Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ВЕЧЕР НА ИВАНОВОМ ПОГОСТЕ

(Рассказ путника)

рисунок Татьяны МихайловойЗимой на Северо-Западе России дни стоят короткие, с воробьиный нос, а ночи длинные, темные и морозные, наводящие тоску и уныние - особенно в лесных деревнях и погостах. Здесь - настоящее сонное царство. Спит лес, засыпанный снегом, спят реки, покрытые толстым льдом, спят деревеньки, по самые окна погрузившиеся в сугробы. На проводах вдоль шоссе висит сверкающий иней, на деревянных столбах снежные шапки. А если приложишь ухо к столбу, услышишь гудение: гудит и гудит столб напряженно и безостановочно…

И вот, в эту глухую февральскую пору, да еще под вечер, пришлось мне ехать на своей машине от свата, пригласившего меня на охоту. Сват жил в собственном доме, в небольшом поселке при лесокомбинате. Я пробыл у него с неделю и вот, в самые лютые сретенские морозы возвращаюсь назад по пустынному, плохо очищенному от снега шоссе. Справа и слева стеной стоит еловый лес - какой-то темный и угрюмый. Над ним висит громадный багровый диск заходящего солнца, и кругом - ни души. Как только солнце зашло за лес, сразу стало темнеть, на небе появились бледные звезды. Я включил фары, и дальний свет выхватывал из темноты то стройную, облепленную снегом ель, то какое-то корявое придорожное дерево, то скачущего в свете фар безтолкового зайца. Вдруг в автомобильном нутре что-то подозрительно застучало. "Этого еще не хватало, - при таком-то морозе!.." - подумал я. Но в недрах мотора по-прежнему что-то тарахтело, громыхало, машина начала плохо тянуть и, наконец, совсем остановилась. Я вышел наружу, и тут же лютый мороз сдавил мне дыхание и обжег лицо. "Итак, - с огорчением подумал я, - придется мне коротать тут жуткую морозную ночь… Надежды на то, что пройдет попутка - нет никакой, а вот волки запросто могут пожаловать…"

- Господи! - взмолился я, - Не погуби создание свое!

Но продержаться до утра как-то надо, а утром, авось, кто-нибудь да проедет мимо. У меня в багажнике был топор. Я нарубил кучу веток, повалил небольшое сухое деревце, с помощью бензина развел в стороне от машины хороший костер и стоя грелся возле него. На пояс я надел патронташ, а за спину повесил ружье: на случай появления волков, которых тут целая прорва. Ясно было, что машину мне самостоятельно не поправить: по всем признакам полетел коленчатый вал, а с ним справиться могут только в райцентровской мастерской. Я присел на корточки и пошевелил палкой в костре. В мороз огонь особенно прожорлив - только поспевай подбрасывать ветки. Я вспомнил, как на фронте мы зимой ночевали в лесу, соорудив нодью: два бревна, положенные друг на друга и укрепленные кольями. Между бревен мы напихали сухого моху и сучьев, и это сооружение медленно и ровно горело всю ночь, хорошо обогревая лежащих вповалку солдат. В одиночку мне нодью, конечно, не соорудить, поэтому я нарубил еще одну кучу еловых веток. Стало совсем темно и в двух шагах от костра ничего не было видно. Так прошло часа два, и пока никаких изменений не предвиделось. Нахлопотавшись у костра, я устал, да и раненая на фронте нога давала о себе знать. А тут еще послышался отдаленный волчий вой. В такой мороз оголодавшие волки делаются наглыми и безстрашными. Волчий вой раздавался все громче, и я, переломив стволы, зарядил ружье двумя картечными патронами. Впрочем, сейчас время волчьих свадеб, и если такая свадебная свора наскочит на меня, то тут не помогут ни костер, ни ружье… Вдруг я вздрогнул: из темноты к костру выскочила крупная черно-белая лайка. Она обнюхала меня и уставилась в сторону леса, словно ожидая кого-то. Насторожив острые уши, она вглядывалась в темноту. Через некоторое время из темноты послышался скрип снега под лыжами и чей-то кашель. На свет вышел старик. Он прищурился на огонь и спросил меня:

- Бедуешь здесь?

- Бедую.

За спиной у старика виднелось ружье и пара лыж. Эти запасные лыжи он снял и положил у моих ног.

- С машиной что? Крах?

- Надо в мастерскую.

- Это уж завтра, а сейчас пошли ко мне. Негоже в такой морозище на ночь в лесу оставаться. Да еще и волки тут балуют…

- А вы, дедушка, как здесь оказались?

- А здесь рядом наша деревушка - Иванов Погост. Увидел на дороге костер и думаю: надо пойти посмотреть, кто там бедует.

- Как вас, дедушка, звать-величать?

- Матвей Иванович.

Прежде чем отправиться за Матвеем Ивановичем, я написал записку и наклеил ее на лобовое стекло машины, чтобы если кто сможет взять автомобиль на буксир, погудел мне, и я выйду на дорогу с Иванова Погоста.

- Услышу ли я гудок в деревне? - спросил я деда

- Как не услышишь, обязательно услышишь. Тут близко.

Я встал на лыжи и пошел вслед за стариком. Вскоре мы вышли на деревенскую улицу, освещенную светом, падающим из окон. Деревенька маленькая: всего-то домов десять-двенадцать. Я не увидел ее с дороги потому, что она пряталась за лесом. Впереди бежала собака, мотаясь туда-сюда и поминутно обнюхивая землю. Временами она останавливалась, рычала и шерсть ее становилась дыбом.

- Волчий дух почуяла, - пояснил старик.

Наконец собака вбежала во двор, и мы через темные, холодные сени прошли в дом. Вся изба состояла из одной большой комнаты, на пороге которой сидел самодовольный рыжий кот и вылизывал когтястую лапу. Справа от двери возвышалась огромная, занимающая треть помещения русская печь с массой удобный и полезных приспособлений: тут была и большая топка, прикрытая железной заслонкой, и вделанный в толщу печи чугунный котел с постоянно горячей водой, и ниши для сушения валенок, и обширная лежанка, где могли спать в тепле сразу пять человек. По стенам тянулись широкие лавки, посредине стоял большой скобленный стол с керосиновой лампой. В красном углу красовались хорошего письма иконы и горела лампадка. Рядом на стене была налеплена лубочная картинка: по веселой широкой дороге идут пьяненькие грешники с гармошками, бутылками, с блудницами в обнимку и в конце дороги валятся в отверстое адское пекло. Другая половинка картины изображала праведников - сухих, постного вида старцев с котомками, лезущих по узкой дорожке на высокую скалистую гору, прямо в Царство Небесное. Все в избе было просто, без всяких городских украшательств. Чего здесь на стенах было много, так это старых фотографий в рамочках под стеклом. На них красовались солдаты Германской войны с выпученными от служебного рвения глазами и целыми иконостасами крестов да медалей; потом эти же - а может и другие - молодцы уже в буденовках, с саблями и ружьями в руках, под плакатами "Смерть мировому капиталу!" Были здесь и стахановки с граблями и косами, были и счастливые новобрачные - голова к голове, и лежащие в гробах дорогие покойники, и солдаты Великой Отечественной и много еще всяких других, пожелтевших от времени, карточек. За столом делали уроки мальчик лет десяти и девочка - чуть помладше, оба со светлыми, льняными волосами и синими, как полевые васильки, глазами.

- Это мои внуки. Круглые сиротки, - сказал Матвей Иванович, - Уж такой крест возложил на меня Господь, такое дано мне послушание на старости лет - кормить их и воспитывать. Мать и отец погибли разом в автомобильной катастрофе. Так и живем втроем. Есть у нас хозяйство: корова, поросенок, несколько овец, куры, огород. Слава Богу, не голодаем. Одно плохо: электричества нет. Сгорел наш трансформатор, а на другой, говорят, денег пока нет. Ну, ничего, - зато меньше искушений. Так бы дети телевизор просили, а от него, известно, много греха в дом входит. Ну, да ладно; накрывай-ка, Машенька, на стол - ужинать будем. А ты, Вася, поди, подбрось сенца скотине.

Маша разложила на столе тарелки, ложки, нарезала хлеб. Рогатым ухватом поставила на стол чугунок с кашей и кринку молока. Со двора вернулся Вася, и дед всех пригласил к столу. Матвей Иванович прочитал "Отче наш", благословил трапезу, и мы принялись за еду. За столом хозяева хранили молчание. После еды было прочитано: "Благодарим Тя, Христе Боже наш".

Маша тщательно вытерла стол, перемыла посуду. Дедушка тем временем готовился читать вслух что-нибудь из Пролога или Алфавитного Патерика. Маша подкрутила фитиль, прибавила свету в лампе. Дед надел на нос очки, перекрестился и открыл старинную книгу в кожаном переплете с медными застежками. Все приготовились слушать. Дедушка торжественно оглядел слушателей и начал:

- Сегодня мы будем читать про святого египетского монаха-пустынника авву Даниила.

Матвей Иванович читал долго, но дети слушали его внимательно. Закрыв книгу, старик подвел итог прочитанному:

- Что невозможно человеку, возможно Богу… Ну, дети, помолитесь и ложитесь спать.

Не прошло и получаса, как дети крепко спали на лавках. Матвей Иванович прислушался.

- Что-то собака надрывается. Наверное, кто-то пришел к нам. Пойду, открою.

Накинув тулуп, он пошел к воротам. Вскоре мой хозяин вернулся с гостем - стариком с большой окладистой бородой. Старик, войдя, поздоровался со мной, но, как я заметил, на иконы не помолился.

- Это мой сосед Яков Петрович - старовер. Он наши иконы не признает.

- Не по канонам они написаны, - проворчал Яков Петрович, - Лик утучнен, перстосложение - безблагодатное: его облатынившийся грек Малакса придумал. По закону должно быть: как крестишься, так и благословляешься. Да еще иконы гладкие, потому что ковчег под запрещением еще от Никона-гонителя.

- А ты, Яков, как думаешь спастись, если не только от наших икон отворачиваешься, но и причастия не приемлешь?

- У нас свои, благодатные, старого письма иконы есть. А причастие как я могу принять, если у нас священников нету?

- А куда они девались?

- Да вымерли все со временем, а новых поставить некому было.

Матвей Иванович огладил бородку, поглядел на меня и спросил Якова Петровича:

- А вот в Евангелии Христос говорит: кто не вкушает Моего Тела и Крови, тот не войдет в Царствие Небесное. Что ты на это скажешь?

- Наш знаменитый начетчик и учитель в старообрядчестве Пичугин говорил, что по молитвам нашим и за наше благочестие Господь причащает нас не чувственно, а духовно.

- Э-э, Яков Петрович, это у вас мудрование в обход Святого Евангелия. Я полагаю, что Пичугин научился этому у талмудистов, которые очень ловко придумали обходить свои же собственные законы. Мне рассказывал один знакомый еврей, что в субботу можно отойти от своего дома только на небольшое расстояние - по мерке, указанной в Талмуде. Но мы, говорит, нашли способ, чтобы не нарушая закона, пройти нужный тебе путь. Берем, значит, зонтик, хлеб и проходим законную мерку. Дальше нельзя, стоп. Тут мы садимся на корточки, раскрываем над собой зонтик и жуем хлеб: как будто дома под крышей обедаем. Теперь из этого "дома" опять можно пройти субботнюю мерку, не нарушая закона. Так и вы, Яков Петрович, мудрите со своим духовным причастием.

- Тебя, Матвей Иванович, не переспоришь. А ведь я к тебе за дрожжами пришел. Моя хозяйка хочет на ночь ставить квашню на хлеб, да дрожжей не оказалось.

- …А дворе поднялась метель, - сказал Матвей Иванович, проводив соседа.

Я выглянул во двор: и правда - снежная круговерть, ничего не видно. К крыльцу подбежала собака, вся облепленная снегом. Из раскрытой пасти ее вырывался пар. Собака изо всех сил норовила проскользнуть в дом.

- Собакам в дом не полагается, - сказал, закрывая двери, дед.

Мы уселись на лавку, и я спросил хозяина:

- Тяжело, наверное, жить в такой глуши?

- А мы привыкли. Есть у нас маленькая деревянная церковь, по праздникам приезжает священник из райцентра. Есть маленькая школа-восьмилетка. Учителя тоже временные. При школе - библиотека. Муку - привозят. Хлеб сами печем. Пенсию платят. У всех огороды, скот… Так и живем. Главное, что духом не падаем, живем - спасаемся.

- От чего спасаетесь, Матвей Иванович?

- А спасаемся, дорогой друг, прежде всего от самих себя. Что есть в нашей душе? Только хаос и больше ничего. Вот отсюда и тоска, беснование, драки, ругань… Прежде всего надо душу свою утихомирить, привести ее в порядок. Но самому это не под силу, надо только с Божией помощью. Стараемся жить по Евангельским заветам. Здесь главное - постепенность. Потихоньку себя ровняй, из воли Божией не выходи. Таким образом, понемногу душа умиротворяется. А когда в душе водворяется мир, тогда все пойдет как по маслу, и жить будешь хорошо даже без электричества, телевизора и прочих нынешних изобретений. Сам спасайся, и других спасай. Показывай путь ко Храму Божию, ко Христу. Вот я двух внуков воспитываю. Бог даст, будут достойными людьми.

И о многом мы еще говорили под вой ветра и стук снега в стекла. Наконец, Матвей Иванович полез на печку, а я постелил себе на лавке. Утром, когда я проснулся, в залепленном снегом окне синел ранний рассвет. По избе ходил обезпокоенный хозяин, что-то бормоча себе под нос.

- Что случилось? - спросил я его.

- Волки нас ночью навестили. Утащили собаку со двора. А без собаки я как без рук.

- Не горюйте, я с оказией пришлю вам волкодава - кавказскую овчарку. У меня в городе есть такая на примете.

Вдруг Матвей Иванович насторожился.

- Слышь, гудят! Это с дороги. Дорогу до райцентра расчистили, и кто-то может вашу машину взять на буксир.

Мы встали на лыжи и тронулись в путь. Сигналил милицейский вездеход. Он зацепил машину тросом, я распрощался с добрым хозяином, и мы поехали к райцентру. А через месяц я, как и обещал, прислал Матвею Ивановичу собаку.