Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

БАРАНИЙ ГЛАЗ

Нас возили повсюду. Незабываема поездка в Хара-Хорин, быв-шую столицу мира Каракорум. Именно отсюда Чингисхан посылал своих ордынцев, великодушно даря им любую землю, лишь бы на нее наступило копыто монгольского коня. Мы бродили по развали-нам Хара-Хорина, слушали тревожные речи монгольских писателей о том, что тут хотят строить туристический центр, гостиницы, игор-ные дома. Да, у нас уже начинались общие неприятности - когда мы вернулись в Улан-Батор, на аэродроме стоял, охраняемый морскими пехотинцами, "боинг" госсекретаря США.

Но сейчас не об этом, сейчас о монгольском гостеприимстве и о Льве Ошанине, главном герое тех дней. Тогда все лилось рекой: речи, песни, кумыс, а, особенно, монгольская водка - архи. Монгольские писатели с благодарностью говорили, что именно Ленин заметил и оценил, что архи нужно, архи важно, архи полезно. Наши сидения то на коврах, то на скамьях, то на стульях, то в ресторанах, то в юртах озвучивались прекрасной древней музыкой монгольских степей, неза-бываемыми песнями и танцами монгольских красавиц.

О красавицах особо. Какой же поэт, если он не влюбляется. Это я об Ошанине. Но красавицы были столь хороши, что и не поэты могли в них влюбиться. Но тут Ошанин был вне конкуренции. В любом застолье он избирал себе жертву, искренне любил ее (что покоряло жертву и оправ-дывало поэта) и, глядя на нее сквозь сильные очки, читал:

Что ты смотришь так холодно На меня через стол? Коль ты льдина полярная, Я - ледокол!

С монгольской стороны главным был писатель Цэдев, выпуск-ник нашего Литинститута. Обычно и на официальных мероприя-тиях, и в застольях мы сидели рядом. И какие бы пышные застолья мы ни справляли, Цэдев говорил, что это всего лишь слабая репе-тиция, разминка, подготовка к застолью основному.

К нему нас везли через степи и горы такой красоты, что и посей-час, прикрыв глаза, я очаровываюсь ими. Останавливались, выходи-ли из машин, склонялись к скромным, трогательным, низким и силь-ным травам, пили из редких, бережно хранимых родников.

Юрта Чингисхана - так называлось место генерального застолья. В эту юрту вполне мог въехать самосвал и там ездить по кругу. Когда из далекой перспективы выхода на кухню показывались девушки-офици-антки, то казалось - они идут по огромному цветущему лугу: такой красоты и таких размеров был ковер на. полу. Играл оркестр.

Одна из официанток, одетая до пояса в национальный костюм - кофточку и жакет, расшитые драгоценными камнями и цветным шел-ком, а ниже пояса одетая по-европейски, то есть в джинсы, - обслужи-вала центральный стол, то есть нас. Естественно, что Ошанин ее полюбил.

И час, и два, и три шло застолье. И четыре. Уже были питы четыре или пять бульонов, едены всякие травы и рыбы, салаты и разносолы, но даже и это обозначало лишь приближение к глав-ному блюду - мясу барана, приготовленного целиком, на верте-ле над костром, в течение суток. Ошанин, бывавший в Монголии и ранее, прочел стихотворение о том, как такого барана готовят, как добывают сквозь горло кости, как нашпиговывают травами и пряностями, как внутрь помещают раскаленные специальные кам-ни... То есть усилил ожидание гастрономического чуда.

Разогретые архиполезными напитками, гости и хозяева уже и попели, и потанцевали. Пели в основном песни Ошанина. Юрта была такой огромной, что, чтобы слышать голос председателя - Цэдева, на нашем столе стоял микрофон. Когда пели "Пусть всегда будет солнце", а эту песню пели на любой встрече и в каждом зас-толье, то возбужденный красотой официантки Ошанин встал с микрофоном и пропел свою новую редакцию припева:

- Пусть всегда хочет мама, пусть всегда может папа, И тогда буду я. Принесли на блюдах... камни, добытые из нутра барана. Нам объяс-нили, что это целебные камни, если их подержать в руках, приложить к больному месту, то они вытягивают из организма вредные соки. Как, было непонятно, но я видел, что монголы отнеслись к жирным камням всерьез. Подержали в руках камни и мы. Тут Цэдев стал говорить мне, что приближается самый важный момент пиршества, мне, как главе делега-ции, принесут на подносе бараньи глаза...

- Чего принесут? - в ужасе спросил я.

- Бараньи глаза - огромный деликатес.

- И... и что?

- Один ты должен съесть сам, но только брать его надо руками, другой ты своей рукой должен положить в рот тому, кто тебе особенно дорог.

Ясно, что подразумевалось, второй глаз предназначался для Цэдева. Я решительно сказал:

- Цэдев, прости, но я не смогу.

- Протокол, - мягко сказал Цэдев.

- Меня вырвет, - отвечал я, - вот тебе и будет протокол.

- Большая будет неувязка, - мягко сказал Цэдев. - Вековое лакомство, национальные традиции, дружба народов... - Он под-вигал по столу целебные камешки.

Послышались звуки настраиваемой зурны, это музыканты, в оче-редной раз перекусив, готовились аккомпанировать главному собы-тию торжества.

- Цэдев! - озарился я. - Слушай! Ведь Лев Иванович глав-ный человек и в застолье, и на всех встречах. Уверяю тебя - никто не удивится, не поймет ничего превратно, если угощение прине-сут ему. А? Цэдев!

- П-пожалуй, пожалуй, ты прав. А с ним ты поговоришь?

- Конечно!

Я тут же перегнулся через стулья к Ошанину и стал излагать суть проблемы.

~ Лев Иванович, вы же были в восьмидесяти, вы говорили, странах. Я думаю, чего только вы не ели. Так ведь?

- Червей на Суматре ел, - отвечал Ошанин.

- Вот! - обрадовался я. - Лев Иванович, надо бараний глаз съесть, очень прошу!

- Элементарно, - сказал Ошанин, - я их уже ел. По-моему, в... или... нет, ну, неважно. Съем.

Тогда я объяснил, что процедура еще должна включить скарм-ливание другого глаза... я показал на широкую спину Цэдева, ук-рывшись за которой мы беседовали.

Понял меня Лев Иванович или не захотел понять, не знаю. Но с бараньими глазами вышел гран-конфуз. Пока мы говорили, Цэдев дал указание изменить адресат для подношения. Но ведь вот что надо учесть - застолье длилось уже часов пять, уже любовь Ошанина к полу евро-пейской русскоговорящей официантке возросла, уже и ей было про-читано про ледокол, то есть, когда она принесла на блюде бараньи глаза, когда ударили бубны и струны, то Ошанин съел один глаз сам, а другой своею собственной рукой скормил... официантке. Она прогло-тила его и, сделав совершенно европейский книксен, удалилась, уно-ся опустевший узорный поднос.

Но бубны гремели, но архи лилась. Не из-за таких событий пре-кращается дружба.