. Со всех сторон громоздились горы. На севере клубились мрачные снежные тучи, и веяло оттуда непривычным холодом; на юге небо было ясным. Ной приказал идти на юг. Сим предложил прежде, чем отправиться в путь, сжечь ковчег, однако Ной не согласился.

Никогда прежде не бывали они в этих местах, а если бы и бывали - не смогли бы узнать их теперь, и все же Ной уверенно повел их в долину, выбирая такой путь, чтобы Хамовой жене, несшей на руках маленького Ханаана, было удобно идти. Не раз жена Ноя хотела помочь невестке, но глупенькая Хамова супруга всякий раз решительно отказывалась: она была уверена, что никто здесь больше не любит оплошавшего Хама, что ее все презирают, а не вовремя рожденного Ханаана ненавидят, и каждый в глубине души надеется исправить нелепую ошибку, придушив несчастного малыша. Жена Ноя огорченно вздыхала, жена Сима ухмылялась, а жена Иафета семенила рядом с золовкой и все заглядывала ей через плечо: ей-то Ханаан очень нравился, и она не могла дождаться, когда у нее самой будет много-много таких же маленьких ханаанов.

Однажды Хам глубокомысленно заметил:

- Ну, хорошо! Людей покамест не видно!

- Каких еще людей?! - вытаращил глаза Сим.

- Мертвых, - уточнил Хам. Сим плюнул со злости.

На одной из стоянок им пришлось задержаться: поднялась метель. Укрылись в пещере. Хам уселся в стороне от костра и задумчиво ковырял ножом деревяшку. Иафет подсел к нему.

- Что это ты делаешь? Голова какая-то… Лицо…

Хам пожал плечами и промолчал.

- Нет, ты скажи, кто это? - настаивал Иафет. - Страшный какой!

- Это Бог, - ответил Хам и угрюмо засопел.

Пораженный Иафет на несколько минут задумался, потом лицо его прояснилось:

- Ты, наверное, еще не доделал? Грубо очень…

- Грубо, грубо… - проворчал Хам и со злобой швырнул недоделанную фигурку в глубину пещеры. Ночью Иафет поднял ее и долго трудился, что-то добавляя, что-то изменяя в работе брата.

На следующей стоянке Хам вновь выстругал из дерева человечка и показал его Иафету. С ужасом взял Иафет в руки отвратительного деревянного карлика с кривыми короткими ногами, безсмысленными лягушачьими глазами и ощеренной зубастой пастью.

- Это что же такое? Зачем ты такую гадость плодишь? Посмотри лучше, что у меня получилось!

И он показал брату свое вчерашнее изделие.

- Экий красавчик!.. - усмехнулся Хам, вертя в руках иафетово творение. - На отца нашего похож. Ты отца, что ли, хотел сделать? Похоже, только наш никогда таким красавчиком не был.

- Это Бог! - заявил Иафет, - Бог - наш Отец, поэтому я сделал скульптуру похожей на нашего отца. Бог - Сама Красота. Ну, я и постарался, как мог… Плохо пока получается. Нужно еще раз попробовать…

- Выдумки это, - поморщился Хам. - Сочиняешь все, сочиняешь! Сам Бога не видал, а туда же…

- А ты - видал?! - возмутился Иафет.

- Видал, - кивнул Хам. - И не раз. Он такой, как я сделал. Именно такой.

- Да ты что говоришь?! - поразился Иафет. - Ты думай, прежде чем сказать! Этот твой злыдень деревянный, - да как он может быть Богом?!

- А Кто, по-твоему, столько народу погубил? Кто потоп устроил? Каким Он должен быть, по-твоему? Красавчиком твоим? Глупости!

- А вот мы у Сима спросим! - Иафет по привычке решил заслониться авторитетом старшего брата.

Сим же, едва взглянув на творения обоих братьев, тут же швырнул обе фигурки в костер, насупился, поджал губы сурово, отвернулся и больше за весь вечер не сказал ни слова. Иафет обиделся. Хам только посмеялся:

- Что, любимчик, съел?! Оба мы дураками оказались! Придется теперь матери сказки так рассказывать: "Было у старика три сына: старший умный, а двое младших - дураки!"

Это был намек на старую дразнилку. Когда-то, много лет назад, мать рассказывала детям сказку, которая начиналась такими словами: "Было у старика три сына: двое старших - умные, а младший - совсем дурачок…" Хам тут же подтолкнул Иафета локтем и с хохотом зашептал: "Это про нас троих!" Побледнев от обиды, Иафет кинулся в драку. Они выкатились из толпы слушателей и лупили друг друга не меньше получаса, но мать даже не заметила их отсутствия. Спокойно досказала она сказку, в которой дурачок под конец оказался умнее и находчивее старших умников. Когда же дети стали расходиться, Хам, увертываясь от иафетовых кулаков и ехидно ухмыляясь, выкрикнул: "Мама, а правда, младший сын в сказке похож на Иафета?" - "Правда", - улыбнулась не подозревающая подвоха мать. И так поразил Иафета, за дракой не слыхавшего конца сказки, этот материнский ответ, что неделю он не мог прийти в себя. С тех пор Хам, если бывал в воинственном настроении, садился перед Иафетом и нараспев, подражая материнскому голосу, начинал: "Было у старика три сына: двое умных, а третий…" - после чего немедленно получал по носу, и начиналась жестокая драка. И не знали братья, что мать, сочиняя свою сказку, и в самом деле имела в виду Иафета, но сама себе боялась в том признаться: жалела старших сыновей.

Сейчас, услышав детскую дразнилку, Иафет не обиделся на Хама. Он думал, он пытался понять, почему мудрый Сим выбросил его фигурку в огонь вместе с хамовым уродцем. Почему? Может быть, он плохо разглядел? Если так, то жалко. Иафет очень старался. Он даже молился, прося у Бога помощи в этой работе. Наверное, умения покамест маловато. Надо еще раз попробовать. Надо как следует постараться, потому что достойное изображение Бога непременно должно быть сделано - такое красивое, чтобы хоть искоркой горело от огня Божественной красоты.

Ной и его жена сидели у входа в пещеру и не подозревали о том, что происходило между их сыновьями. Они изо всех сил вглядывались в мрачные горы, которые уже начали скрываться в вечернем сумраке, и молчали.

- Где мы? - спросила жена.

- Не знаю, - ответил Ной.

- Как же ты идешь?

- Нужно идти на юг, вот и все. Раньше мы жили в той стороне.

- Как ты думаешь, мы прежде бывали здесь?

- Трудно сказать.

- А узнаем ли мы наши родные места?

- Возможно.

- А пещерка Адамова сохранилась?

- Да.

- Откуда ты знаешь?

- Это я знаю точно. Енос говорил, что Адамова пещерка сохранится до конца веков. Мы непременно узнаем ее, если увидим. Мы должны ее увидеть.

- Конечно. Адама нельзя забывать.

- Дело не только в Адаме.

- А помнишь, как Енос говорил, что мы с тобой похожи на Адама и Еву? Вот и вышло по его словам. Мы сейчас совсем, как Адам и Ева… Земля эта чужая: перевернутая, разбитая, разорванная. Небо это чужое: не серое, мягкое, как у нас было, а синее, твердое, с виду - как стена. Красивое, но смотреть больно. И солнце это чужое: так слепит, что голова разрывается. Ничего знакомого вокруг, не на чем глазу отдохнуть. Ведь так и Адам с Евой смотрели на землю, выйдя из Эдема.

- Нет, не похоже, - Ной покачал головой. - Мы спаслись, на нас милость Божия. А они познали гнев Божий. Терпи, терпи, скоро привыкнешь к новому миру. Сочиняй сказки…

- Кому? Рано еще… Вот, детки пойдут, внуки…

- Сочиняй заранее. Учи невесток. Жалко будет, если забудутся твои придумки…

- Вот ты их и пожалел! А ведь прежде ругал меня!.. Ах, когда-то они еще пригодятся…

† † †

Они пригодились, и не раз еще пригодились: их слушали внуки Ноевы, и правнуки Ноевы, и праправнуки Ноевы. Их слушали Гомер и Аскеназ; Ханаан и Синей, Ассур и Уц, и сестры их, и дочери их. И в каждом роде появились свои сказительницы, даже в роде Симовом, хоть и не любил Сим материнских сказок, и гонял своих внуков прочь от вечернего костра.

Однажды спросила внучка Мешехова из рода Иафетова у своей прабабки:

- Бабушка, почему все наши бабушки рассказывают только твои сказки и никогда своих не придумывают?

- Потому что не осталось больше сказок, - ответила жена Ноева. Неподвижная, грузная, сидела она возле разгорающегося вечернего костра и терпеливо ждала, когда начнут собираться слушатели. Внучке Мешеховой она казалось просто огромной, да она и была на голову выше любой из женщин и вдвое шире их плечами. Внучка слышала, что до потопа все женщины были такими, но поверить в это не могла.

- Не осталось больше сказок, - повторила бабушка, - Все, какие были, я рассказала, стара стала, больше не сочиняю. Не будет отныне новых сказок, не будет - до конца дней.

- Ни одной? Вот тебе и раз! - огорчилась внучка.

- А разве я мало их рассказала? - удивилась жена Ноева. - Тысяч пять будет, на всех, думаю, хватит. Каждый по-своему их станет рассказывать, имена новые для героев придумает, свои присказки сочинит, - вот и будет хорошо.

- Так и выходит! - кивнула умная внучка. - Все бабушки их по-разному рассказывают, друг на друга не похоже.

- А ты каждую бабушку успела послушать? И у кого же лучше всех выходит?

- У тебя. Ты самая главная бабушка, у тебя и сказки лучше всех.

- Из какого же ты роду-то? Больно беленькая вся - уж, верно, из Иафетовой семьи?

- Да, я дедушки Япета правнучка. Как ты смешно говоришь - Иапвет… У нас его никто так не зовет. Все говорят - Япет. А тебя, бабушка, как зовут?

- А Бабушкой меня зовут, Бабушкой - вот такое мое имя.

- Нет, неправда! У каждой бабушки какое-нибудь свое имя есть. И у тебя тоже должно быть.

- Не надо мне другого имени. Бабушка я - и все. Всем вам я Бабушка, и тем, кто ныне живет, и тем, кто еще не родился… Ева - она всем матерью была, а я, хоть и младше ее, а всему роду людскому Бабушка. Род людской на три семьи пошел - на Симову, Хамову и Иафетову, и в каждой семье своя мать, а я вам всем Бабка. И всем, кто будет когда-то внуков нянчить, я свое Бабушкино благословение даю; и все, кто будет внукам сказки рассказывать, пусть прежде у меня совета спросят, потому что все сказки, что были на свете, я уже рассказала, и не будет других отныне и до скончания века, а вам только повторять за мной. Пусть Иафет сочиняет свои песни, пусть поет об охоте на змеев, о войне с исполинами - песни эти забудутся, когда последний их слушатель умрет; придет новый певец и новое расскажет, и его будут слушать. А мои сказки не забудутся никогда: таково мое, Бабушкино, слово. Пусть Сим мудрит, - мудрость его другой мудростью одолеется, а мои сказки никто не одолеет: хоть и будут новые сочинять, да против моих они не устоят, - таково мое слово. Хам бедный! - как я плакала, когда Ханаан, внучок мой первый, был проклят! Знала, что нельзя иначе, что грех нужно в корне подрубить, а все равно плакала… Но утешится Хам, и дети его, и внуки, когда сказки мои вспомнят. Он хорошо меня слушал, любил мои придумки: вспомнит их, и меня вспомнит, и пожалеет о тех временах, когда в мире жил с братьями своими. Будут ему и всем его внукам сказки мои в утешение и доброе воспоминание… Будут мои сказки детям - как материнское молоко…

Понемногу вокруг костра собирались дети: бабушка что-то говорила, и они думали, что сказка уже началась. Но внучка Мешехова объясняла всем:

- Нет, это не сказка! Это бабушка просто так рассказывает - о жизни. Бабушка, скажи, разве ты, кроме сказок, и не рассказываешь ничего?

- Что же ты хочешь услышать? О битвах с исполинами? Так про это Иафет лучше меня расскажет. Он любит песни слагать про героев, про змеев-великанов…

- Да нет! Я вот что у тебя спросить хотела: как же вы с дедушкой Ноем в ковчеге столько дней прожили? Что вы там ели?

- Ну, что ели… Овощи ели, хлеб… Я там даже пирожки пекла один раз…

- Прямо в ковчеге? Как это?

- Да вот, попросила я как-то раз дедушку: "Посмотри-ка, не осталось ли у нас муки хоть малость?" - "Да где там! - отвечает дед. - Все зверям на корм пошло!" Мы муку в звериный корм добавляли, а сами сухарями питались. "А ты, - говорю, - помети метелочкой по ящикам: может и наметешь горстку-другую мучицы, а я тебе пирожок испеку!" Вот пошел дедушка, помел метелочкой по ящикам и намел горстки две муки. Замесила я тесто, испекла пирожок и поставила его на стол простынуть…

- А потом что было?

- А потом… А потом пирожок полежал-полежал, да надоело ему лежать, он со стола-то спрыгнул и покатился по ковчегу.

- Куда?

- Ну, сперва он к зайцам в отсек покатился. Катится и песенку поет: "Я пирожок-пирожок, румяный бок! Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел!" Катился-катился и закатился к зайцам…

Девочка слушала, раскрыв рот, еще не понимая, правду говорит ей бабушка или рассказывает сказку.

- …Вот вскочил пирожок лисе на нос, и только запел: "Я пирожок-пирожок, румяный бок!" А лиса его - ам! - и съела. Вот и сказка вся.

- Сказка… - задумалась девочка, - Так это сказка была… Хорошая сказка! Слушай, бабушка, а ведь я такой еще не слышала! Правда-правда! Ты что это - сейчас ее придумала? А говоришь, что не будет больше сказок!

- Вот, видишь, как получилось-то, - развела руками жена Ноева, - И не хотела сочинять, а само сочинилось. Видно, это уж последняя моя будет. А может, и не последняя: покуда жива - буду сочинять, вот помру - тогда вспомните бабушку. А меня не вспомните, так сказки мои уж точно не забудете: таково мое Бабушкино слово.